— Поднимем паруса и наляжем на весла! — воскликнул Эдмунд.
— И полетим к морю! — крикнул фавн, подпрыгнул и пустился в пляс.
— А в море возьмем курс на север! — сказал первый гном.
— И помчимся домой! Уррра! Нарния и Север! — вскричали остальные.
— А принц проснется утром и узнает, что его птички упорхнули! — сказал Перидан и захлопал в ладоши.
— Ах, Тумнус, дорогой господин Тумнус! — воскликнула королева, схватила его за руки и начала размахивать ими, как в танце. —
Вы спасли нас всех!
— Но принц погонится за нами, — сказал другой вельможа, имени которого Шаста не знал.
— Это меня ничуть не беспокоит, — ответил Эдмунд. — Я видел на реке все их корабли — ни одного большого военного судна или быстроходной галеры! Хотел бы я поглядеть, как они нас будут догонять! А если даже и догонят — “Морская звезда” потопит любое их судно.
— Сир, — сказал Ворон, — лучшего плана нам не придумать, даже если бы мы совещались семь дней подряд. А теперь, как говорится у нас, птиц, — сначала гнезда вить, а потом и птенцов выводить. То есть давайте сначала пообедаем, а потом сразу приступим к делу.
Тут все встали, дверь распахнулась, вельможи и чудные существа стали по обе ее стороны, пропуская вперед короля и королеву, чтобы те вышли первыми. Шаста был в затруднении — что же теперь делать? Но Тумнус сказал ему:
— Не вставайте, ваше высочество. Полежите здесь, а я через несколько минут принесу вам что-нибудь вкусненькое.
Шаста снова опустил голову на подушку и вскоре остался один в комнате.
"Это же просто ужас", — думал он.
Но ему даже в голову не пришло, что можно рассказать нарнианцам всю правду и попросить у них помощи. Он вырос рядом с таким вспыльчивым и тяжелым на руку человеком, как Аршиш, и твердо усвоил, что взрослым нельзя ничего рассказывать, если только они не припрут тебя к стенке. Он был уверен, что о чем их ни попросишь, они либо откажутся сделать, либо испортят все так, что хуже некуда. К тому же он был уверен, что если даже нарнианский король обойдется дружелюбно с Лошадьми — ведь как-никак они Говорящие Лошади из Нарнии, — но Аравис-то калорменка, и он ее либо продаст в рабство, либо отошлет назад к отцу. А что касается самого Шасты... “Мне просто нельзя признаться теперь, что я не принц Корин — после того, как я услышал их план, — думал мальчик. — А если они вдруг узнают, что я им чужой, то живым мне отсюда не выбраться. Они испугаются, что выдам их тисроку. Они меня убьют... Но вот-вот вернется настоящий Корин. Тогда уж все откроется, мне конец!”
Как видите, он совершенно не представлял себе, как поступают благородные люди, рожденные в свободной стране.
"Что же мне делать? Что делать? — в отчаянии спрашивал он себя. — Тише! Идет тот самый маленький козлоног!"
И действительно, в комнату, пританцовывая, вбежал фавн, держа в руках поднос чуть ли не больше себя самого. Он поставил его на низенький столик возле дивана, на котором лежал Шаста, а сам уселся прямо на ковре, скрестив свои козлиные ноги.
— Поглядите, милый принц! — сказал он. — Нам сготовили славный обед. Ешьте! Это будет наша последняя трапеза в Ташбаане.
По сравнению с обычными калорменскими блюдами, это была просто чудесная еда. Не знаю, как вам, но Шасте она очень понравилась. На подносе лежали омары, салат, фаршированные миндалем и трюфелями бекасы и какие-то замысловатые кушанья из риса и куриной печени. Еще были охлажденные дыни, кисель из крыжовника, кисель из тутовых ягод, изюм, орехи и всякие вкусные вещи из мороженого. Там стояла даже маленькая бутылочка с вином, которое почему-то называлось “белым”, хотя на самом деле было желтого цвета.
Пока Шаста все это с аппетитом ел, добрый маленький фавн, считавший, что мальчик еще не оправился от солнечного удара, говорил без умолку — о том, как славно они будут проводить время, когда вернутся домой; о добром старом отце принца, арченландском короле Луне, об их маленьком замке на южном склоне перевала...
— Надеюсь, вы не забыли, ваше высочество, — говорил господин Тумнус, — что к следующему дню рождения вам обещали подарить боевые доспехи и боевого коня. А после этого ваше высочество начнет обучаться бою на копьях, и вам разрешат выступать на турнирах. И если все будет хорошо, через несколько лет король Питер, как он и обещал вашему батюшке, лично возведет вас в рыцарский сан в Парадном Зале Каир-Паравеля. Ну и, разумеется, вы постоянно будете ездить из Нарнии в Арченланд и из Арченланда в Нарнию через перевал по дороге, которая проходит совсем недалеко от моего дома. Надеюсь, вы не забыли, что обещали погостить у меня с недельку во время Летнего Фестиваля. Мы будем жечь костры, и фавны будут ночи напролет танцевать с дриадами в самом сердце леса...
Когда Шаста съел все, что ему принесли, фавн сказал, чтобы он оставался здесь.
— Вам не помешает немного поспать, ваше высочество, — сказал он. — Как только придет пора отправляться на корабль, я вас разбужу. И мы поплывем домой. Нарния и Север!
И обед, и все, о чем говорил с ним Тумнус, показались Шасте такими восхитительными, что когда он остался один, мысли его приняли совершенно неожиданный оборот. Ему вдруг захотелось, чтобы настоящий принц Корин так и не нашелся. Хотя бы до тех пор, пока корабль не отплывет в Нарнию, когда будет уже слишком поздно что-то исправить. Боюсь, его совсем не интересовало, что станется в таком случае с Корином. Если Шаста о ком еще и беспокоился, так это о Бри и Аравис, которые дожидаются его у Гробниц. Но потом он сказал себе: “Но я-то чем могу им помочь?” Выходило, что ничем. Потом появилась и такая мысль: “Эта Аравис считала, что слишком хороша, чтобы ехать со мною, — она только обрадуется, если они продолжат путь без меня!” Потом его начала одолевать назойливая мысль, что плыть в Нарнию на корабле намного быстрее и приятнее, чем добираться туда по пустыне...
Но, каковы бы ни были его мысли, с ним случилось то, что неизбежно случается со всяким, кому пришлось встать ни свет ни заря, долго ходить пешком по жаре, пережить много волнений, а потом плотно и очень вкусно поесть и оказаться на мягкой софе в прохладной комнате, где слышалось только жужжание пчел, изредка залетавших в окна. Он уснул.
Проснулся он от какого-то громкого звука. Вскочив с дивана, Шаста поспешно огляделся. Стоило ему увидеть комнату, как он понял, что проспал не один час. Понял он и причину пробуждения: дорогая фарфоровая ваза, стоявшая раньше на подоконнике, теперь валялась на полу, рассыпавшаяся не менее чем на тридцать осколков. Но у него не было времени долго к ней приглядываться. Внимание Шасты сразу приковали две ладони на подоконнике — за окном кто-то был. Этот кто-то вцепился в подоконник так сильно, что костяшки его пальцев стали совсем белыми. Затем показалась голова, за нею — плечи. И вот уже мальчик — примерно одних лет с Шастой — сидел на подоконнике верхом, перекинув одну ногу в комнату.
Шасте еще ни разу не приходилось видеть в зеркале свое лицо, но если бы и приходилось, то вряд ли бы он понял, что этот мальчик был его точной копией. Потому что в тот момент мальчик не был даже похож на самого себя: под глазом у него красовался огромный синяк, во рту не хватало зубов, а одежда — когда-то очень красивая и богатая — была вся исцарапана и перепачкана. Вдобавок лицо его было расцарапано и покрыто грязью.
— Ты кто такой? — шепотом спросил мальчик.
— А ты — принц Корин? — произнес вместо ответа Шаста.
— Разумеется, — отвечал тот. — А вот кто ты?
— Да никто... я хотел сказать, ничего особенного, — пролепетал Шаста. — Меня схватил на улице и привел сюда король Эдмунд, потому что принял за тебя. Наверно, мы здорово похожи друг на друга. А как ты сюда пробрался? Я смогу уйти отсюда этим путем?
— Конечно — если умеешь лазить, — отвечал Корин. — Только зачем торопиться? Если нас действительно не отличить друг от друга, можно устроить просто потрясающую потеху... ,
— Нет, нет, — замотал головой Шаста. — Нам надо сразу же поменяться местами. Я страшно боюсь, что вот-вот придет господин Тумнус, увидит нас вместе, и все выплывет наружу... Я же все время прикидывался, будто я и в самом деле ты. Ты еще не знаешь — вы уезжаете. Тайно. Нынче ночью... А где ты пропадал все время?
— Да я и сам не знаю... Я вышел на улицу, и там какой-то мальчишка позволил себе грязно пошутить над королевой Сьюзен. Ну, пришлось мне его уложить на обе лопатки. Он вскочил, завопил и вбежал в какой-то дом. Оттуда сразу же вышел взрослый верзила — оказывается, его брат. Они накинулись на меня, я отбивался, пока мы не наскочили на каких-то трех стариков с копьями, а те кликнули стражу. Мне вдобавок пришлось драться и со стражей. Под конец все они уложили меня на обе лопатки. В голове у меня все потемнело, а когда прояснилось, я почувствовал, что стражники меня куда-то волокут. Притащили и заперли. Я посидел немного, потом спросил у них, не возражают ли они против стаканчика вина. Они сказали, что не имеют ничего против, и что коли я их угощу, то они согласны считать все происшедшее недоразумением.
Ну, они отвели меня в какую-то винную лавку, я их угостил, они расселись и пили до тех пор, пока один за другим не задремали. Тогда я решил, что мне пора смываться, и потихоньку ускользнул оттуда. И сразу же наткнулся на мальчишку — того самого, с которого и началась вся эта кутерьма. Он зачем-то все время слонялся поблизости. На этот раз я поколотил его как следует. Потом, конечно, мне пришлось залезть по водосточной трубе на какую-то крышу и лежать там, притаившись, до самого утра. Потом искал дорогу сюда... Послушай, тут не найдется чего-нибудь попить?
— Все, что было, я выпил, — сказал Шаста. — Лучше расскажи, как ты сюда попал. Мне нельзя терять ни минуты. А ты ложись на диван, закрой глаза и притворись... Да нет, ничего не получится. И одежда у тебя другая, и синяк под глазом... Как только я уйду и буду в безопасности, тебе лучше рассказать им всю правду.
— Что еще, по-твоему, я могу им рассказать? — спросил принц несколько рассерженно. — Но ты не сказал, кто ты такой.
— Долго рассказывать, а времени нет, — сказал Шаста. — Наверно, нарнианец, во всяком случае, северянин. Но всю жизнь прожил в Калормене. А теперь мы бежим отсюда. Через пустыню. Я, две Говорящих Лошади и... впрочем, это неважно. Говори быстрее: как отсюда смыться?
— Гляди, — сказал Корин. — Из этого окна ты спрыгнешь на крышу веранды. Но делай это полегче, чтобы тебя никто не услышал. По крыше иди налево, до той вон стены, а потом лезь на нее — если, конечно, умеешь лазить. По стене иди до угла. А там прыгай вниз, на кучу мусора, она снаружи. Дальше ты уже на свободе.
— Спасибо, — ответил ему Шаста, уже сидя на подоконнике.
Мальчики глянули в глаза друг другу и внезапно почувствовали, что они друзья.
— До свидания! — сказал Корин. — Желаю удачи! Надеюсь, ты благополучно выберешься отсюда.
— До свидания! — сказал Шаста. — Тебе тоже выпадут кое-какие приключения.
— По сравнению с твоими — пустяки, — сказал принц. — Подумать только — через пустыню... А теперь прыгай — да полегче, кому сказано! — крикнул он, когда Шаста уже спрыгнул. — Встретимся в Арченланде. Как приедете туда, сразу иди к моему отцу, королю Луну. Скажи ему, что ты мой друг. А теперь смывайся, да поскорее. Сюда кто-то идет!
Глава шестая
ШАСТА У ГРОБНИЦ
Легко, на цыпочках, Шаста пробежал по крыше. Она обжигала босые ступни. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы вскарабкаться вверх по стене, а когда он добежал по ней до угла и заглянул вниз, то увидел узкую улочку, откуда на него пахнуло зловонием. Почти у самой стены лежала куча мусора — все так, как объяснял ему принц. Прежде чем спрыгнуть, он огляделся, чтобы отсюда, сверху, выбрать направление, куда бежать дальше.
Судя по всему, он сейчас находился чуть ли не на самой вершине города-острова Ташбаан. Куда бы он ни поворачивался, все было ниже по склону — плоские крыши над другими плоскими крышами. И так — до городской стены с башнями и до северных ворот города. Сразу за стеной сверкала река, а за рекой — невысокий откос, сплошь покрытый садами. За зеленой полосой садов начиналось нечто такое, что он никогда не видел, — ровная желтая поверхность, уходящая вдаль на много миль, слегка рябящая, как море. За нею, в подернутой дымкой дали, у самого края горизонта виднелась огромная голубоватая полоса, бугорчатая, с иззубренными, как у пилы, краями. На некоторых, более крупных зубцах, сверкали крохотные белые шапочки.
— Это пустыня, а за нею горы, — догадался Шаста.
Он спрыгнул на кучу мусора и побежал по узкому извилистому переулку, ведущему вниз по склону холма. Оттуда он попал на широкую улицу, где народу было побольше. Но никто не удостаивал своим вниманием маленького босого оборванца, который сломя голову бежал куда-то вниз. Тем не менее он чувствовал себя тревожно и неуверенно, пока, свернув за очередной угол, не оказался перед городскими воротами. Здесь он снова попал в давку, и ему пришлось немало потолкаться, потому что многие спешили поскорее выбраться из города. На мосту за воротами толпа превратилась в плотную, медленно продвигающуюся очередь. От воды с обеих сторон моста тянуло свежестью, которая показалась ему просто восхитительной после вони, жары и толкотни Ташбаана.
Когда Шаста добрался до конца моста, окружавшая его толпа начала стремительно таять. Люди быстро сворачивали либо влево, либо вправо и растекались по дорогам вдоль берега реки. Он продолжал идти прямо по дороге, ведущей на север между садами. Ею, судя по всему, пользовались не так уж часто.
Вскоре Шаста остался совсем один и, наконец, выбрался на вершину берегового откоса. И остановился, пораженный представшей перед ним картиной. Казалось, он разом переступил границу обитаемого мира — через несколько футов от него трава исчезала совершенно, и начинались пески — бесконечные пески. Песок был немного похож на морской, но крупнее и грубее, потому что его никогда не омывала и не сортировала вода. У самого горизонта смутно синели горы — только теперь они казались еще дальше, чем недавно, с вершины холма.
С великим облегчением Шаста увидел, что до Гробниц отсюда было не более пяти минут ходьбы. Их на самом деле оказалось трудно с чем-либо спутать. Они выглядели точно так, как их описывал Бри, — оплывшие громады обветренного камня, похожие на пчелиные ульи, — только огромные и чуть поуже. Солнце как раз садилось позади них, и на фоне заката они поражали угрюмостью и зловещей чернотой.
Мальчик повернул на запад и побежал к Гробницам, вглядываясь на бегу, нет ли там его друзей. Заходящее солнце светило ему прямо в лицо, и он почти ничего не видел. “К тому же, — говорил он себе, — они должны быть с дальнего края Гробниц, а не с этой стороны, где их всякий может увидеть из города”.
Гробниц было с дюжину — сплошные груды камня с единственным входом, низким и сводчатым, за которым зияла кромешная тьма. Поставлены они были без всякого порядка, так что Шаста потратил много времени, чтобы обойти со всех сторон каждую — и убедиться, что никого здесь нет. Никого. И ни звука, потому что здесь, на краю пустыни, не было ничего живого. Наконец солнце село.
И вдруг откуда-то со стороны города донесся жуткий звук. Сердце Шасты заколотилось так, что чуть не выскочило из груди. Ему пришлось прикусить язык, чтобы не завопить от ужаса. Но уже в следующий миг он понял, что это такое. Это трубили трубачи на стенах Ташбаана, возвещая закрытие ворот.
"Не надо быть таким отъявленным трусом, — сказал себе Шаста.
— Я уже слышал их сегодня утром".
Но одно дело слышать это утром, когда рядом друзья, и совсем другое — услышать этот звук теперь, перед наступлением ночи, когда остался совсем один на краю пустыни, за запертыми воротами. Ворота закрыты, и, значит, уже нечего рассчитывать на встречу сегодня вечером.