Все эти дни он почти не отходил от пруда, зная, что вот-вот в Арченланде должны разыграться великие события. Вместе с ним наблюдали Лошади и Аравис. Они сразу поняли, что пруд этот волшебный, потому что вместо того, чтобы отражать дерево и небо, он показывал какие-то расплывчатые окрашенные силуэты и рисунки, которые все время двигались в его глубине. Но сами они не могли ясно разглядеть почти ничего. Поэтому Отшельник все время объяснял, что именно он видит. Незадолго до того, как Шаста ринулся в свой первый бой, Отшельник говорил примерно вот что:
— Я вижу одного... нет, двух... теперь трех орлов, которые кружат над перевалом у Грозовой Вершины. Одного я узнал — это самый старый из орлов. Он уже почти не вылетает из гнезда, разве только когда надвигается какая-нибудь битва. Я вижу, как он кружит. То приглядывается к чему-то возле Анварда, то разглядывает что-то дальше к востоку, за Грозовой Горой... Ах... понятно теперь, чем занимались весь день Рабадаш и его люди. Они срубили и очистили от ветвей огромное дерево. Сейчас они выходят из леса и несут с собой таран. Да, кое-что они поняли с тех пор, как их ночной приступ был отбит. Но он проявил бы большую рассудительность, если бы заставил своих воинов смастерить приставные лестницы... Хотя на это ушло бы еще какое-то время, а он нетерпелив...
Вот недотепа! Ему бы следовало сразу же возвращаться в Ташбаан, как только потерпела неудачу первая атака — ведь весь его план рассчитан на внезапность и быстроту... Ну вот, они дотащили таран до своих позиций.
Люди короля Луна все время стреляют со стен. Пять калорменцев уже упали, но это мало, слишком мало. Теперь они держат щиты над головами. Рабадаш отдает какие-то приказы. Рядом с ним его самые преданные вельможи — воинственные тарханы из восточных сатрапий. Я вижу их лица и кое-кого могу узнать. Вот Коррадин из замка Тормунт, Азруш, Хламаш, вот кто-то с изуродованной губой... это, конечно, Ильгамут... и еще какой-то высокий тархан с красной бородой...
— Клянусь Гривой, это, должно быть, мой прежний хозяин Анардин! — воскликнул Бри.
— Тише! — прошипела Аравис.
— Теперь таран заработал, — некоторое время спустя вновь заговорил Отшельник. — Его бы не только видеть, но и слышать — мы бы услыхали настоящий гром! Удар за ударом! Не могут же ворота вечно выдерживать это... Но постойте! Что-то перепугало птиц возле Грозовой Вершины. Они разлетаются оттуда целыми стаями... подождите немного... я не могу толком разглядеть... А! Теперь вижу. Восточный склон хребта почернел от конников. Если бы ветер расправил знамя, я бы мог увидеть, кто это... Но, кто бы они ни были, они уже перевалили через хребет... А! Теперь я вижу и знамя. Нарния! Конечно же, Нарния! Красный Лев! А теперь они понеслись вниз во весь опор. Я вижу короля Эдмунда, а позади него во главе лучников какая-то женщина... Ох!
— Что такое? — беззвучно спросила Хвин.
— Это Кошки с их левого фланга вырвались вперед.
— Кошки? — удивилась Аравис.
— Большие Кошки... Леопарды и прочие, — нетерпеливо объяснил ей Отшельник. — Ну вот, теперь я вижу — Кошки пошли в обход боевых позиций, чтобы заняться лошадьми тех калорменцев, которые спешились. Хороший удар! Кони калорменцев прямо взбесились от страха. Кошки орудуют среди них. Но Рабадаш успел перестроить ряды, и сотня всадников у него есть. Они теперь несутся навстречу нарнианцам. Между ними всего сотня ярдов... теперь пятьдесят.
Я вижу короля Эдмунда... лорда Перидана... А это что такое! Среди нарнианцев двое детей... Куда смотрел король Эдмунд, как он мог позволить... Только десять ярдов... сошлись. Великаны на правом фланге нарнианцев творят чудеса... Но один из них упал. Наверно, ему прострелили глаз, иначе их не достанешь.
В центре полная неразбериха, мне лучше видно то, что происходит слева... Опять эти два мальчика. С нами Лев! Один из них принц Корин... а другой похож на него, как две капли воды... Это же наш малыш Шаста. Принц дерется, как настоящий мужчина. Он уже убил одного калорменца... Ну вот, теперь мне видно, что творится в центре. Рабадаш и Эдмунд только что сошлись, но давка разделила их.
— А что с Шастой? — быстро спросила Аравис.
— Вот дурак! — простонал Отшельник. — Бедный дурачок, он такой храбрый малыш, но... он же ничего не смыслит в этом деле! Он даже не представляет, что надо делать со щитом... Ну вот, открыл весь бок! И что делать с мечом, тоже не представляет... Теперь, кажется, он немножко опомнился... И дико замахал мечом над головой, чуть не отрубил голову собственному пони... еще отрубит, если не будет чуточку осмотрительнее. Ну вот, меч выбили у него из рук. Это же просто преступление — брать в бой такого ребенка. Он не продержится и пяти минут... Да пригнись, пригнись, чудак! Ох... его сбили...
— Убит? — прошептали все трое.
— Если б я мог знать! — ответил Отшельник. — Там целая куча... А Кошки сделали свое дело. Все лошади, которые остались без наездников, либо перебиты, либо разбежались. Да, теперь уже калорменцам отсюда не уйти. Кошки повернули к главной схватке... нет, они кинулись на людей, которые работают с тараном. Люди бросили таран...
О великие боги! Ворота открываются... изнутри. Значит, осажденные решили устроить вылазку. Выехали первые три всадника. Посредине король Лун, справа Дар, а слева его брат Даррин. А за ними Тран, Шар и Кол со своим братом Колином. Их десять... двадцать... почти тридцать всадников. Калорменцы пятятся от них назад... Король Эдмунд наносит прямо-таки удивительный удар... еще один... Это он снес голову Коррадину. Да, много калорменцев уже перебито, и кое-кто уже побежал в лес. А тех, что остались, теснят со всех сторон. Справа их держат великаны... слева Кошки... а с тыла король Лун.
От калорменцев осталась маленькая горстка, но они стали спинами друг к другу и продолжают драться. Упал твой тархан, Бри... Лун и Азруш сошлись в единоборстве... Похоже на то, что король одолевает... вот он берет верх... король победил: Азруш повержен... Ой! Упал король Эдмунд... да нет, он уже снова на ногах... И сошелся с Рабадашем. Дерутся прямо у ворот замка. Тем временем несколько калорменцев сдались. Даррин убил Ильгамута...
Не пойму, что там с Рабадашем. Я сначала решил, что он уже мертв, потому что видел, что он привалился к стене замка, но не уверен... А король Эдмунд бьется с Хламашем, хотя для остальных бой уже закончен. Хламаш сдался. Бой окончен. Калорменцы разбиты наголову...
...Когда Шаста свалился с седла наземь, то решил, что уже погиб. Но лошади, даже в бою, наступают на людей гораздо реже, чем вы думаете. После того, как прошли первые жуткие десять минут (или, может, немного меньше), Шаста вдруг осознал, что рядом с ним нет ни одной лошади. Шум, который только что несся со всех сторон, неожиданно смолк. Как будто бой кончился.
Он сел и огляделся. Даже не смысля ничего в военных делах, он понял, что арченландцы и нарнианцы победили. Все оставшиеся в живых калорменцы были пленены, ворота замка широко распахнуты, на земле перед ними валялся таран. А король Лун и король Эдмунд, стоявшие по обе стороны бревна, протягивали поверх него друг другу руки. Их тесной толпой окружили вельможи и воины. До Шасты доносились негромкие, но возбужденные и даже радостные голоса. А потом неожиданно все буквально заревели от хохота, и этот хохот поглотил все остальные звуки.
Шаста встал на ноги, испытывая очень неприятную скованность во всем теле, и побежал туда — ему не терпелось узнать, чему они так радуются. Его глазам предстало курьезнейшее зрелище. На стене замка висел несчастный Рабадаш. Его ступни на два фута не доставали до земли, и он в бешенстве пинал ими воздух. Похоже было, что его кольчуга сзади зацепилась за что-то. Она собралась у него под мышками и закрывала почти все лицо. Рабадаш походил на человека, которого застали в тот момент, когда он силился стащить с себя тесную рубашку.
Насколько можно верить тому, что он рассказывал потом об этом казусе (и будьте уверены, что рассказ этот очень часто повторялся в течение многих лет), приключилось с ним вот что. Еще в начале боя один великан попытался — но безуспешно — придавить Рабадаша своим тяжелым сапогом с железными шипами на подошве. Безуспешно — в том смысле, что Рабадаша он не раздавил, хотя намерен был сделать именно это. Но попытка оказалась не такой уж бесплодной, потому что одним из шипов великан задел и разорвал кольчугу принца — как самую обычную рубашку.
Поэтому, когда Рабадаш сошелся в бою у ворот с Эдмундом, он “щеголял” огромной дырой в спине. И когда Эдмунд, тесня все больше и больше, прижал наконец его к стене, принц подпрыгнул, чтобы вскочить на выступающий из стены камень и оттуда, сверху, обрушить удар на Эдмунда. Но еще в воздухе он сообразил, что в таком положении, оказавшись над головами всех сражающихся, он превратится в отличную мишень для нарнианских стрелков, поэтому решил поскорее спрыгнуть назад. Ему захотелось, чтобы это выглядело величаво и грозно, и он еще раз подпрыгнул вверх с выступа и завопил:
— Таш обрушивает на вас громовой свой удар!
Но спрыгнуть ему пришлось в сторону, ибо внизу столпилось столько народу, что рядом не было места, куда он мог бы приземлиться. И, поворачиваясь, он аккуратненько — нарочно не смог бы сделать этого точнее — зацепился дырявой кольчугой за железный крюк, торчащий из стены. Когда-то на этом крюке висело кольцо, к которому привязывали лошадей. Рабадаш висел, как выстиранное белье, вывешенное сушиться, а народ снизу глядел на него и безудержно смеялся.
— Прекрати это, Эдмунд! — орал Рабадаш. — Спусти меня вниз! И сразись со мной, как подобает мужчине! А если ты такой трус, что боишься сойтись со мной в честном бою, — убей меня сразу!
— Разумеется, я... — начал король Эдмунд, но король Лун остановил его.
— Я позволю себе смелость, — сказал он, — просить ваше величество не делать этого.
После этого он повернулся к Рабадашу:
— Ваше высочество, если бы вы бросили этот вызов неделю назад, я бы первым принял его — ибо нет никого во владениях Верховного Короля Питера, от короля Эдмунда до крохотной Говорящей Мыши, кто не почел бы своим долгом на него откликнуться. Но вы напали на наш замок в дни мира, не послав ни вызова, ни предупреждения, и тем доказали, что вы не рыцарь, а трусливый предатель. Поэтому отныне вы заслуживаете лишь кнута палача, а не честного поединка с благородным рыцарем, — и Лун обратился к свите: — Снимите его, свяжите и отведите в замок, а там держите взаперти, пока мы не решим, как с ним лучше всего поступить.
Сильные руки вырвали меч из рук Рабадаша, сняли его со стены и повели в замок. Он без умолку кричал, грозил, проклинал и даже плакал. Он мог бы, не дрогнув, выдержать любую пытку, но стать потехой для всех — это было для него невыносимо. Он привык к тому, что в Ташбаане при любых обстоятельствах все обращались с ним с почтением и опаской.
Пока общее внимание было занято принцем, Корин подбежал к Шасте, схватил его за руку и потащил к королю Луну.
— Вот и он, отец! — кричал он. — Вот он!
— Ай-яй-яй! - сказал король очень сердито, покачивая головой. — А вот, наконец, и ты! Вопреки всем приказам, ты все-таки принял участие в бою, явив пример неповиновения! Этот мальчишка решил разбить сердце своего отца! Да в твоем возрасте более подобает быть отхлестанным хворостиной, чем держать меч в руках...
Но все, в том числе и Корин, видели, что король не сердится, а гордится им.
— Пожалуйста, сир, не браните его больше, — сказал лорд Даррин. — Его высочество не был бы вашим сыном, если бы не унаследовал ваш нрав. Я уверен, ваше величество опечалились бы намного сильнее, если бы его высочество явил провинность противоположного характера...
— Ну ладно, хватит, — сердито проворчал король. — Хорошо, что на этот раз все обошлось. А теперь...
То, что произошло дальше, повергло Шасту в самое сильное недоумение, которое ему пришлось пережить за всю жизнь. Он вдруг оказался в крепких, медвежьих объятиях короля Луна и почувствовал, как его целуют в обе щеки. Потом король Лун опустил его на землю и сказал:
— Станьте-ка рядом, мальчики, чтобы все могли вас видеть. И держите головы повыше. А вы, господа, посмотрите на них повнимательнее. Кто-нибудь еще сомневается?
Шаста никак не мог понять, почему все такими глазами глядят на него и на Корина, и почему вдруг все начали так радоваться...
Глава четырнадцатая
БРИ ОБРЕТАЕТ РАССУДИТЕЛЬНОСТЬ
Теперь нам надо вернуться к Аравис и двум Лошадям.
Отшельник, продолжавший наблюдать за ходом боя, вскоре сказал им, что Шаста не убит и, судя по всему, даже не ранен сколько-нибудь серьезно. Он видел, как мальчик встал, и как горячо и нежно встретил его король Лун. Но так как он мог только видеть и не слышал, о чем там говорили, поэтому решил, что дальше смотреть в пруд не стоит.
На следующее утро, когда Отшельник был в доме, трое наших путешественников заговорили о том, что им делать дальше.
— Я думаю, что мы побыли здесь достаточно, — говорила Хвин. — Конечно, Отшельник очень добр с нами, и мы ему многим обязаны. Но если я буду есть целыми днями и не заниматься упражнениями, то скоро разжирею, как избалованный пони. Нам пора отправляться дальше, в Нарнию.
— Ах, сударыня, только не сегодня, — отвечал Бри. — Я терпеть не могу спешки. Выберем какой-нибудь другой день, более подходящий...
— Нам надо сначала повидаться с Шастой, проститься с ним и извиниться за все, — сказала Аравис.
— Вот именно! — с горячим воодушевлением подхватил Бри. — И я имел в виду то же самое!
— Ох, разумеется, я помню о нем, — сказала Хвин. — Но ведь он, надо полагать, в Анварде. Естественно, мы с ним повидаемся и попрощаемся. Это же будет нам как раз по пути. Так что давайте сразу же отправимся в путь. Ведь мне до сих пор казалось, что все мы хотели попасть именно в Нарнию!
— Ну да, — ответила Аравис.
Только теперь она спросила себя, что же она будет делать, когда все они окажутся в Нарнии, и испытала чувство некоторого одиночества.
— Разумеется, — согласился и Бри. — Но зачем нам нестись туда
сломя голову и допускать всякие опрометчивые поступки... Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.
— Нет, я не понимаю, что вы хотите сказать, — ответила Хвин. — Почему вы не хотите уходить отсюда?
— Хммм... бро-хо-хо... — пробормотал Бри. — Ну, хорошо, скажу прямо... Неужели вы и сами, сударыня, не видите... не обращаете внимания на столь важное обстоятельство... Ведь нам предстоит вернуться на родину — вступить в общество себе подобных — в самое изысканное общество. А выглядим мы сейчас... гм... ну, не вполне прилично... не так, как надо...
Хвин разразилась громким лошадиным смехом.
— Значит, все дело в вашем хвосте, Бри! Наконец-то я поняла! Вы не хотите возвращаться до тех пор, пока не отрастет ваш хвост! И это при том, что мы еще не знаем, какие хвосты принято носить сейчас в Нарнии! Поистине, Бри, вы так же суетны, как и та тархина в Ташбаане!
— Это же просто глупо, Бри! — сказала Аравис.
— Клянусь Гривой Льва, тархина! — воскликнул Бри. — Ив мыслях не было ничего подобного! Просто я отношусь с должным уважением и к себе, и к своим соотечественникам...
— Бри, — сказала Аравис, которую совсем не занимала проблема лошадиных хвостов. — Я давно хотела спросить одну вещь. Почему ты все время клянешься Львом или Гривой Льва? Мне казалось, что ты ненавидишь львов.
— Разумеется, — отвечал Бри. — Но когда я клянусь Львом, то имею в виду Великого Льва Аслана, избавителя Нарнии, прогнавшего Колдунью и Зиму. Все нарниане клянутся его именем.
— Но он тоже лев?
— Нет, разумеется, нет, — замотал головой Бри, и по его голосу чувствовалось, что он страшно поражен.
— А во всех историях, что рассказывают о нем в Ташбаане, говорится, что он самый настоящий лев, — возразила Аравис. — А если он не лев, то почему вы его зовете Львом?
— Ну, в твоем возрасте, тархина, это не так-то легко понять, — отвечал Бри. — Я и сам, будучи маленьким жеребенком, никак не мог понять, в чем тут дело. А так как мне пришлось покинуть родину в детстве, то я и сейчас еще не все как следует понимаю.
Бри говорил это, повернувшись задом к зеленой стене, а его собеседники стояли лицом к нему. Он говорил с ними тоном некоторого превосходства, полузакрыв глаза, потому и не увидел, как изменились лица Аравис и Хвин. А у них были все основания широко раскрыть рты и выпучить глаза — Бри еще не замолчал, а на стену уже прыгнул огромный лев и теперь стоял наверху. Был этот лев ярко-рыжий, огромный и такой прекрасный и грозный, что они и вообразить раньше не могли, что львы бывают такими. Он тут же спрыгнул со стены во двор и начал совершенно бесшумно подкрадываться к Бри сзади. Хвин и Аравис не могли произнести и звука — как будто закоченели от внезапно налетевшего мороза.