— Si! Si! Si! — радостно повторяют все трое и начинают что-то наперебой мне рассказывать, смеясь и перебивая друг друга, как дети. Из жизнерадостного гомона этих породистых здоровых щенков я вылавливаю только отдельные, более или менее знакомые мне на слух слова — «академия», «милитар», «марина форс», «Сан-Паулу», «дос аньо» и «вакансиа». Сопоставив услышанное, я прихожу к выводу, что все трое — курсанты второго года обучения Военно-морской академии в Сан-Паулу, а в Рио на «вакансии» — это что-то типа побывки, насколько я понимаю.
— A little bit English?[16] — на всякий случай уточняю я.
— No, no English! — грустно пожимают плечами красавчики в форме. — Just Portuguese!
Увы, увы! Какие красивые мальчишки, но только что мне с ними делать, если мы друг друга не понимаем? Просто любоваться их внешностью? Но ведь это надоест через полчаса! Вот так и в жизни бывает: человек может быть сколько угодно красив, но если ты не понимаешь его, а он тебя, то ваши пути-дорожки неминуемо расходятся. Может быть, и мы со Львом говорим на разных языках? Я искренне не могу его понять, хотя и пытаюсь. А он, похоже, прекрасно въезжает в то, чего я от него хочу, только прикидывается ветошью — прямо как я перед русскими приставалами. Просто потому что на данный момент ему это выгодно!
Это открытие настолько меня поражает, что я даже забываю о своих ухажерах. Сижу обдумываю свою неожиданную ассоциацию, пытаясь сообразить, как применить ее на практике. Наконец, выкурив целую сигарету, вижу: мои курсантики все еще топчутся передо мной, не решаясь даже присесть за мой столик. Ах, как это мило! Надежды юношей питают — да так, что они не в силах даже уйти, несмотря на то что дама их сердца явно занята своими мыслями. Надо выяснить, на что именно надежда (чисто для общего развития!) и отправить их с богом на дальнейшую вечернюю охоту.
— Ночес, — напрягаю я память. Кажется, именно так будет вечер по-испански. По-португальски этого слова я не знаю. Да ладно: надо будет — поймут! — Ночес диско? Кайпиринья?
— Si, si! — радуются юные офицеры. — Banana Jack bar, Ipanema, Rua Jangadeiros![17]
Что ж, я угадала: юным морским волкам нужна подружка для танцев, выпивки — ну и всего остального. Пардон, господа офицеры, но, боюсь, мне придется отправить вас в отставку. Хоть вы и красавчики.
— Скузи, — извиняюсь я и выразительно хлопаю себя по часам. — Бизнес-митинг. Хиа, — и указываю на свой столик.
Курсанты явно разочарованы, но вежливо извиняются и удаляются прочь — чуть ли не строем.
А минут через пять после их ухода я тоже встаю и продолжаю неторопливую прогулку в сторону Ипанемы. Девять кавалеров за один вечер — это сильно! И должно укрепить мою женскую самооценку. Однако что-то я устала от кокетливых бесед ни о чем. Хочу просто гулять, созерцать и размышлять.
А вот и Ипанема. В целом она похожа на Копакабану, только отели здесь не такие грандиозные — не в смысле качества, а в смысле размеров. Попадаются и по-настоящему шикарные, но они более камерные, более уютные.
Здесь больше малоэтажных жилых домов элитного вида, на многих — таблички с надписью «Apartments for rent» (апартаменты внаем). Также много прибрежных кафешек — близнецов копакабанских. А по другую сторону авенида Виейра Соуто светятся огнями дорогие «стационарные» рестораны — как заведения при отелях, так и самостоятельные общепитовские бренды. На Ипанеме всюду слышится в основном английская речь. Обеспеченные американцы и тусующаяся золотая молодежь предпочитают отели и клубы Ипанемы, нынче она в моде. Более спокойные и зрелые, но не менее богатенькие американцы предпочитают Леблон. Говорят, на Леблоне в целом тише по ночам — там меньше ночных клубов и отдыхающих на пляже после заката. На Леблон можно попасть, пройдя до конца Ипанему. Судя по карте, там даже не придется огибать мыс, как на выходе с Копакабаны: один пляж прямо перетекает в другой, а авенида Виейра Соуто — в рю Делфин Морейра (Rua Delfim Moreira), идущую вдоль Леблона. Но сегодня я уже вряд ли туда дойду — поздно. А вот завтра, после того как увижу закат на Арпоадоре, вполне можно прогуляться до Леблона. Утро, пожалуй, посвящу шопингу, а искупаюсь еще до завтрака. Под солнцем Рио легко обгореть даже такой смуглянке, как я, поэтому лежание на пляже лучше дозировать. Моя кожа редко принимает красноватый оттенок даже под самым палящим южным солнцем, а здесь я разрумянилась, как северная пейзанка. Вот и план на завтра образовался сам собой, чудесно!
На Ипанеме обращает на себя внимание большое количество стариков. Но не простых, а, судя по всему, очень богатых. Их усаживают в удобные кресла прямо на набережной или возле входа в садик при апартаментах — так, чтобы они могли любоваться гуляющей толпой. За ними присматривают заботливые женщины, некоторые из них в униформах, похожих на экипировку то ли горничных, то ли сиделок. Эти сиделки заботливо обмахивают подопечных веером, периодически подносят им попить, отвечают на вопросы — в общем, находятся на посылках. Некоторых старичков и старушек катят по пешеходной дорожке вдоль Виейра Соуто в инвалидных колясках, время от времени тормозя возле уличных кафе. Других заботливо ведут под ручку, то и дело совершая остановки на удобных лавочках. И все старички и старушки — своими ногами они идут или нет — с иголочки одеты, намыты, надушены и причесаны. То есть являются достойными и полноправными участниками нарядного вечернего променада вдоль Ипанемы. Все проходящие мимо, как я замечаю, относятся к гуляющему старшему поколению очень учтиво, даже нежно. Старичкам приветливо машут, улыбаются, интересуются здоровьем, а маленькие дети приносят им цветы, сорванные с клумбы, расположенной вдоль пешеходной дорожки. Я наблюдаю, как крохотная черная девчушка отрывается от своей дородной черной мамы, бежит с большим чупа-чупсом в руках и кладет его на колени миловидной старушке в инвалидном кресле. Та едва не плачет от умиления, а ее сиделка с трудом догоняет резвого ребенка и что-то кладет девочке в ладошку. Возможно, это деньги, потому что дитя подпрыгивает от счастья и вновь устремляется к уличному кафе. Через минуту я вновь вижу ее — уже с большим облаком цветной сахарной ваты на длинной палке. Все это напоминает мне сцену из какого-то бразильского сериала, где глубокоуважаемая пожилая донья Клара в сопровождении горничной отправляется повидать свою приятельницу донью Марию — бедняжку разбил паралич еще пять лет назад, но она по-прежнему очень умна и может дать дельный совет.
С удовольствием созерцая толпу, дохожу до середины Ипанемы и решаю пропустить стаканчик кайпириньи в прибрежной кафешке, а то ноги нещадно гудят. Выбираю единственный пустующий столик и устраиваюсь с коктейлем и пепельницей. Минут через пять передо мной появляется тетушка в униформе — той самой, для сиделок или домашней прислуги — и что-то лопочет по-португальски. Мотаю головой: speak English, please! Тогда тетушка произносит отдельные английские слова, изрядно сдобренные экспрессивными жестами, в результате чего до меня доходит: она просит разрешения посадить кого-то за мой столик. Киваю, мне не жалко.
Сиделка подкатывает к моему столику прогулочное кресло на колесиках — чуть ли не инкрустированное бриллиантами! В нем восседает… копия Мадлен Олбрайт, если вы когда-нибудь видели эту американскую железную леди. «Миссис Олбрайт», положив руку на левую сторону груди, кивает мне, улыбаясь во всю свою безупречную искусственную челюсть. Дескать, она благодарна, что я не отказалась составить ей компанию. Теперь я чувствую себя неловко: после такого радушного приветствия вроде как следует завести задушевную беседу… Но на каком языке? И о чем?
Сиделка приносит для своей госпожи бокал свежего клубничного сока и встает за спиной ее кресла — натурально, сцена из бразильского сериала! Разглядываю свою случайную соседку: судя по всему, она богата — и даже очень. На ее пальцах, запястьях, на шее, в ушах и даже в прическе бликуют многочисленные подлинные алмазы. Я, конечно, не ювелир. Но как-то Лев, когда мы с ним оказались на алмазной фабрике в Израиле, научил меня отличать натуральные камни от подделок — по особому сиянию, по тонкостям огранки и даже по форме. Лев очень хорошо разбирается в драгоценностях, потому что их любит его жена. А он помогает ей их коллекционировать… Да бог с ним, впрочем. Итак, камни на незнакомке настоящие, в этом я уверена.
Пока она молча улыбается и потягивает сок, продолжаю играть в Шерлока Холмса. Что я могу еще сказать о своей соседке, опираясь на один только дедуктивный метод? На ее лице — следы многочисленных подтяжек: кожа натянута как у куклы. Морщин почти нет, но видно, что старушке под 80, не меньше. При этом макияж наложен очень тщательно и со вкусом — ровный тон, легкие румяна и довольно яркая помада, призванная скрыть старческую форму губ. Помимо сокровищ со всей пещеры Аладдина, на даме легкое шелковое платье — простого кроя, но видно, что дорогое. Такую элегантную простоту умеют создавать в Доме Шанель, и стоит она очень недешево. Это меня тоже Лев просветил, все мои гламурные познания — от него. Он с ходу умеет определять статус человека, и, если я пытаюсь сделать это исходя из речи собеседника, то Льву достаточно незначительных, не бросающихся в глаза деталей.
Я на секунду вообразила себя Львом. Кто передо мной? Что я вижу? Облагороженная, сытая, нарядная старость. Осанка, манеры и движения выдают породу, стиль и привычку общаться в кругах, где ценят «экстерьер». Старушка-аристократка с кресла не поднимается: видимо, не ходит совсем или ходит, но с большим трудом.
— Жозефина, — представляется незнакомка, приветливо глядя мне в глаза, и делает знак сиделке. Та извлекает из изящной дамской сумочки, припрятанной в недрах кресла, сначала элегантный портсигар (боюсь, что золотой!), потом миниатюрный инкрустированный кортик (боюсь, что серебряный!), а затем — длинную тонкую коричневую сигару. Ловко отсекает кортиком ее кончик, вручает хозяйке и вытягивается в струнку напротив — с пламенем, рвущимся из золотой зажигалки в руке:
— Пор фабор, сеньора Жозефина!
Вот это ритуал! Сеньора Жозефина знаками осведомляется у меня, не задохнусь ли я от сигарного дыма? Я уже приняла правила светско-сериальной игры: прикладываю ладонь к левой стороне груди, как минуту назад это сделала моя соседка, и сладко улыбаюсь. Типа — пор фабор, дорогая сеньора, делайте все что вам угодно, мне это лишь доставит радость!
Жозефина затягивается, распространяя вокруг себя сладкий дурманящий аромат, и… начинает говорить! Голос у нее тоже сладкий — тягуче-нежный, с легкой хрипотцой. Я бы даже сказала, сексуальный голос, если только такое возможно в столь преклонном возрасте.
Периодически заглядывая мне в глаза, пожилая леди увлеченно воркует, время от времени мечтательно закатывая очи или, наоборот, в сердцах хлопая ладонью по столику. Я, словно завороженная, слушаю поток речи на незнакомом языке. Но меня увлекает музыка непривычных мне португальских звуков и свет, льющийся из глаз моей собеседницы, — если, конечно, ее можно так назвать. Я совершенно теряю чувство времени и превращаюсь в одни большие уши. Даже не в уши, а в сердце. Потому что не понимаю ни слова, но вот сердцем чувствую: старушка рассказывает мне что-то интересное. И это что-то имеет для нее очень большое значение. Боже, как для пожилого человека важно иметь внимательного слушателя! Как жизненно необходимо ему поговорить, рассказать о себе! Ведь моя визави прекрасно осознает, что я не улавливаю смысла! Но один лишь интерес, сочувствие в моих глазах побуждает ее продолжать свою невероятную историю!
Выдав какую-то особо экспрессивную португальскую фразу, моя собеседница театрально заламывает усеянные перстнями руки. Блеск ее украшений буквально ослепляет.
— Si, senhora! Si, si! — поддакивает за ее спиной сиделка.
И тут возле нас нарисовался бодрый дедок в светлых парусиновых шортах по колено и в майке с игривым изображением женской попки. Судя по радости, с какой приветствуют его моя сеньора и ее прислуга, это их хороший знакомый. Не исключено даже, что это кавалер хозяйки. Несмотря на характерный для вечернего Рио полураздетый вид, что-то в дедке выдает принадлежность к избранным. Возможно, дорогие часы на запястье, а может быть, просто выправка и изысканность манер. Он что-то спрашивает по-португальски, обращаясь к сеньоре и глядя на меня, а потом произносит на безупречном английском:
— Добрый вечер, меня зовут Леандро Сорейро да Силва, я сосед сеньоры Жозефины. Она говорит о вас: как жаль, такая очаровательная сеньорита — и буквально ни слова по-португальски! Но вы не обижайтесь! Мы, старые кариоки, такие патриоты! Нам кажется, что весь мир должен понимать язык, на котором изъясняется наш город. Мы все очень, очень любим наш Рио! — и пожилой сеньор заразительно хохочет.
О, счастье! Дед говорит по-английски и не лишен чувства юмора! Теперь я хотя бы смогу выспросить у него, что за фрукт эта сеньора Жозефина! А то мы уже битый час «болтаем», а я могу только строить догадки о том, что за незнакомка неожиданно приземлилась за мой столик! И если кто-то не прольет мне свет на ее персону, она навсегда останется в моей памяти столь любимым Ремарком зыбким «фрагментом женского пола», перипетии судьбы которого услужливо дорисует мое щедрое и неленивое воображение.
Сеньор Леандро тоже оказывается словоохотлив. Он с удовольствием рассказывает мне, что сеньора Жозефина — очень богатая женщина. В Рио приехала в начале Второй мировой из Лиссабона, здесь вышла замуж. До 2001 года жила в собственном особняке на Копакабане вместе с супругом. Но после его смерти продала дом и приобрела апартаменты на Ипанеме — подальше от воспоминаний, связанных с уходом любимого человека.
— Она очень о нем горюет, очень! — печально восклицает сеньор Леандро. — До сих пор не может забыть усопшего любимого мужа. Вот, чтобы развеяться, каждый вечер просит выкатывать ее коляску на Ипанему. Бедняжке одиноко, хочется общения. Не с одной же горничной разговаривать, хотя Сандринья, — сеньор кивает на сиделку, — ее вернейший паж. Жозефина уже почти не встает… А ведь было время — порхала как птичка! Я ее знаю с самой юности. Ах, помню, после окончания войны в Европе сюда приехало очень много интересных людей! Какие давали балы! А какие были по вечерам гулянья на Ипанеме! Мы с Жозефиной тогда в одном элитном гольф-клубе состояли. Она играла как богиня! Выйдет на поле с клюшкой, словно богиня Диана, и все взгляды устремлялись на нее — так была хороша! Я, признаться, даже был влюблен. Но коварный Криштиану, который потом и стал ее супругом, похитил сердце красавицы! Конечно, девицу Жозефину можно было понять: Криштиану был не только богат, как Крез, но и красив как черт! На их свадьбе в «Copacabana Palace» гулял весь бомонд Рио. Ах, какие были золотые времена!
Перед моим мысленным взором проплывает роскошная картинка: великолепная юная Жозефина, первая красавица Рио, в изысканном, усыпанном натуральным жемчугом свадебном платье цвета слоновой кости, выписанном из Европы, венчается с молодым красавцем-миллионером. И на этой торжественной церемонии роняет слезы весь высший свет Рио…
— Какая красивая, насыщенная жизнь! — восхищаюсь я.
— Да, на скуку мы тут не жалуемся. — скромно признает Леандро. — Каждому, кто прожил в Рио хотя бы несколько лет, определенно есть что вспомнить. Но Жозефина — молодец! Я считаю, что она была по-настоящему счастлива, потому что по-настоящему любила. А сейчас она счастлива воспоминаниями. Эта женщина прожила прекрасную жизнь. Посмотрите на нее, она до сих пор красавица! А ведь ей уже за девяносто! При этом она в полном уме, только вот ходит плохо. И детей вырастила замечательных. Ее сыновья — очень богатые и влиятельные люди.
«Да, пожалуй, эта сеньора действительно счастлива!» — мысленно соглашаюсь я. Но и дед Леандро не промах! Судя по его рассказу, они с Жозефиной примерно ровесники, а может быть, он даже старше. А вон как скачет — и без всякой сиделки! Наверное, так благотворно сказывается климат Рио. Я представляю себе, как в 90 с лишним лет проматываю пенсию за столиком уличного кафе где-нибудь в Бутово — более дорогое заведение мне едва ли будет по карману. Восседаю в ботинках «прощай молодость» и в бижутерии из ларька в переходе под проливным дождем или снегом. Проезжающие машины обдают меня грязью, прохожие шипят: «Расселась тут, старая руина, помирать пора!», а молодая сиделка из какого-нибудь Липецка, пользуясь тем, что я плохо вижу и слышу, норовит стащить у меня из сумочки деньги или хотя бы сигареты. А тем временем мои «взрослые успешные» дети спят и видят, как бы я побыстрее преставилась и освободила для них малогабаритную бутовскую двушку. Достойная старость на российский манер! От этой фантазии мне становится смешно и грустно одновременно.