– О-о-о-оухх! – Прилипшие сапоги дёргаются, и никакая сила не может их оторвать…
…Как вернулся с того места? – не знаю. Пока шёл, тигр трещал рядом за кустами, не показываясь на глаза, и ревел. Не ревел, а словно током бил – меня судорогой передёргивало, и звук этот сотрясал небо.
Вот такой голос. Настоящий электрический ток.
Нокдаун
– А нос у тигра слабый: с первого же удара юшка побежала. И боли боится – никогда себе вреда не сделает. Сдыхать будет, но боль сам себе не причинит.
– Доказательства? Да как тут докажешь? Только если сам повторишь то, что со мной было.
А дело было так.
Попался тигр в капкан, что на соболя был поставлен: позарился на приманку из рябчика. Может, такой голодный был, может, просто рябчиков любит. Некоторые тигры мимо ночующих в снегу рябчиков спокойно проходят, а некоторые непременно одного-двух словят: кошка же, хоть и большая.
Вот попался тигр в капканчик – в самый маленький, нулевого размера, зацепился самым коготком: на снегу хорошо отпечаталось, что кончиком пальца попался. Дёрнул лапой, но капканчик, хоть и маленький, но крепкий, – удержал. Да и был прикручен цепочкой за палку – потаск. Не смог полосатый стряхнуть с лапы самолов.
За год перед этим он так же попался, но тогда тряханул лапой так, что я капкан случайно нашёл: на берёзе висел, на пятиметровой высоте в двадцати метрах от места, вместе с палкой. Вот с какой силой лапой дёрнул!
А в этот раз не смог капкан сбросить и потащил его за собой. Таскал, таскал, и в кустах путался, и по сугробам. Это всё по следам хорошо было видно. Ну, думаю: неделя прошла, неужели будет сидеть и помирать с голоду? Должен же освободиться – коготком ведь только попался. Надо ж капканчик найти, пока снегом не засыпало. И пошёл по следам дальше искать. А тигр зацепился палкой в орешнике и – лежит там! А кусты густые – не разглядел я его. Когда близко подошёл, он на меня и бросился. Оторвал в момент прыжка коготь и летит из-за спины! Оглянуться не успел, а он уже за плечо куснул, шею когтями полоснул и ружьё из рук выбил. И как-то так получилось, что его голова у меня под мышкой оказалась. Прижал я ему шею локтем и давай кулаком в мырку его розовую лупцевать – с первого же удара кровь из его ноздрей брызнула. Потом ещё разок-другой саданул. Рванулся тигр назад, голову вырвал и пошёл прочь, чихая, – кровь-то ноздри заливает.
Потом, когда я в больнице лежал, анализировал всё это, то решил, что всё-таки слабый был тигр. То ли от голода, то ли от болезни… Был бы здоровый, от его удара по шее я бы на месте помер. А может, помогло то, что боксёр я бывший. Успел немного пригнуться и с первого удара тигру нокдаун сделал. Однако, слабый нос у тигра, слабый…
Противостояние
То, что человек способен простоять, не двигаясь, несколько часов, – это само собой разумеется. С детства: то митинги, то праздники, а то и церковная служба – все люди могут подолгу стоять время от времени. Особо стойкие ухитряются стоя спать и ставят рекорды своей стойкости, попадая даже в книгу рекордов Гиннесса. Но чтобы вместе с человеком долго стояло дикое животное?! Тем более такое, как тигр?! Оказывается, и такое бывает…
* * *
– На охоте я был. Полдня ходил за кабанами, даже стрелял, но всё впустую! Шёл по тропе – и тут навстречу… тигр! Мы увидели друг друга и остановились одновременно. Я как раз успел перед этим посмотреть на часы: было без пяти два. Значит, до наступления темноты успеваю пройти по соседнему кедрачу. Увидел я тигра и про всё забыл! Помнил только, что нельзя убегать, а надо кричать и ругаться, – забыл даже, что ружьё на плече висит. И вот стоим мы, не шевелясь, друг напротив друга, друг другу в глаза смотрим. Между нами всего пять метров. Я что-то говорю: кричать не получается – горло перехватывает. О чём говорил вначале – не помню. Скорее всего просил уйти. Да, ещё помню, что хотел потихоньку пятиться, но не смог – ноги как в землю вросли. Говорил я, говорил что-то и замолчал – выдохся. И тут тигр, стоявший совершенно неподвижно и глядящий мне в глаза, стал нервно хлестать хвостом по кустам то слева, то справа. Заговорил снова – перестал хлестать хвостом. Тут уж я стал просто рассказывать о себе, о своей жизни. Где родился, как учился, на ком женился, где ошибался. Всё рассказал ему, как на духу. Так, наверное, исповедуются перед священниками. Долго говорил и замолчал, потому что горло перехватило. Тигр сразу же опять стал хлестать хвостом. Пришлось уже запеть. Хорошо, много песен знаю, когда-то у костра в походе мог ночь напролёт петь под гитару, не повторяясь. Пел, пел, сначала потихоньку, вполголоса, потом вообще тихо – сообразил, что тигр и так хорошо слышит, а голос надо экономить. А когда запел почти шёпотом, тигр… зевнул, повернулся и… ушёл!
Я испытал огромную слабость: ноги вроде двигались, но сам был такой, как будто только что разгрузил железнодорожный вагон с гвоздями в ящиках – помню это состояние, приходилось подрабатывать, когда студентом был. Но хуже всего было от того, что я напрочь забыл про ружьё на плече: мог бы выстрелить вверх, отпугнуть тигра и не чувствовал бы себя таким слабаком. И не было бы этой трёхчасовой дуэли.
Правда, потом я себя за это хвалил: неизвестно ещё, как бы среагировал тигр на выстрел. А так – выдержал настоящее противостояние с самим тигром!
Танк
– И чего это вы, мужички, такие побитые? – поздоровавшись, сразу же спрашиваю бригаду шишкарей, окружившую костёр плотным кольцом.
Все как один тянут руки к огню, хотя день тихий и очень тёплый, а шишкари тепло одетые. Молчание.
– Не иначе бревном по кедру промазали? – продолжаю, вспомнив известную всему Приморью историю с бригадой заготовителей орехов.
Ну ту, когда мужики стали бить с разгону по кедрам бревном-тараном, стряхивая таким образом не упавшие шишки. А потом, будучи в подпитии, эти «рационализаторы» не рассчитали, промахнулись мимо ствола и, по инерции, понеслись вниз по склону через заросли колючих элеутерококка и аралии. Причем бревно они почему-то не бросили и остановились только на дороге, исцарапанные, в разодранной одежде, где их, всё ещё сидевших на злосчастном бревне, и обнаружил корреспондент одной из газет, решивший в отпуске немного подзаработать на орехах и огласивший на весь мир этот курьёз.
Молчат. Чувствую – не просто молчат. Что-то случилось. Иначе отчего все они в свежих синяках и царапинах? Вроде не пьяные.
– Земляки, а можно на вашем костре чайку заварить, а то спички бракованные попались – не загораются, язви их, тить-теревить. Дома, не глядя, сунул в рюкзак, а теперь хоть плачь! – как можно искренней постарался выразить своё отчаянье, словно заставляя себя забыть, что есть ещё в запасе коробок нормальных спичек.
– Да, чего там – садись с нами, мы сейчас всё одно обедать будем, – поднял ко мне своё исцарапанное лицо седой бородач.
– Садись, садись, – загудели наперебой вдруг очнувшиеся от оцепенения шишкари.
Засуетились, собирая домашнюю ещё снедь на таёжный «стол» – кусок брезента.
Над костром повис на натянутом тросике большущий чайник, который сразу же тихонько запищал, словно от щекотки: и приятно, и терпежа не хватает. А огонь полыхает, старается, щекочет огненными пальцами круглые чайничьи бока, пока тот не задрожит мелкой дрожью от едва сдерживаемого смеха, а потом вдруг расхохочется от всей души, вскипев. Эх-ма! Благодать-то какая вокруг! Таёжная! Низкое и неяркое октябрьское солнце льёт такой блескучий свет, что блестит вокруг всё: красно-коричневый, цвета старой меди, блеск у кедровой коры; стальной блеск дамасской узорчатой стали у дубовых стволов; россыпными золотниками блестят павшие листья, вперемешку с рубиновым блеском кленовых красных звёзд. Всё сухое, а блестит!
А есть ли где ещё такие опьяняющие запахи? Человек когда-то давным-давно надышался этой пьянящей осенней сладкой терпкостью и стал экспериментировать: придумывать специи для еды и… благовония для женщин.
– Будешь с нами? А что так? Только чай? Ну – смотри.
– Ну, слава Богу, живые! – поднял свою кружку бородач.
Вразнобой чокаясь, шишкари вдохновенно гудели: «Живы! Живые!» Потом минутное затишье, сопровождаемое стуком ложек, шумом жующих мужчин. Снова призыв: «За нас!» Кружки уже разом сдвинулись, напряжение ушло, раздались смешки.
– А чего ты, Петруха, своей Настюхе скажешь, когда домой с расцарапанной репой нарисуешься? Не иначе, оправдаешься: мол, шишки собирал?
– Ха-ха-ха! – всколыхнулся огонь от дружного хохота.
– Не, он скажет, что тигрица страстная попалась.
– Хо-хо-хо! – отшатнулся от кострища терпкий дымок и, словно тоже смеясь, сизо и весело заклубился ввысь, пританцовывая.
– Да не, он честно признается, что не знал, что в тайге доярки дикие.
– Хи-хи-хи! – со всеми вместе запищал, мелко дрожа, вновь закипающий чайник.
Вдоволь насмеявшись, мужички понемногу утихли, завздыхали, стали снова смотреть на огонь.
– Так что случилось-то? – не выдерживаю. Молчание.
– Ну, ладно. Благодарствую за чай-костёр. Пойду я. Ещё часок светло будет – пробегусь по кедрачу. Пяток мешков, глядишь, и успею собрать. А ночевать пойду в зимушку – до неё километр.
– Стой! – остановил бас бородача. – Тебя как звать? Виктор? Ну, а меня Борис. Это вот Сашок. Это Петруха. Это опять Сашка. Это Василий. Это Андрей. Это Пашка. Все семеро. Сродственники мы. Сокольчанские. А ты откуда? А-а – тоже местный. Ты это… ну, в общем, не ходи никуда. Тут тигр рядом. Здоровенный. Видишь, как нас всех семерых уделал? Как-как? Да вот так. Ещё вон машину помял. Иди, глянь. С той стороны.
Иду к автомобилю, обхожу и вижу, что новый ещё внедорожник ГАЗ-66 с будкой-вахтовкой, или «кунгом», – весь в свежих вмятинах, стёкла с левой стороны выбиты. Ничего себе!
– Поглядел? Вот так-то. Хорошо – шею никто себе не свернул, а то бы было горе.
Видя моё полное недоумение, Борис красочно и подробно рассказывает о случившемся:
– Едем. Петруха, самый глазастый, вдруг кричит: «Тигр!» Глядим – точно! Стоит, красавец. За рулём Сашка. Как закричали, он от неожиданности оглянулся, а машину – раз! – и стянуло боком под откос. Забуксовал – грязь же после дождя, и машина встала с большим креном. А все-то на тигра глядят. А тот, как машина остановилась, прёт прям к нам! Мы-то все справа сидим, возле двери… И вот прёт этот танк прямо на нас, всё быстрее и быстрее! Сначала шёл враскачку. Потом пасть нацелил и – понёсся!
Десять метров!
Пять!
И тут мы не выдержали! Что случилось – понять не можем. Вроде охотники все. Шарахнулись одномоментно с правой стороны на левую, и машина… завалилась на бок! Мало того что сами попадали на разбитые стекла, так ещё на нас сверху посыпались и гайки, и болты, и запчасти – их в ящиках под сиденьем много… Пока из-под железяк и шмоток вылезли, пока из машины выбрались. Да! Как там у Лермонтова? «Смешались в кучу кони, то есть вещи, люди и залпы тысячи орудий слились… в тигриный рёв». Поревел тигр и ушёл. А мы давай машину поднимать, на колёса ставить. И домкратили, и верёвки скручивали. Вот приехали! Так что, извиняй: из-под танка мы.
Никогда по тайге не бегай!
Сестре Елене посвящается
– Никогда по тайге не бегай! – вдруг произнёс собеседник и замолчал, задумчиво сдвигая угольки в центр кострища гибким ивовым прутом.
Поломал и аккуратно набросал сверху веточки, пощурился от едкого дыма, подул на потрескивающую пирамидку, довольный. Отпрянул от взвившегося огня, протянул к нему ладони, словно нерешительно прикасаясь к талии жгучей красавицы, и неторопко, словно прислушиваясь к самому себе, продолжил:
– Пацаном я ещё был, на пасеке помогал мёд качать. А тут закончилась вощина, и посылают меня на соседнюю пасеку вощины в долг взять. Аккурат, говорят, до темноты успеешь на тракторе. А что мальчишке лишний раз на тракторе по тайге проехать? Счастье! Тем более, дочка пасечника – Галя. Такая-разэтакая. Косы! Брови! А глаза! Эх, на всю жизнь! Раз из-за неё упал с полными мёдом рамками прямо возле медогонки – загляделся. Смеялась. Так звонко и чисто, словно жаворонок под солнцем. Мечта! До сих пор…
Ну вот, ехал-ехал по колее, да застрял – не рассчитал, не переключил вовремя передачу, хотел с разгону лужу проехать, но трактор завяз и заглох. Заводить – не заводится. Оказалось, в пусковом двигателе бензина нет. А ехать-то всего с километр осталось да обратно три. От силы сорок минут времени на всё пешком, но начало уже смеркаться. Успею, думаю, бегом. Побежал. Бегу и не могу понять: то ли рычит кто, то ли трактор где-то работает. Остановился, покрутил головой – непонятно, и дальше бегу. И тут зарычало совсем громко и близко, над травою экзотической папуасской маской возникла тигриная личина…
А красавица горит-полыхает от страсти, обжигает ладони, бьётся в усладе, дрожит нетерпеливой дивной дрожью, и ладони то отпускают, то сжимают горячую талию…
– Помню: очень хотел убежать. Но, слава Богу, от страха колени подгибались, бежать просто не мог, а только пятился. Страху натерпелся! Никогда по тайге не бегай!
Спасатель
– Хотите – верьте, хотите – нет, но меня тигр… спас. Помог выжить. Без него не дошел бы до людей. Нет, не дошел бы. Завалился бы в кювет, да и замерз бы или кровью истек…
* * *
Возвращались поздно ночью домой, торопились с другом очень.
«Уазик» устало гудит. Двигатель с трудом пересиливает крутой подъём. Последний перевал, пятнадцать километров и – Преображение. Позади четыре с половиной часа езды, два больших перевала, триста километров пути. Быстро проехали. Друг – классный водитель.
Интересно, кто-нибудь на «уазике» проезжал быстрее этот путь Владивосток – Преображение?
За длинную дорогу уже обо всём переговорили, обо всём передумали.
Полная луна чеканит резкие кроны деревьев да выписывает мягкие очертания обступивших сопок. Деревья дробно мелькают по сторонам, измельчая вязкое небо. Небо то рябит меж сучьев, то вдруг отхлынет свободно, и плавно колышется вместе с округлыми валами сопочных очертаний.
Автомобиль продавливает светом фар сумеречное пространство, подрагивая, напирает на земную тень. Тень крепко липнет к каждому бугорку, каждому камешку, каждой ложбинке. И машина с трудом вращает липнущие колеса, повторяет каждый ухаб, каждую горку, словно выглаживает гигантским утюгом бесконечную ленту дороги.
Зазвенев на высокой ноте, двигатель вздохнул, словно переводя дух, и забормотал облегчённо, покашливая на спуске. Завизжали от восторга тормоза, словно и у автомобиля захватывало дух от стремительного спуска вниз, к светящейся среди сопок сфере подлунного моря.
– Санька, не спи! – Я заметил поникающую голову друга.
– Ой, то не вечер, то не ве-е-ч-е-е-е-е-р, – попытался хрипло запеть Александр и замолчал. Вздохнул, поёрзал по сиденью, пошевелил плечами, повращал головой, и автомобиль словно подхватило быстрое течение, понесло в русле дороги.
Поворот, другой, третий… Машина вдруг вздрогнула, повалилась в кювет. Удар об дверцу. Удар об крышу. Искры, звон разбитого стекла, скрежет, тело скручено в жгут. Жгучая боль в груди, в голове… Тяжёлая рука друга. Тишина.
– Санька, живой?
– М-м-м…
Протискиваюсь из-под машины и вытаскиваю липкого Сашку. Сашка еле шевелится, пытается что-то сказать, но ничего не разобрать. В свете луны поблескивает мокрая от крови голова друга.
– Санька, держись. Скоро нам помогут.