Раздался взрыв рукоплесканий и гул восторженных криков.
— Прошу принять во внимание, уважаемые сеньоры, — продолжал дон Мигель, — что мои похвалы могут относиться только к присутствующим членам Мас-Горки. Хотя нельзя отрицать патриотического чувства и во всех остальных членах ее, но в действительности одни вы, сеньоры, постоянно находитесь на своем посту и каждую минуту готовы поддерживать нашего знаменитого реставрадора. Это заключение я вывожу из того факта, что остальные члены не являются на зов своего высокоуважаемого президента, сеньора дона Хулиана Гонзалеса Саломона. Федерация не признает никаких привилегий: адвокаты, торговцы, чиновники, простые служители — все мы здесь равны между собой, и когда созывается общее собрание или когда нужно сделать что-нибудь для его превосходительства сеньора реставрадора, мы все обязаны являться немедленно, бросив свои личные дела. Я допускаю, что и отсутствующие в душе добрые федералисты, но ведь и присутствующие не презренные унитарии, чтобы первые могли выказывать к последним презрение, не присоединяясь к ним. Говоря это, я убежден, что то же самое сказал бы и его превосходительство знаменитый реставрадор, мнение которого должно быть особенно уважаемо.
Удар, нанесенный доном Мигелем отсутствующим членам, попал очень метко, и энтузиазм, произведенный его речью, превзошел все его ожидания. По адресу отсутствующих федералистов посыпался град ругательств, перемешанных с дикими угрозами. Имена неявившихся начали повторяться с такой враждой, точно это были имена не масгорковцев, а скрывающихся унитариев.
Дон Мигель поощрял эту вражду, кивая головой и насмешливо улыбаясь.
— «Вот это хорошо! — говорил он про себя. — Погодите, голубчики, я так науськаю вас друг на друга, что, вы сами себя истерзаете в клочья!»
Увещав собрание еще раз тщательней следить за унитариями и зорко наблюдать за всеми пунктами реки, где они могли бы сесть на суда, Саломон среди нового взрыва энтузиазма, объявил собрание закрытым.
Полузадушенный федеральными объятьями, с измятыми от крепких пожатий масгорковцев руками, дон Мигель вышел на крыльцо. Саломон проводил его до улицы и не знал, как благодарить за оказанную помощь. Здесь молодой человек простился с ним и сел на свою лошадь, которую держал Тонилло.
— В девять часов, — лаконично шепнул он своему слуге.
— Там же? — так же кратко и тихо спросил последний.
— Да.
Пришпорив лошадь, дон Мигель крупной рысью направился к Барракасу и доехал до улицы Буэн-Орден в то время, когда угасали последние лучи солнца.
Несмотря на множество волновавших его со вчерашнего вечера мыслей и ощущений, молодой человек не мог удержаться, чтобы не остановить лошадь и не полюбоваться с этой высоты великолепной панорамой, расстилавшейся у его ног. И, действительно, было чем полюбоваться. Цветущая долина Барракаса с извивающейся по ней серебряной лентой реки и с зеленой эспланадой налево — одна из живописнейших местностей вокруг Буэнос-Айреса.
Дон Мигель начал уже спускаться с горы, как вдруг услышал голос, звавший его по имени. Обернувшись, он увидел шагах в двадцати от себя достойного учителя каллиграфии, который спешил к нему, держа в одной руке шляпу, а в другой — палку. Добежав, наконец, до своего бывшего ученика, дон Кандидо так запыхался, что некоторое время не мог выговорить ни слова.
— Что с вами, дон Кандидо? Что случилось? — спрашивал молодой человек, испуганный бледностью лица и странным видом старика.
— Нечто ужасное... варварское... дикое... совершенно беспримерное... в летописях истории преступлений! — с трудом выговорил тот.
— Сеньор, не забудьте, что мы на большой дороге. Говорите тише, скорее и короче, — прошептал дон Мигель.
— Помнишь, я говорил тебе о благородном, добром и великодушном сыне моей домоправительницы?
— Помню. Что же с ним?
— Помнишь, я говорил, что он приезжал нынешней ночью...
— Помню, помню. Говорите ради Бога скорей, что с ним случилось?
— Его расстреляли! Да, мой дорогой и уважаемый Мигель, его рас-стре-ля-ли!!
— Как?.. Когда?.
— В семь часов утра, как только узнали, что он отлучился из дома губернатора. Должно быть, побоялись...
— Что он открыл или откроет кому-нибудь тайну депеш, которые привез? — договорил молодой человек.
— Да, да!.. И если так, то я погиб, пропал!.. Что мне теперь делать, дорогой Мигель?.. Что мне делать? — и ужасе лепетал несчастный старик, бледный, как смерть, дрожа с головы до ног.
— Очинить ваши перья и вступить завтра в должность домашнего секретаря к сеньору министру иностранных дел, — хладнокровно ответил дон Мигель.
— О, Мигель, так ты... думаешь, что это... еще возможно для... меня? — просияв от радости вскричал дон Кандидо.
— Кто же может воспрепятствовать этому? Будьте покойны, поступите. То, о чем мы говорили с вами утром, остается в силе и сейчас.
— О, Мигель! О, мой благородный, великодушный спаситель! — восклицал старик, покрывая поцелуями руку молодого человека.
— Ну, довольно, довольно! — остановил его тот, отнимая руку. — Поверните скорее на первую попавшуюся улицу и возвращайтесь с Богом домой.
— Я приходил к тебе, когда ты только что уехал к полковнику Саломону, как мне сказал твой конюх. Я отправился туда, к церкви, и сидел на паперти, пока не увидел тебя уезжающим по этой дороге... Я все время бежал за тобой, но не решался окликнуть до этого места. Хорошо еще что ты остановился, иначе мне ни за что было бы не догнать тебя, — трещал дон Кандидо, заметно оживившись и забыв о своем недавнем страхе.
— Видно, yж так Бог устроил на ваше счастье, — с улыбкой произнес дон Мигель. — Но вот еще что. Есть у вас какой-нибудь хороший знакомый, у которого вы когда-нибудь ночевали?
— Как же, есть. Вот, например...
— Так вот, ступайте прямо к нему и на всякий случай попросите его показать, что вы провели у него вчерашнюю ночь. Поняли?.. Ну, а теперь прощайте, сеньор!
С этими словами дон Мигель пришпорил лошадь и галопом поскакал по той самой дороге, которой вез прошлой ночью своего друга, дона Луиса Бельграно.
Дон Кандидо в недоумении смотрел несколько мгновений ему вслед, потом ударил себя по лбу и с веселым видом направился в противоположную сторону.
Глава XVI
ТРИ КЛЮЧА К ОДНОЙ ДВЕРИ
На колокольне церкви Сан-Франциско пробило пять часов вечера. Атмосфера была пропитана тем густым и сырым туманом, который так часто бывает зимой, весной и осенью в Буэнос-Айресе.
Торговая улица, в которой, несмотря на ее название, нет ни торговли, ни торговцев, была почти пуста. В числе немногих прохожих шли двое мужчин, поспешно направлявшихся к реке. Один из них был в синем плаще, коротком и без воротника, похожем на те плащи, которые в старину носили испанцы и благородные венецианцы; другой был в длинном белом камзоле.
— Скорее, скорее, дон Кандидо! — говорил тот, на ком был плащ. — Прибавляйте шагу, иначе мы опоздаем.
— Если бы мы вышли пораньше, нам не нужно было бы так спешить,— возражал другой, взяв под мышку трость с набалдашником из слоновой кости.
— Это не моя вина, а вина здешнего климата, могущего поспорить своими капризами с любой женщиной. — Недавно небо было еще совсем голубое, и я рассчитывал, что сумерки будут продолжаться по меньшей мере полчаса. Но вдруг оно сплошь покрылось тучами, и я обманулся в своем предположении... Впрочем, не беда: вы только ускорите свою работу.
— Ускорить работу?
— Ну, да.
— Какую же работу?
— Сейчас узнаете, дорогой учитель, а пока не отставайте от меня.
— Можно сказать тебе несколько слов, дорогой и уважаемый Мигель?
— Говорите, если хотите, только не останавливаясь.
— Не останавливаясь? Как же это? В каком смысле надо это понимать?
— В том смысле, что если вы можете говорить на ходу, не задерживая ни себя, ни меня остановками, то говорите.
— Ах, так! Конечно, могу и на ходу...
— Так в чем же дело?
— Да видишь что, в глубине моего сердца таится глубокий, справедливый и вполне основательный страх.
— О, сеньор, вы вечно таскаете с собой совершенно излишний балласт!
— Опять метафора! Какой же именно, дорогой Мигель?
— Неистощимый запас прилагательных и непомерную трусость.
— Так что ж из этого! Запасом прилагательных я могу гордиться, как доказательством моего основательного знакомства с нашим богатым, плодовитым и красноречивым языком, а то, что ты называешь трусостью, я приобрел только в последние годы по примеру других жителей Буэнос-Айреса...
— Ну, теперь молчок и идите тише! — перебил дон Мигель, поворачивая на улицу Кочабамбу.
Прикусив язык, дон Кандидо взял свою трость в правую руку и медленно последовал за своим спутником.
Они дошли почти до самой реки. У предпоследнего дома с правой стороны дон Мигель остановился и сказал:
— Обернитесь осторожнее и посмотрите, не идет ли кто за нами.
Дон Кандидо будто нечаянно выронил за своей спиной из руки трость и, конечно, должен был обернуться, чтобы поднять ее.
— Нет, никого не видать, дорогой Мигель, — сказал он.
Молодой человек молча открыл входную дверь дома, перед которым стоял. Отворив дверь, он приказал дону Кандидо войти в дом и сам юркнул вслед за ним в темные сени, после чего опять запер дверь уже изнутри и положил ключ в карман.
— Боже мой, — прошептал старик дрожащим голосом, — куда это ты меня привел? Что ты хочешь делать со мной, Мигель?
— Привел в самый обыкновенный дом, где живут такие же люди, как и мы с вами; резать вас здесь не будут, — спокойно ответил дон Мигель и добавил, войдя в приемную:
— Подождите здесь и не бойтесь ничего.
В комнатах еще было настолько светло, что можно было обойтись без огня.
Дон Мигель тщательно осмотрел весь дом, чтобы убедиться, что в нем никого не было. Потом он черным ходом вышел во двор, приставил лестницу к стене и взобрался на крышу. Осмотрев окрестности, он не заметил ничего подозрительного.
Спустившись вниз и поставив лестницу на место, молодой человек вбежал в дом и крикнул:
— Ну, милейший дон Кандидо, надеюсь, вы еще живы?
— Голубчик, Мигель! Зачем ты оставил меня одного? — жалобно откликнулся старик, идя на голос своего бывшего ученика.
— Оставаться одному гораздо лучше, чем находиться в обществе дурных людей, — возразил дон Мигель. — Но, однако, болтать некогда.
— Но что это за дом? Ты говорил, в нем живут, а я не слышу ни малейшего движения. Это точно какая-то могила! Что значит эта таинственность, Мигель? Я боюсь, что мне не только не видать должности домашнего секретаря его превосходительства министра ино...
— Сеньор дон Кандидо, вы не отрицаете, что распространили известие о возмущении Ла-Мадрида?
— Мигель, дорогой мой! Да ведь я говорил это только одному тебе...
— Рассказывать о таких вещах одному лицу или всему городу, — разве это не одно и то же?..
— Господи!.. Мигель, неужели, ты хочешь погубить меня?! — завопил старик, порываясь броситься в ноги молодому человеку, но тот сказал ему:
— Напротив, дон Кандидо, желая спасти вас, я доставляю вам должность, за которую многие охотно заплатили бы большие деньги.
— А я за нее отдам тебе свою горькую, сиротскую, исполненную тревог и печалей жизнь!— с пафосом воскликнул дон Кандидо, стараясь заключить дона Мигеля в свои дрожащие объятия.
— О, я потребую от вас гораздо меньше, — сказал молодой человек, слегка отстраняя его. — Теперь пожалуйте на работу, она будет непродолжительна; самое большее, если на нее потребуется минут десять-пятнадцать.
— О, Господи! Да я готов проработать год, два, лишь бы...
Пока старик говорил это, дон Мигель вывел его во двор, приставил снова лестницу к стене и сказал ему:
— Залезайте.
— Куда это я должен лезть? — недоумевал дон Кандидо, вытаращив глаза.
— Вы видите — на крышу.
— Да зачем?
— Залезайте же, говорят вам!
— Ну вот я и влез. Что дальше?
— А вот и я, — проговорил дон Мигель, быстро поднявшись вслед за стариком. — Теперь сядем здесь и...
— Но, друг мой...
— Сеньор дон Кандидо, вы желаете...
— Ну, хорошо Мигель, хорошо... не сердись. Я сяду. Ну вот я сел?!
Молодой человек вынул из кармана лист бристольской бумаги, компас и карандаш, разложил бумагу возле себя на крыше и сказал голосом, не допускавшим возражения:
— Сеньор дон Кандидо, потрудитесь начертить мне план окрестностей этого дома. Постарайтесь окончить его, пока еще не совсем стемнело.
— Но, Мигель...
— Чертите одни контуры: подробностей не нужно. Мне необходимо знать только относительное положение этих окрестностей. Скорее, скорее, дон Кандидо! Через десять минут, чтобы все было готово. Я буду ждать вас внизу, в прихожей.
Дон Кандидо весь похолодел. Уединенность места и таинственность поведения его бывшего ученика производили в нем такое ощущение, точно ему к горлу уже приставили один из тех громадных кинжалов, которыми члены Mac-Горки убивали унитариев. Он понимал, что дон Мигель втягивает его в очень опасную игру, но не имел сил сопротивляться молодому человеку, который всегда производил на него неотразимое влияние и у которого он теперь находился в руках, благодаря своей болтовне о генерале Ла-Мадриде.
Глубоко вздохнув, старик дрожащими руками принялся набрасывать план.
Ровно через десять минут план был готов, и старик спустился с крыши.
— Вот и отлично!— сказал молодой человек, бросив взгляд па бумагу. — Подождите минутку, я только пойду и поставлю на место лестницу.
— Потом мы уйдем отсюда, милый Мигель, да? — поспешно осведомился дон Кандидо.
— Уйдем, уйдем, будьте спокойны.
— План нужно бы немного исправить. Он...
— Вы исправите его ночью, а утром принесете мне, — ответил дон Мигель уже из соседней комнаты, направляясь к черному ходу.
Через минуту молодой человек возвратился и пригласил старика с собой в сени. Но только он хотел вложить ключ в замок наружной двери, как дверь растворилась так стремительно, что дон Кандидо едва успел отскочить и прижаться к стене, а дон Мигель — отступить на два шага и поднести руку к грудному карману камзола. Впрочем, это движение было скорее инстинктивное нежели сознательное, он уже несколько минут ожидал, что эта дверь отворится и в нее войдет женщина, даже несколько женщин, но никак не мужчина. Однако вошел мужчина. В одно мгновение в руке молодого человека очутилось какое-то странное оружие, и он стал ожидать, что будет дальше.
Так неожиданно появившийся незнакомец сделал то же самое, что не задолго перед тем сделал дон Мигель, то есть запер дверь и положил ключ к себе в карман.
Дрожа как осиновый лист, дон Кандидо делал страшные усилия, чтобы прижаться к стене как можно плотнее. Благодаря царствовавшему в сенях мраку, незнакомец никого не видел. Только проходя в приемную комнату, он задел рукой за грудь дона Кандидо. Шарахнувшись в сторону и вытаскивая из-за пояса длинный кинжал, он громко крикнул:
— Кто тут?
Ответом на это было глубокое молчание.
— Кто тут? — повторил незнакомец. — Отвечайте, иначе я убью вас как унитария! Одни только унитарии способны устраивать засады защитникам федерации!
Новое молчание.
— Да кто же вы?.. Говорите, если не хотите, чтобы я навеки лишил вас языка! — продолжал неизвестный, прижавшись в свою очередь к двери и вытянув вооруженную руку вперед.
— Я ваш покорнейший слуга, почтеннейший сеньор, которого я, к сожалению, не имею чести знать, но тем не менее готов глубоко уважать, — трепещущим голосом пропищал дон Кандидо.
— Поняв, с каким трусом имеет дело, незнакомец мгновенно ободрился.,
— Но кто же вы? — понизив голос и тон, снова осведомился он.
— Ваш покорнейший слуга, сеньор...
— Это очень приятно слышать! Но ваше имя?
— Сделайте одолжение, отворите мне дверь и выпустите меня, добрый и глубокоуважаемый сеньор!