— Останьтесь, дитя мое, мне садовник уже говорил, что Сабреташ приводит сюда свою племянницу, которая шьет в саду, пока дядя занимался отделкою дома. Если нравится вам эта дача, то Сабреташ хорошо делает, что берет вас с собой. Я не буду своим присутствием стеснять вас.
Вишенка все время не подымала глаз; но теперь, желая поблагодарить за ласковые слова, взглянула на предупредительного господина и, не сказав ни слона, вскрикнула от удивления, узнав в господине Дюмарселе того серьезного мужчину, который с таким участием заговорил с ней в конторе дилижансов в Париже, когда она отправлялась в Севр и которого потом еще раз видела в парке Сен-Клу. Господин Дюмарсель тоже узнал молодую девушку и немало удивился, что именно она племянница Сабреташа.
В одно мгновение тысяча мыслей, тысяча воспоминаний пронеслись в уме Вишенки. Ей всегда страшно было, когда встречала людей, напоминавших о прошедшем. Но скоро она оправилась, вспомнив, что господин Дюмарсель видел тогда только ее, когда под руку с Гастоном она выходила из парка Сен-Клу.
— Если не ошибаюсь, то имел уже удовольствие встречать вас прежде, барышня?
— Да, сударь… мне тоже кажется.
— Раз вечером на улице Риволи, в конторе дилижансов, вы еще не знали, куда ехать — в Севр или Сен-Клу?
— Правда, сударь… по вашему совету поехала я в Севр.
— Потом другой раз… кажется, вас видел в парке Сен-Клу.
Вишенка ничего не ответила, но покраснела. Господин Дюмарсель, заметив ее смущение, перестал расспрашивать о прошлом.
— Теперь вы живете с дядей? Хорошо сделали, барышня, что поселилась с этим честным человеком. Вы, должно быть, счастливы с ним?
— О! Да, сударь… он… дядя такой добрый.
— Сабреташ мне говорил, что вы даже замуж не хотите выходить?
— Нет… никогда не выйду замуж… всегда буду жить с дядей.
— Если вам хорошо, то не ищите лучшего.
Господин Дюмарсель молча простоял некоторое время, пристально всматриваясь в лицо девушки, и видно было, что чем больше на нее смотрел, тем больше она ему нравилась. Вдруг, прервав свои размышления, как бы стыдясь, что так засмотрелся, господин Дюмарсель вежливо поклонился и отошел, говоря:
— Пойду посмотреть работу дяди.
Вишенке стало свободнее, когда он ушел, несмотря на то, что доброе лицо его и приятный голос очень ей понравились, но ей как-то было стыдно, неловко при нем. Однако девушка была уверена, что робость эта скоро пройдет и что ей очень приятно будет разговаривать иногда с господином Дюмарселем.
Сабреташ прибежал на минутку с работы, чтобы узнать, понравился ли ей хозяин дачи.
— Этот господин, кажется, добрый… такой любезный… — ответила Вишенка.
— Он же нашел, что вы очаровательная девушка, и сказал мне: «Сабреташ, можно вас поздравить, какая у вас хорошенькая племянница! Да, кроме того, какое у нее доброе, кроткое выражение лица, невольно к ней чувствуешь расположение». Еще говорил он мне, что встречал вас до этого. Где же, дитя мое?
— В Париже, в конторе дилижансов… потом в парке Сен-Клу, он меня видел, идущую под руку с молодым человеком, который увез меня оттуда, когда оставалось у меня только десять су в кармане.
— В этом беды нет, что вы шли под руку с молодым человеком… это принято… господин Дюмарсель не только не рассердился, что я вас привел сюда, но, напротив, сказал мне, что если сад вам понравился, то надо часто нам летом гулять в нем: «Вы мне нисколько не будете мешать, да к тому же я часто уезжаю, особенно в это лето я раньше обыкновенного начну свои поездки. Итак, дача будет в вашем полном распоряжении. Доставьте мне удовольствие, если с вашей племянницей будете ходить сюда на целый день».
— Ах! Какой он добрый!
— Мне хотелось вам сообщить об этом, теперь бегу на работу.
Вишенка целый день не видела господина Дюмарселя, но вечером, когда собирались уходить, он опять явился с букетом в руке.
— Возьмите этот букет, — сказал он, подавая его молодой девушке. — Мне садовник говорил, что от него цветка даже не хотели принять… я буду счастливее… надеюсь… прошу помнить, что все цветы этого сада в вашем распоряжении и что цветы для девушек, а девушки для цветов созданы. До свидания, барышня.
Вишенка дрожащей рукой взяла букет, она до того была тронута его вниманием, что едва могла выразить свою благодарность.
— Что это значит? Вы плачете? — восклицает Сабреташ, смотря на Вишенку, когда они вышли из прекрасной виллы.
— Друг мой! Это слезы радости… я была так счастлива, слыша такие ласковые слова и испытывая такое доброе со мною обращение… Ах, позвольте мне поплакать.
XXXIII. ВСАДНИК
На другой день Вишенка думала, что из деликатности ей не следует идти в Нейли, но Сабреташ иначе решил:
— Как! Сегодня не хотите идти после встречи с господином Дюмарселем? — удивился он. — Нехорошо, нехорошо, неловко будет. Он был так ласков, предупредителен с вами. Садовник мне говорил: «Приходили сюда иногда дамы, но еще никогда никому он не дарил букета. Должно быть, ваша племянница очень ему понравилась». А вы за такую вежливость не хотите больше показаться.
— Если вы такого мнения, то с удовольствием пойду и сегодня. Я боялась, чтобы он не счел меня назойливой.
— Всегда можем смело пользоваться удовольствием, которое не делает никому вреда.
Вследствие этого разговора Вишенка опять отправилась на дачу господина Дюмарселя, которого, однако, в этот раз там не было. Зато ей привольно одной в саду; никто ее не стесняет, но отчего-то немного грустно, жалко, что не сбылась надежда увидать его. Она так была уверена, что застанет его в Нейли…
Еще не совсем смерклось, когда они возвращались в Париж. По той же дороге ехал всадник, щегольски одетый; он придержал лошадь и поехал шагом, как только увидел молодую девушку, идущую под руку с солдатом.
Это был молодой человек лет двадцати шести пли семи, очень красивой наружности. Из-под серой шляпы виднелись густые темные брови, прекрасные голубые глаза и правильный нос.
Когда молодой человек приподнимал шляпу, чтобы освежиться вечерней прохладой, то невольного наблюдателя поражало красивое очертание его лба и головы, покрытой чудными каштановыми волосами. Одет он был по моде и с большим вкусом, без эксцентричностей в костюме, сидел очень ловко на лошади прехорошенькой андалузской породы.
Увидев издали молодого человека, Вишенка покраснела и хоть притворялась, что не смотрит в его сторону, однако отлично видела, что он почти поравнялся с ними и едет шагом.
Почему Вишенка покраснела? Почему невольно, украдкой бросает взгляды на молодого всадника? Потому что как-то раз она шла в Нейли утром и всадник чуть было на нее не наехал, но, заметив испуганную девушку, мгновенно остановил лошадь и стал извиняться.
Тем бы и кончилось это приключение, если бы молодой человек не успел рассмотреть Вишенку и если бы при том не появилось у него желание еще полюбоваться молодой девушкой. На другой же день, когда она со своим спутником проходила Елисейские поля, тот же самый всадник, случайно или умышленно, опять ехал им навстречу, но в этот раз ее не напугал. Он повернул лошадь и шагом издали ехал за ними, провожая таким образом до самой дачи господина Дюмарселя молодую девушку, показавшуюся ему такой хорошенькой. И с тех пор всякий день Вишенка видела молодого человека, когда они с «дядей» шли в Нейли или возвращались в Париж.
Последние же дни стала встречать его и утром, и вечером, то пешком, то верхом всегда за ней следовавшего.
Как же Вишенке его не заметить? Не ясно ли, что он хотел ее встречать? Живительным может показаться, что Сабреташ не обращал внимания на молодого человека, но надо сказать, что прекрасный всадник действовал очень осторожно; он не заезжал вперед, чтобы показаться молодой девушке, похвастаться тем, как хорошо и ловко сидел на лошади. Многие молодые люди любят покрасоваться, но наш незнакомец ехал всегда позади и мог вдоволь любоваться грациозной походкой и стройной талией хорошенькой девушки, правда зато лицо ее видел только тогда, когда она оборачивалась в его сторону, что, впрочем, нередко случалось, а он ловил эти случаи.
Когда поклонник Вишенки шел пешком, то еще меньше был на глазах у Сабреташа. На Елисейских полях легко скрываться между деревьями и гуляющими, и нужна лишь маленькая ловкость, чтобы следить за кем угодно и самому не быть замеченным. К тому же известно, что мужчина, который не ревнует, не обращает внимания на молодых людей, постоянно попадавшихся ему на дороге, тогда как женщина, даже не кокетка, всегда заметит того, кому нравилась. Кажется, и не смотрит по сторонам, а всегда знает, где находится тот, который явно ею интересуется.
Но почему Вишенка, не скрывавшая ничего от старого солдата, не говорит ему о постоянной встрече с молодым незнакомцем? Почему она, такая боязливая вследствие прошлых несчастий, не боится, однако, постоянных встреч с ним?
Это объясняется симпатией, которую мы невольно чувствуем к некоторым личностям. Личности эти внушают нам доверие, и потому не пугают нас. Недостаточно быть красавцем, чтобы женщины вам симпатизировали. Но незнакомец был не только красив и ловко ездил верхом, у него было такое доброе выражение лица, он с такою нежностью и уважением смотрел на нее, что это не могло бы никого обидеть.
«К тому же мало ли кто гуляет на Елисейских полях, по дороге в Нейли, — рассуждала Вишенка, — может, совсем не из-за меня он туда ходит».
Однако она сама ничуть этому не верила.
На седьмой день господин Дюмарсель опять вернулся в Нейли и, осмотрев комнаты, пошел к Вишенке. Ей очень приятно было видеть его, застенчивость ее совсем прошла, и она приветливо с ним поздоровалась.
— Вы знаете, барышня, о чем я просил вашего дядю? — спросил господин Дюмарсель, пристально глядя на Вишенку.
— Да… я слышала… он мне говорил.
— Я просил его водить вас почаще на дачу. Знаю, что если я тут буду жить, то вы по застенчивости не будете здесь появляться, но предупреждаю вас, что я уезжаю отсюда двадцатого июня и, по крайней мере, месяца три проведу в разъездах.
— Как, в такое прекрасное время года вы оставляете вашу прелестную дачу? Разве она вам не нравится?
— Дача бы очень нравилась, если бы у меня было все, чего сердце желает! Ах, барышня, не всегда кто богат, тот и счастлив, и я бы с радостью отдал все, что имею, за то, чего судьба меня лишила!
Вишенка вздохнула, но не осмелилась спросить о причине его печали. На лице господина Дюмарселя при последних словах отразилось грустное настроение его души, и заметна была в нем какая-то озабоченность.
— Да, — продолжал он, — я путешествую… разъезжаю по всему свету, еще надеясь иногда… и всегда надежда моя обманута. Пожалуйста, извините, что я с вами заговорил о своей печали, в ваши годы лучше думать только об удовольствиях.
— Ах, мосье Дюмарсель, я не такая ветреница, как кажется… была бы счастлива разделить вашу грусть.
— Милая девушка! От души благодарю вас. До свиданья, но еще не прощаюсь с вами.
На восьмой день Сабреташ окончил свою работу, и господин Дюмарсель немедленно уплатил счет, поданный отставным солдатом, даже его не проверяя, вопреки желанию Сабреташа, которого тотчас же заставил принять деньги за работу и материал.
— А если я с вас дорого взял, ваше благородие? — спросил старый солдат, улыбаясь.
— Во-первых, я этому не верю, а во-вторых, если вы по ошибке сочли лишнее, то прошу за эти деньги купить какой-нибудь подарок вашей милой племяннице. Прощайте, барышня! Не забудьте, что я вам говорил… Эта дача в вашем распоряжении на все лето. Надеюсь, что вы будете ее посещать хотя бы для того, чтобы знать, хорошо ли садовник ухаживает за цветами.
Вишенка поблагодарила господина Дюмарселя, а он опять ей принес букет.
— Вернувшись, увижусь с вами, — сказал он, пожимая руку Сабреташу, — я дал ваш адрес и рекомендовал вас знакомым, верно, они дадут вам работу.
— Вы очень добры, ваше благородие! Я не стою ваших милостей!
— Вы честный, достойный человек, очень рад, что мог быть вам полезным, особенно с тех пор, как познакомился с вашей милой племянницей!
Сабреташ и молодая девушка, покидая Нейли, простились с этой местностью на более продолжительный срок. У Вишенки при этой мысли сердце сжалось. Она так привыкла отправляться с утра и проводить дни на даче, что настоящая перемена казалась ей большим лишением. К тому же господин Дюмарсель был такой добрый, ласковый; жаль было долго его не видеть. Возможно, имелась еще другая причина, почему она жалела, что приятные прогулки в Нейли закончились. Она часто посматривала по сторонам, как бы желая проститься с привлекательным всадником, которого так часто здесь встречала. Но, как нарочно, в этот день он не явился; не встретили его ни разу, ни утром, ни вечером, и лицо Вишенки сделалось очень серьезно и задумчиво, когда они вернулись на улицу Понтье.
Всю дорогу Сабреташ восхвалял господина Дюмарселя; говоря, что они ему всем обязаны: знакомство с ним содействовало улучшению их положения.
У дверей квартиры Вишенка и Сабреташ застали Петарда.
— Экое чудо, что вас дождался, все вас дома не застаешь; успел бы несколько львов истребить с тех пор, как с вами виделся! — закричал он им.
— Знаешь, товарищ, что у меня в Нейли дело было, а Агате там понравилось… вот и ходили вместе туда всякий день.
— Да, видно, мамзель Агате… Вишенке… нет Агате… я с ума схожу — не обращайте внимания… хотел сказать, видно уж очень вам там понравилось?
— О, да, очень, а если бы вы знали, какой там любезный хозяин!
— Вы видели его?
— Конечно, несколько раз; он такой добрый, говорил мне, что очень рад, что я хожу туда с дядей, взял с. нас обещание бывать на даче в его отсутствие.
— А, стало быть, звал к себе, когда дела не будет?
— Разве ты не понимаешь, товарищ, что он не хочет нас стеснять, он хорошо знает, что мы при нем посовестились бы часто бывать. Он уезжает на все лето.
— Ну, ну, ведь это очень приятно, точно своя дача у вас. Жаль, что этот господин не видел меня, может, тоже бы пригласил бывать в его отсутствие на даче.
— Но работа в Нейли окончена, и прогулки наши прекратятся на некоторое время.
— Признаться сказать, прогулки ваши были очень полезны барышне, ишь какая здоровенькая теперь!
— Он прав… здоровье ваше, дитя мое, совсем поправилось. Не будем ходить в Нейли, но гулять никто нам не мешает; движение, воздух… необходимы для вас.
— Не подлежит сомнению, что гулять необходимо.
Вишенка так рада была этому предложению, что сама себя упрекнула. Почему ей так хотелось теперь гулять, когда даже нё было приятной цели прогулки? Не потому ли, что она надеется встретить где-нибудь молодого всадника? Но к чему ей видеть его? Она ведь не хочет и не должна более ни любить, ни слушать любовных признаний: сердце ее не должно чувствовать любви по слишком важным причинам, чтобы ей можно было когда-нибудь изменить свое решение. И верно, чтобы быть непоколебимой в своем намерении, Вишенка не выходила из дому несколько дней. Но погода стояла великолепная, вечера теплые, и она вынуждена была наконец исполнить желание Сабреташа и отправиться с ним вечером на Елисейские поля.
— Как это вы сидите несколько дней без воздуха? — сказал он ей. — Привыкли выходить, так и не надо менять привычку во вред себе. За эти дни и щечки ваши побледнели, и той веселости уже нет! Надо пользоваться хорошей погодой — непродолжительна. Пойдем, погуляем. Пойдем на Елисейские поля.
Сборы оказались недолгими. Вишенка набросила шаль, надела соломенную шляпу и только раз взглянула на себя в зеркало. Но хорошеньким не много надо наряжаться… Выходя из дома, встретили Петарда… который, конечно, присоединялся к ним, и пошли все вместе.
В то время пробило восемь часов и совсем было еще светло.
На Елисейских полях было много народу, точно половина парижских жителей пришла туда в этот вечер. Вишенка не любила гулять в толпе, и потому они пошли боковыми аллеями, где им никто не мешал. Она шла под руку с Сабреташем, а с другой стороны печатал шаг Петард, стараясь идти нога в ногу с молодой девушкой.