По какой причине покойный владелец верблюда взял с собой эти газеты? Может быть, происшествие непосредственно касалось его? Кем он был — родственником ли купца из Блиды, убийцей ли или полицейским, шедшим по следу?
Я взял себе бумаги, надел на собственный палец кольцо и вернулся с Халефом к телу незнакомца. Над ним назойливо кружились грифы. После того как мы удалились, они опустились на труп верблюда.
— Что ты теперь намерен делать, сиди? — спросил слуга.
— Нам ничего не остается, как только похоронить этого человека.
— Ты хочешь закопать его в землю?
— Нет, ведь у нас нет лопат. Мы сложим над ним пирамиду из камней. Тогда до него не доберется ни один зверь.
— И ты взаправду думаешь, что он гяур?
— Он христианин.
— Может быть, ты все же заблуждаешься, сиди?Несмотря ни на что, он может оказаться правоверным. Апотому исполни одну мою просьбу!
— Какую?
— Давай положим его так, чтобы лицо у него было повернуто к Мекке!
— Я не возражаю, потому что в таком случае он будет обращен также в сторону Иерусалима, где страдал и умер Христос. Начнем же!
Это была невеселая работа. Когда кучка камней, прикрывавших несчастного, стала такой высокой, что могла защитить труп от хищников, я добавил еще несколько камней, придав им крестообразную форму, а потом сложил руки, готовясь прочитать молитву. Стоило мне окончить эту церемонию, как Халеф обратил глаза на восток и начал сто двенадцатую суру Корана: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Он — Аллах — един, Аллах, вечный; не родил и не будет рожден и не был Ему равным ни один!» При последних словах Халеф нагнулся, чтобы очистить песком свои руки, оскверненные прикосновением к трупу.
— Так, сиди, теперь я снова тахир [21] и опять могу соприкасаться с теми, кто чист и свят. Что нам теперь делать?
— Давай поспешим за убийцами, постараемся догнать их.
— Ты хочешь наказать?
— Я им не судья. Я только поговорю с ними и узнаю, почему они его убили. После этого мне будет ясно, что делать.
— Не умные это были люди, иначе они не убили бы хеджина, который стоит дороже, чем их лошади.
— Верблюд мог их выдать. Вот видишь их следы? Вперед! У них перед нами преимущество в пять часов. Возможно, мы встретимся завтра, прежде чем они доберутся до Седдады.
И, несмотря на гнетущую жару и трудную, скалистую дорогу, мы помчались с такой скоростью, как будто гнались за газелью. Разговаривать при такой скачке было невозможно. Но мой бравый Халеф, конечно, не смог долго молчать.
— Сиди, — крикнул он мне сзади, — сиди, ты хочешь меня бросить?
Я вопросительно глянул на него.
— У моей кобылы ноги постарше, чем у твоего берберского жеребца.
Действительно, его старая кляча уже взмоклаот пота, и пена крупными хлопьями капала с морды.
— Сегодня мы не сможем, как обычно, сделать привал, чтобы переждать самую жару. Мы должны скакать до темноты, иначе не догоним едущих перед нами убийц.
— Кто слишком спешит, доберется до цели не раньше того, кто едет медленно, эфенди, потому что… Аллах акбар! [22] Посмотри-ка вон туда, вниз!
Мы находились у крутого склона вади и увидели внизу, на расстоянии какой-нибудь четверти часа пути, двух мужчин, сидевших возле маленькой себхи — лужицы, в которой сохранилось немного солоноватой воды. Их лошади щипали сухие колючки, росшие вокруг.
— Вон они!
— Да, сиди, это они. Им тоже надоело солнце, и они решили переждать, пока не кончится самая жара.
— Или же остановились поделить добычу. Назад, Халеф, назад, чтобы они нас не заметили! Мы оставим вади и свернем чуть западнее. Давай притворимся, будто едем от шотта Эль-Гарса.
— Зачем такие уловки, эфенди?
— Они не должны догадаться, что мы видели труп.
Наши лошади вскарабкались по склону вади, и мы поскакали прямо в пустыню. Потом мы описали дугу и направились к месту, где находились те двое. Они не могли видеть, как мы подъезжаем, потому что сидели в глубине вади, но должны были слышать шум от наших лошадей.
Когда мы достигли края, они уже вскочили и схватились за ружья. Я, конечно, притворился столь же удивленным, как и они, внезапно встретив здесь, в уединении пустыни, людей, но не счел нужным потянуться за своим штуцером [23].
— Селям алейкум! [24] — громко закричал я им сверху, придерживая коня.
— Алейкум! — ответил старший из них. — Кто вы?
— Мы мирные всадники.
— Откуда вы едете?
— С запада.
— А куда направляетесь?
— В Седдаду.
— Какого вы племени?
Показав на Халефа, я ответил:
— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса [25].
— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.
— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?
— Из Гафсы [26].
— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?
— К Бир-Соиди [27]. Там живут наши друзья.
Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:
— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?
— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.
— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?
— Пустыня принадлежит всем. Мархаба [28], ты будешь желанен нам!
Хотя они и говорили хорошие слова, выражение их лиц явно выдавало, что им гораздо приятнее стал бы наш отъезд. Но мы пустили своих лошадей вниз по склону, к воде, где сразу же бесцеремонно заняли лучшее место.
Физиономии их, которые я теперь смог внимательно рассмотреть, не вызывали ни малейшего доверия. Старший, тот, что до сих пор вел разговор, был высоким и сухопарым. Бурнус висел на его теле, как на чучеле. Из-под грязноголубого тюрбана неприветливо сверкали колючие глазки; над узкими, бледными губами жалко торчали редкие усы; нос — да! — этот нос живо напомнил мне грифов, которых я недавно прогонял от трупа убитого. Это был не орлиный и не ястребиный нос — у него была форма именно клюва грифа.
Другой был молодым человеком поразительной красоты, но жизненные заботы затуманили его взор, избороздили ранними морщинами лоб и щеки. Он также не внушал особого доверия.
Старший говорил по-арабски с тем акцентом, который услышишь лишь на Евфрате, а младший явно был европейцем. Их плохонькие лошади, при последнем издыхании от гонки по пустыне, стояли поблизости; одежда на незнакомцах была потрепанной, но оружие было отличным. Там, где сидели мужчины, находились различные вещи, обычно редкие в пустыне. Вещи эти, видимо, остались лежать, потому что у незнакомцев не нашлось времени спрятать их: шелковый носовой платок, золотые часы с цепочкой, компас, дорогой револьвер и сафьяновая записная книжка.
Я сделал вид, будто не заметил этих вещей: вынул из седельной сумки пригоршню фиников и стал жевать с равнодушным выражением на лице.
— Что вам нужно в Седдаде? — спросил меня высокий.
— Ничего. Мы едем дальше.
— Куда?
— Через Шотт-Джерид в Фитнасу и Кбилли.
Беглый взгляд, брошенный высоким на его спутника, дал мне понять, что они тоже выбрали этот путь. Потом высокий продолжил свои расспросы:
— У тебя есть дела в Фитнасе или Кбилли?
— Да.
— Ты хочешь продавать там свои стада?
— Нет.
— Своих рабов?
— Да нет же.
— Тогда, может быть, товары, которые тебе привезут из Судана?
— Опять нет.
— Что же тогда?
— Ничего. Сыны моего племени не ведут никакой торговли с Фитнасой.
— Может быть, ты хочешь там купить жену?
Я деланно разозлился.
— Разве это не оскорбление — говорить с мужчиной о его жене? Или ты гяур, еще не узнавший об этом?
Высокий по-настоящему испугался, и именно поэтому я предположил, что попал в точку. Он не был бедуином! Такие лица неоднократно встречались мне у людей армянского происхождения. Не убийца ли это купца из Блиды, тот самый армянский торговец, приказ об аресте которого я носил в кармане? У меня еще не было времени внимательно прочитать этот приказ. Пока эти мысли молниеносно проносились у меня в голове, взгляд мой еще раз упал на револьвер. На его рукоятке виднелась серебряная пластинка, на которой было выгравировано имя.
— Позвольте!
Я взял револьвер и прочел: «Поль Галэнгре, Марсель». Конечно, это было имя владельца. Я не выдал своего интереса ни малейшим изменением в лице, лишь мимоходом спросил:
— Занятная вещичка!
— Это… это… это автоматический револьвер.
— Ты можешь показать, как из него стреляют?
Он принялся мне объяснять. Я очень внимательно выслушал его, а потом сказал:
— Никакой ты не уэлад-хамалек, ты гяур.
— Почему ты так решил?
— Будь ты сыном поклонников Пророка, ты бы убил меня за одно то, что я назвал тебя гяуром. Только у неверных есть автоматические револьверы. Как могло бы попасть такое оружие в руки какого-то уэлад-хамалека! Это подарок?
— Нет.
— Так ты его купил?
— Нет.
— Стало быть, добыча?
— Да.
— У кого ты взял револьвер?
— У одного француза.
— С которым ты сразился?
— Да.
— Где?
— На поле битвы.
— На каком?
— Под Эль-Герарой.
— Ты лжешь!
Только теперь у него лопнуло терпение. Он поднялся и схватился за револьвер.
— Что ты сказал? Я лгу? Да я тебя пристрелю как…
Я прервал его:
— …как франка там, наверху, в Вади-Тарфои!
Рука, державшая револьвер, опустилась, и мертвенная бледность покрыла лицо мужчины. Но он взял себя в руки и угрожающе придвинулся ко мне:
— Что ты имеешь в виду, я что-то не понимаю?
Я сунул руку в карман, вытащил газеты и заглянул в них, чтобы найти имя убийцы.
— Я имею в виду, что ты вовсе никакой не уэлад-хамалек. Твое имя мне хорошо известно — оно звучит как Хамд эль-Амасат.
Теперь он отшатнулся и вытянул вперед руки, как бы отталкивая меня.
— Откуда ты меня знаешь?
— Я тебя знаю, и этого достаточно.
— Нет, ты меня не знаешь. Зовут меня не так, как ты сказал. Я из уэлад-хамалек, а если кто этому не верит, того я пристрелю!
— Кому принадлежат эти вещи?
— Мне.
Я схватил носовой платок. Он был помечен инициалами «П. Г.». Я открыл крышку часов и увидел на внутренней стороне ее те же самые инициалы.
— Откуда у тебя часы?
— Какое тебе дело? Отдай!
Не слушая его, я открыл еще и записную книжку. На первой странице я прочел имя Поля Галэнгре. Записи были стенографированы, и так как я не знал стенографии, то прочесть ничего не смог.
— Брось книжку, говорю я тебе!
При этих словах он выбил записную книжку у меня из рук, и она упала в соленую лужу. Я вскочил, попытавшись спасти ее, но это мне не удалось — теперь и младший из незнакомцев встал между мною и водой.
Халеф до сих пор, казалось, равнодушно приглядывался к словесной перепалке, но я видел, что он держит палец на спусковом крючке своего длинноствольного ружья. Он ждал лишь моего кивка, чтобы защитить меня. Я наклонился, намереваясь поднять еще и компас.
— Стой! Это мое! Верни все вещи! — крикнул мой противник.
Он схватил мою руку, но я сказал как можно спокойнее:
— Садись! Я хочу поговорить с тобой.
— Мне с тобой нечего выяснять!
— А мне есть что. Садись, или я тебя уложу!
Эта угроза показалась действенной. Он опять сел, и я сделал то же самое. Потом я вытащил свой револьвер и начал:
— Смотри, у меня такое же оружие. Убери свое, иначе мое выстрелит!
Он медленно положил револьвер возле себя, причем таким образом, чтобы успеть мгновенно схватить его в случае надобности.
— Ты не похож на людей из племени уэлад-хамалек!
— И тем не менее я из этого племени.
— Ты приехал не из Гафсы!
— Именно оттуда.
— Сколько времени ты едешь по Вади-Тарфои?
— Какое тебе до этого дело!
— Большое. Там, в верховьях, лежит труп человека, убитого тобой.
Губы его злобно скривились.
— А если бы я и сделал это, что бы ты сказал?
— Немного. Всего несколько слов.
— Каких же?
— Кто был этот человек?
— Я его не знаю.
— Почему же ты убил и его и верблюда?
— Потому что мне так понравилось.
— Он был правоверным?
— Нет. Он был гяуром.
— Ты взял все, что он носил при себе?
— А я должен был оставить это мертвецу?
— Нет, потому что ты поднял это для меня.
— Для тебя?
— Да.
— Я тебя не понимаю.
— Сейчас поймешь. Мертвый был гяуром; я тоже гяур и стану мстить за него.
— Станешь кровным мстителем?
— Нет. Если бы я им был, тебя бы уже не было в живых. Мы в пустыне, где действует только право сильного. Я не хочу пробовать, кто из нас сильнее; я передаю тебя мести Бога Всеведущего, который все видит и не оставляет ненаказанным ни одного плохого деяния. Но главное, что я скажу тебе, и ты должен это хорошенько усвоить: ты отдашь мне все, что взял у мертвого.
Он высокомерно рассмеялся.
— Ты в самом деле думаешь, что я это сделаю?
— Да.
— Так возьми себе то, что ты хочешь.
Он протянул руку, намереваясь схватить револьвер. Я был быстрее и направил на него дуло моего оружия.
— Стой, не то выстрелю!
Сложилась весьма щекотливая ситуация. К счастью, оказалось, что мой противник больше силен хитростью, чем мужеством. Он снова, заколебавшись, убрал руку.
— Что ты хочешь делать с вещами?
— Отдам родственникам убитого.
Он посмотрел на меня почти с сожалением.
— Ты лжешь, ты хочешь их сохранить для себя.
— Я не лгу.
— А что ты хочешь предпринять против меня?
— Сейчас — ничего. Но остерегайся снова встретиться со мной!
— Ты и в самом деле поедешь отсюда в Седдаду?
— Да.
— А если я отдам тебе вещи, ты позволишь мне и моему спутнику беспрепятственно уехать к Бир-Соиди?
— Конечно.
— Поклянись!
— Гяур никогда не клянется. Его слово правдиво безо всякой клятвы.
— Вот, бери револьвер, часы, компас и платок.
— Что еще было при нем?
— Ничего.
— У него были деньги?
— Да. Но уже их-то я оставлю себе.
— Не возражаю, но дай мне сумку или кошелек, где они -находились.
— Можешь получить.
Он полез за пояс и вытащил шитый жемчугом кошелек. Опустошив его, он после протянул пустой кошелек мне.
— Больше у него ничего не было?
— Нет. Хочешь обыскать меня?
— Нет.
— Теперь мы можем ехать?
— Да.
Казалось, он почувствовал себя полегче. Спутник же его наверняка был более трусливым и очень обрадовался, что можно поскорее убраться. Они сложили свои пожитки и сели на лошадей.
— Селям алейкум!
Я не ответил, но они восприняли мою невежливость весьма равнодушно. Через несколько мгновений два всадника исчезли за краем обрывистого склона.
Халеф все это время молчал. Теперь он обратился ко мне.
— Зачем ты отпустил этих негодяев?
— Я не имел права ни задержать их, ни убить.
— Ты, христианин, позволил уйти убийцам христианина!
— Кто тебе сказал, что они уйдут?
— Они уже далеко! Они достигнут Бир-Соиди, а оттуда поедут в Дебилу или Эль-Уэд, чтобы затеряться в дюнах.
— Этого они не сделают.
— А как же? Они же говорили, что хотят добраться до Бир-Соиди.
— Они лгали. Они поехали в Седдаду.