— Врет! — вдруг воскликнула она. Индрек, вздрогнув, обернулся, а сидевший за столом Антс испуганно поднял голову. — Врет! — уже тише повторила Силле. — Здоровье у твоей мамы не такое плохое. Мой отец сказал, что туберкулез сейчас вылечивается, что сейчас есть такие лекарства… Отец знает. И ты знаешь тоже. Ты и сам вылечился. Эта женщина просто хочет хитростью… Понимаешь?
— Думаешь?
В улыбке Индрека было столько страдания, а в его тихо произнесенном вопросе так мало надежды, что в горле у Силле встал комок.
— Здесь нечего и… Вообще нечего думать, все ясно.
— Маме очень плохо. Она может спать только сидя или полусидя. Какое-то тяжелое воспаление легких, и туберкулез, и что-то там еще… В больнице зря говорить не станут.
Как же теперь Индрек пойдет домой? Как он там будет один, без всякой надежды?.. Были бы дома мама с папой, они бы знали, что делать и что сказать.
— Ну, наконец-то вышла за калитку! — вздохнул Индрек и собрался уходить.
В передней, возле телефона, Силле осенило:
— Давай позвоним в больницу, Индрек?
— Я только что оттуда. Ходил после работы. Разрешили немножко посидеть возле мамы.
Силле решила, что прошло несколько часов, состояние может уже быть другое, а так как она в больницу не ходила, то возьмет и позвонит. Она набрала по порядку все больничные номера, которые были в телефонной книге. Только комната медицинских сестер отозвалась. За справками обращаться поздно, ответил бодрый женский голос, хотя и спросил, кем Силле доводится больная, после чего было коротко брошено:
— Состояние прежнее.
Все. Щелчок и… туут-туут-туут.
Индрек не отрывал глаз от губ Силле, которая крепко прижимала к уху трубку, чтобы он не услышал коротких гудков.
Прежнее… Состояние прежнее…
— Благодарю! — ответила Силле гудкам, быстро положила трубку и сказала: — Ей уже лучше. Ты слышишь? Не волнуйся, твоя мама, честное слово, поправится.
— Ты… хорошая девочка, — сказал Индрек и ушел.
10
На следующий день девочкам пришлось впервые в жизни иметь дело с «ее величеством» Нормой, как сказала Силле. С самого утра, с первой уложенной коробки товарищ Норма держала всех в напряжении. Справятся ли с тем, что она от них требует, или нет?
От усилия и спешки конфеты норовили выскочить из пальцев, вместо одной чашечки Силле хватала несколько. И вообще руки сделались неловкими, беспомощными и чужими.
— Не надо, дети, так сильно спешить. Главное — делайте аккуратно, — советовала бригадир. — Успеете. Сперва приучите руки к четким движениям.
— «Дети»! Вы слышите, дети! — отозвался эхом голос Хийе.
Силле следила за действиями Нийды. Длинные пальцы подружки сортировали и раскладывали конфеты спокойно, даже слишком спокойно. Силле казалось, что ее собственные пальцы двигаются куда быстрее. Сравнить же свое проворство с ловкостью сидящих по другую сторону стола она не могла — Мерле и Хийе были скрыты от нее коробками, наложенными посередине стола.
Время от времени раздавались возгласы Хийе:
— Ой, не могу! Ой, опять в коробку забралась половинка! Ой, не успеваю, это же сущая мука!..
Мерле не вытерпела и сердито оборвала:
— Замолчи ты, наконец! На нервы действует!
— Вот как! — обиделась Хийе. — Значит, и подгонять себя уже нельзя?
Громкий смех, раздавшийся за столом, снял общее напряжение. Но к началу производственной гимнастики оно снова поднялось. И когда бригадира позвали к телефону, одна девочка из другой школы вскочила на стул и объявила, что прошла ровно половина рабочего времени и что если теперь посчитать готовые коробки, то сразу будет ясно, справляются они с нормой или нет.
Поднялся общий гвалт.
Силле уложила тридцать коробок. К ее удивлению, Нийда, несмотря на свои медленные движения, уложила тридцать семь коробок.
Услышав это, хмурая Мерле едва улыбнулась и вопросительно глянула в сторону Хийе и Нийды.
— Двадцать восемь, — сказала одна.
— Тридцать семь. — Это ответила Нийда.
На лице Мерле засветилась уже широкая улыбка.
— А у меня тридцать девять, — объявила она, — но все равно мало.
Хийе безутешно стиснула руки.
— Шестьдесят…
— Врешь! — обрезала ее Мерле. — У тебя всего двадцать восемь.
— …процентов, — закончила Хийе. — Если взять половину рабочего дня за сто процентов, то я сделала уже шестьдесят. Не знаю, скажут ли мне теперь спасибо?
С половиной нормы до обеда никто не справился. Об этом девочки сказали и бригадиру.
— Успеете, дети, — успокоила их Эндла Курма. — До обеда мы отрабатывали точность движений. А теперь нажмем на скорость.
— Говорит, как тренер тройного прыжка, — вздохнула ободренная Хийе. — Ну что ж, дети, прибавим скорости в точности движений.
Во второй половине рабочего дня шея и спина у Силле все больше затекали, то и дело приходилось менять положение ног, да и правая рука, которая непрерывно двигалась между ящиком с конфетами и коробкой, все чаще требовала отдыха.
Борясь с усталостью, Силле думала о том, что она лишь сегодня ощутила вкус настоящей работы. Что производственное обучение сравнительно с этим просто детская забава — по четыре часа один раз в неделю. И что если она справится с нормой и ей не придется стыдиться, то шут с ней, с этой затекшей шеей, и ноющими суставами.
Но расфасовать девяносто коробок в этот день никому не удалось. Лишь назавтра задолго до конца работы Мерле вскочила со стула и, прыгая на одной ноге, принялась напевать:
— Все! У меня все! У меня девяносто коробок!
— Тише! Слышим, — мрачно буркнула Хийе.
У Нийды не хватило всего трех коробок, у Силле — восьми, а у Хийе — даже целых четырнадцати. Норму одолела едва четверть девочек.
Дело оказалось серьезнее, чем представлялось вначале.
Ну и суровая же эта особа, товарищ Норма, думала по дороге домой Силле. Ты задолжала ей всего восемь «Рыбаков», только восемь коробок из девяноста, а она отбирает у тебя всю радость. Нет чтобы простила эти восемь девяностых. Но ничего не поделаешь, придется придумать какую-нибудь хитрость. Да побыстрее, пока не начали говорить, что чего это пустили сюда детей.
Единственное, к чему после совместных размышлений пришли вечером Силле и Нийда, было то, что надо все держать под рукой, — об этом Эндла Курма говорила им еще в первый день. Они тогда сразу последовали ее совету, но, видно, не совсем удачно.
На третье утро они начали с перестановки коробок и пачек укладочной бумаги. Расположением стопки пустых коробок Силле осталась довольна только после четвертого перекладывания.
— За то время, которое вы потратили, я уже три коробки уложила, — объявила Мерле и свысока, пренебрежительно добавила: — Вот не выношу, когда свою неспособность стараются прикрыть бог знает чем. Надо просто быть самой на высоте — в этом все искусство и вся загвоздка.
— У меня тоже две коробки готовы, — похвалилась Хийе, подняв их над головой. Затем Хийе-фасовщица отложила коробки и предоставила слово Хийе-математику, которая начала подробно объяснять, каким образом она дома высчитала, что на каждую коробку им отведено по четыре минуты.
— Ого! — воскликнула Силле и глянула на часы. — Следовательно, ты проболтала сейчас ни больше ни меньше, как полторы коробки.
— Что ты говоришь! — испугалась Хийе. — Я всего пару словечек…
Это навело Силле на мысль: а не потеряла ли она в предыдущий день восемь коробок в разговорах и оттого, что слишком часто ходила пить газировку?
Но ведь руки не бездействовали во время разговоров, думала она. Да и пить ходила всего три или четыре раза. Вместе взятое, все это составляет одну коробку — четыре минуты, а может, и того меньше. Дело, видно, все-таки в отсутствии навыка.
Чтобы удостовериться, Силле решила потратить еще минуту. Она глянула на часы и поспешила из помещения, торопливо прошла по коридору, потом через вестибюль в карамельный цех, где возле двери, в нише, находился автомат с газированной водой.
Возвращаясь назад, Силле столкнулась в вестибюле с бригадиром карамельного цеха, под началом которой проходила производственную практику.
Высокая, полная, румяная женщина протянула Силле руку и приветливо улыбнулась, как старой знакомой.
— А-аа! Здравствуй, здравствуй! На работе? Ах, только на месяц… Хорошо, если нравится, люди нам нужны… Да, новые машины получили… Надо будет поглядеть… Смотрели нашу новую линию по изготовлению ассорти?.. Нет? Сходите. Обязательно. Пусть организуют для вас маленькую экскурсию. Прекрасный конвейер. Все сам делает. Только приглядывай. А Хийе с вами?.. Ах, и она тоже!.. Уже несколько дней на работе и еще не заглянула к нам. Ай-яй-яй! Спасибо, что обещаешь… Прекрасная погода. Понимаю. Ходите вместе купаться?.. Ну как, трудностей на работе нет? Хорошо.
И весь разговор, но, когда Силле вернулась, Хийе с явным удовольствием объявила:
— Еще две коробки профукала.
То же самое подтверждали часы.
Невероятно. Всего несколько шагов туда, несколько обратно. Обмолвились десятком слов — и уже восемь минут. Невозможно!
Силле пересчитала находившиеся рядом с ее двумя коробками пять готовых коробок, которые расфасовала Нийда, и села на стул, глубоко пораженная скоротечностью времени.
— Невероятная история, девочки! — покачала она головой. — Разве нам мало говорили о минуте и о том, что делается за шестьдесят секунд на свете! До надоедливости твердили. И каждый говорил, будто совершал открытие. Но вот когда на своей шкуре испробуешь, тогда это действительно становится твоим открытием.
— М-да! Что верно, то верно, — согласилась Хийе.
11
Индрек ходил неразговорчивый и поникший. Было ли его матери лучше или хуже — этого Силле не знала. Последние дни она не видела Индрека дома. И на фабрике не случалось остаться с глазу на глаз. Прямо спросить Силле не осмеливалась: вид и состояние Индрека ничего доброго не предвещали. А как принять плохую весть, если сама наврала ему, сказала, что матери его уже лучше.
Ничего не скажешь, есть у некоторых особый талант ставить себя в глупое положение, думала Силле. И если бы еще из-за дела, если бы кому-то действительно стало от этого легче. Но усмешка, которая тогда появилась на лице Индрека, заставила ее сразу же, после его ухода, засомневаться. То ли Индрек разгадал ее наивную уловку и поэтому усмехнулся. И его «хорошая девочка» была благодарностью за доброжелательность, а не за то, что она позвонила.
— Что это с нашим Индреком? — спросила Хийе перед обедом. — Ходит, как Гамлет, мрачный.
— А что тут удивительного — скоро обед. Пустой желудок обычно делает представителей мужского пола злыми и неприветливыми, — сказала Мерле. — Если хочешь видеть мужчину в хорошем настроении, то позаботься, чтобы он был сытым. Это еще мудрость бабушек…
— Конечно, — прервала ее Хийе. — Только Индрек уже давно ходит сверхсерьезным.
Мерле заговорщицки улыбнулась и затем демонстративно громко вздохнула.
— А что еще вынуждает молодого человека быть серьезным, кроме как… сами знаете — сердечные дела. Человек скоро кончает школу и уже сможет даже жениться, если захочет.
— Замолчи! Ничего не знаешь, а… — с упреком начала Нийда, но, увидев, что Силле подает запрещающий знак, запнулась и сказала совсем другое: — По-моему, он всегда такой деловой и серьезный.
— Прекрасно! Серьезные натуры в два раза интереснее, — нашлась Мерле и стала распространяться о том, каким должен быть ее суженый.
Силле с интересом смотрела на сидевшую напротив одноклассницу. «Серьезные натуры»… Хм! Говорит о ребятах, будто учительница домоводства о брюкве. Жизненного опыта у нее, кажется, больше, чем у всех других девочек. И чего только она не знает! Даже то, каким должен быть ее… су-же-ный…
Силле мысленно произнесла это по слогам, как некое неожиданное и неуместное в школьном лексиконе, новое и мудреное иностранное слово. При этом у нее было такое неясное, смешанное с робостью и приподнятостью чувство, которое она испытала однажды в пятнадцать лет, пойдя вместе с Нийдой на фильм, который детям до шестнадцати лет смотреть запрещалось.
Мой суженый…
Для Силле это был еще невообразимо далекий и туманный мир.
Но все-таки… Каким должен быть этот ее суженый?
Таким, у которого в любом деле можно получить совет, и кто знал бы много интересного, и с кем никогда бы не было скучно. Как отец. И кто был бы хороший, дружелюбный, понимающий и всегда в хорошем настроении. И кто придумывал бы в конце каждой недели что-нибудь занятное и знал бы, как отец, все самые лучшие леса, и горы, и за?мки. И был бы начитанным. И не стыдился бы помогать стирать и готовить еду. И с кем хотелось бы всегда и всюду бывать вместе, как с мамой и папой. И кто был бы очень симпатичным…
— И каким же этот благоверный должен быть? — с насмешливой улыбкой спросила у Мерле Хийе.
— Ну… Серьезный. Красивый. Широкоплечий — атлетически сложенный…
— Значит, борец? — уточнила Хийе.
— Почему борец? Человек спортивного склада. И еще непьющий и некурящий. И…
Хийе снова прервала Мерле:
— И чтобы аппетит у него, конечно, был хороший. Не так ли? Чтобы мог съесть все, что ты ему для поддержания хорошего настроения собираешься скормить, и без ропота.
Нийда рассмеялась.
— Давай на спор: ты бросишь школу и выйдешь замуж.
— А что, возьму и брошу, — улыбнулась Мерле. — Все может быть.
— Глупость, — презрительно сказала Хийе. — Другое дело, если в семье не хватает денег и надо идти работать. По себе знаю, какие мысли лезут в голову из-за денег. Но и тут можно найти выход. Летом заработать на книги и одежду. Я делаю это уже третий год.
Мерле слушала Хийе с интересом, но потом тряхнула головой:
— Не из-за одних денег оставляют школу.
— Тогда, значит, замуж? — победно засмеялась Нийда.
— Я и об этом думала, — ответила Мерле спокойно, без кокетства. — А что! Нам всем уже пора подумать о будущем.
— Сначала все-таки профессия. Надо выбрать себе дело и научиться ему, — сказала Силле. — И только тогда думать о другом. Мы не современники Анны Карениной, которые…
— Кто как, — заявила Мерле. — Один может разом разрешать несколько проблем, а другой по очереди. Кто смел, тот два съел…
Пренебрежительная усмешка Хийе исчезла за ее презрительной гримасой.
— Ну конечно, если тебя прельщает заниматься только домом — убираться и готовить… Прошу! Пожалуйста! И это работа.
Нийда вмешалась и сказала, что, для того чтобы выйти замуж раньше восемнадцати, требуется получить разрешение мамы и папы.
Мерле не считала это препятствием.
Хийе недовольно опустила веки, голос ее стал резким, сердитым:
— Вы болтаете, как барышни лет сто тому назад. Не трать ты, Силле, энергию на то, чтобы объяснить Мерле азбучные истины. Пусть выходит замуж и сидит с оравой детей на шее мужа. Вот моя мама домашняя хозяйка. У нее пятеро детей. Папа зарабатывает столько же, сколько отец у Силле.
— Тогда это неплохая зарплата, — заметила Силле.
— Да, но приходится она на семь душ. Твоя мама зарабатывает еще столько же, и все это раскладывается на три человека. Вы одеваетесь как на демонстрации мод. А моя мама… С первого класса помню у нее одно и то же пальто. И через день нам подают на стол кашу. Да здравствует крупа! Вот видите! Тут не надо и пятерки по математике, чтобы понять, что для нас сейчас самое важное.
— Ну, деньги все-таки не самое важное, — возразила Силле.
— Кому что. — Хийе пожала плечами. — У моей бабушки нет ни одного зуба — она считает самым важным на свете зубы. А слепой, конечно, глаза…
А сама Хийе — деньги, подумала Силле. Семерым на одной зарплате жить непросто. Поэтому Хийе и побелела так, когда Воотеле на одном классном вечере бросил в нее тряпкой, той, что стирали с доски мел. Хийе была в вишневом лавсановом платье, которое носила уже три года. В другой раз, когда Воотеле, скользя в коридоре по паркету, наткнулся нечаянно на Хийе и на туфле у нее отлетел каблук, она вначале так горько и отчаянно заплакала, будто по меньшей мере сломала себе ногу. А может, это платье и эти туфли были куплены на заработанные ею деньги…