Че равнодушно дернула плечами и побрела вдоль улицы. Спина у нее была темная. Тонкие ноги из-под короткой юбки. Ботинки. Ей, наверное, холодно.
– Что мне делать, чтобы не бегать? – крикнула в эту грустную спину Ева.
– Не бегать, – бросила через плечо Че. – Хотя… тебе же это нравится.
Слов не хватало. Они, конечно, были, но не те. Ева прошла несколько шагов следом за одноклассницей.
– Кстати, – повернулась Че, – давай я тебе новый музончик поставлю.
Ева безвольно вытащила из кармана сотовый. Че поколдовала над ним, глянула в свою трубку и вернула.
– Не скучай! – она пятясь пошла прочь. – В понедельник появишься?
– Если нога заживет.
– А ты вроде уже не хромаешь.
Че потопала к перекрестку, больше не оглядываясь. Ева осторожно наступила на раненую ногу – ничего не болит. Железный штырь сломался, майский жук сбежал, она снова может ходить.
Мигнул зеленый сигнал светофора, и Че исчезла за поворотом. Ева присела на низкий заборчик. Идти некуда. Ничего не хочется. Вокруг холодно и неуютно. В голове вспыхивали и гасли сумасшедшие мысли.
Что делать? Что обычно делают в таких ситуациях?
Она натянула очки – в них думалось лучше. Фланель приятно легла на кожу, на затылке появилось знакомое натяжение резинки.
Когда все плохо, ведьмы садятся на метлу и летят мстить обидчикам. Мафиози нанимают киллеров. Мировые злодеи подсовывают фотонную бомбу и ставят счетчик, чтобы тикал. Обиженные дамы подсыпают яд в вино. Учителя ставят двойки и тащат к директору. Родители лишают карманных денег и заставляют сидеть дома. Подружки плетут интриги. Звонят друг другу и рассказывают гадости, толкают в спину, настраивают против тебя класс. Друзья… Что делают друзья? Ничего не делают. Молчат и отказываются встречаться, потому что заняты. Когда весело – пожалуйста. А когда грустно… Друзья.
Что она хочет? Слушать музыку через наушники, танцевать, новые сапоги и чтобы не болела нога. И чтобы Антон улыбнулся. А еще хочет чуда. Вернуться назад во времени и доказать, что права она, а не они. Что паровой двигатель, в котором все понятно, лучше, чем электроника, которая может подвести в любую секунду. Что переменная Планка условна. А кот Шредингера жив. Это ей рассказал Ра. Был такой ученый Шредингер, доказавший, что в квантовой механике есть такие условия, при которых кот может быть одновременно и мертвым, и живым.
Нет, врете, никакая она не кукла! Куклы ничего не хотят, они только повторяют то, что в них заложили. А у нее есть свои желания. Нормальные. Человеческие. И она будет добиваться их исполнения.
Ева склонила голову на руки. Все-таки мальчишки дураки. О чем они думают? При чем тут кот? Почему больше или равно, а не четко – равно? Или четко – люблю. Без неравенств. И ведет себя Ра странно. Дарит подарки и говорит о квантовой механике. Легко уходит. Легко звонит.
Поискала глазами вокруг, может, где-нибудь найдется ответ. Ответа не было. Было много затоптанной земли и грязи. Взгляд подмечал плохое, словно хорошее вычеркнули из жизни. Словно ей поменяли глаза, и мир повернулся грязной стороной. Опустошенный газончик между низкими заборчиками, мусор, облезлая краска, окурки. Нелепый рисунок на боку училища. «Танк, что ли?» – «Банкетка!»
Пора садиться на машину времени и мчаться туда, где все понятно и просто. Но машина еще не собрана. Жаль. Просто не будет. Потому что кот, потому что Коппелиус.
– Как тебе еще сказать, чтобы ты не приходила? – рявкнули над головой. – Что сделать? Родителям твоим пожаловаться? Директору? Что на тебя подействует, если своих мозгов не хватает? Под конвоем домой отвести?
Слова падали на плечи, барабанили по согнутой спине. Ева медленно, очень медленно выпрямилась.
– Ладошина?
Смотреть сквозь очки на Петра Павловича было странно. Практикант закатил глаза.
– А ты тут что делаешь? Я думал, это опять Чембарцева на пост номер один заступила.
– Она ушла. – Ева улыбалась. Никогда бы не подумала, что будет так рада встрече.
– А ты пришла. Тебе-то что нужно?
Рядом неслышно присел Ираклий.
– Что ты, Петька, постоянно орешь. Дай человеку сказать. А то она в следующий раз вместо очков наушники наденет.
– Ладно, говори. – Петр Павлович был полон ярости и дышал как паровоз. – А с ногой что? Ударили?
Ева попыталась подобрать вытянутую ногу, но она вдруг перестала сгибаться.
– Я упала, – пробормотала. – А еще мне помощь нужна.
– Да что ты вечно! То плачешь, то падаешь! – взорвался Петр Павлович. – Давно?
– Уже два дня прошло. Коленку разбила, – пожаловалась Ева.
– Вот детский сад! Коленку она разбила.
Зазвенел сотовый. Музыка была полна томных вздохов и причмокиваний. Ева почувствовала, как асфальт под ней плавится. Большего позора она никогда не переживала.
– Это твой звонок?
Ева глянула на знакомый ряд цифр. Александр Николаевич. Словно мысли прочитал. Она же ему чуть не позвонила. Дала отбой. Не до него ей сейчас было.
– Пошли домой!
Петр Павлович дернул Еву за собой, она попыталась встать, и тут ноги окончательно ей отказали.
– Ой, ой! Не надо! – заверещала Ева, цепляясь за руки практиканта. – Не надо домой! Только не домой! Понимаете, папа… Он сейчас кричать будет. И вообще.
Петр Павлович бессильно оглянулся. Ираклий сидел на заборчике и улыбался.
– Ты спроси, что произошло, – с усмешкой посоветовал он. – Зачем дергаешь?
– Что произошло? – еле сдерживаясь, спросил Петр Павлович и медленно убрал руку с ее запястья.
Ева стала рассказывать. Она не знала, с чего начать, поэтому прыгала с одного на другое. Говорила про телефон и тут же вспоминала жука, зацепившегося за ветку, потому что она побежала. А бежала она из-за телефона. А Александр Николаевич… А еще машина времени с лампочками и пружинками, но без стула… Три брата, вы представляете, три, и у всех имена древнеегипетских богов. А еще ружье и группа «Коппелиус». Гофман с Гауфом, который умер в двадцать четыре года от чумы.
Петр Павлович темнел лицом, играл желваками на скулах, вытягивал губы трубочкой, чтобы тут же поджать их.
– Дурррдом, – произнес он с чувством. – Ну вы и… – сдержался, промолчал.
– И я теперь совершенно не знаю, что делать, – призналась Ева, с надеждой глядя на практиканта. – Я думала, машина времени. Но ее же нет.
– Что делать, что делать! – взмахнул руками Петр Павлович. – Совершать путешествия во времени, вот что делать! Вы же стимпанк! А раз так, то все невозможное становится возможным.
– Ну да. – Ева и забыла это слово. Переменная Планка, Гейзер, больше или равно, вечно живой кот. Но и в том, и в другом случае все относительно. – А как?
– Сама говорила: стимпанк – это управление всеми процессами. Вот и управляй.
Ираклий на заборчике негромко присвистнул.
– Высшая психология, – загадочно произнес он.
– Я тебя прибью, – пообещал Петр Павлович.
– Если бы была машина времени, я бы домой отправился, – грустно произнес Ираклий.
– Домой… ага, – кивнул Петр Павлович, заставив неотрывно следить за выбеленной челкой. – А у кого, ты говоришь, эта машина времени стоит? Предупреждай, что придем.
Ра был очень рад ее звонку. Ну, очень-очень. И еще какое-то время тоже был рад. А потом уже не так рад, потому что трубку взял Петр Павлович и стал говорить. Говоря, он шагал туда-сюда, тряс челкой, белая высветленная полоса рябила в глазах. Ева растерянно улыбалась, поглядывая на Ираклия. Тот смотрел в сторону. Разговор все длился и длился, Петр Павлович далеко отошел, увлеченный обсуждением. Про Еву забыл. Чем-то это напоминало Антона. Тот тоже часто забывал.
– Пойдем. – Петр Павлович дал отбой и протянул Еве телефон. – Будем смотреть вашу машину. И смени рингтон, пока тебя родители не застукали. Ираклий, ты с нами?
Ираклий Васильевич развел руками, покачнувшись на заборчике.
– Ты же знаешь, я никогда не был силен в технике.
И его оставили сидеть в палисаднике.
– Ева! – в голосе Ра было удивление. – У тебя все хорошо?
Петр Павлович окинул оценивающим взглядом длинную худую фигуру божественного брата.
– Ну, это ничего, – разрешил он какую-то свою мысль. – Показывай, что вы там напаяли.
– Она не доделана. – Ра неуверенно мялся на пороге, словно решение о том, пускать гостей или нет, еще не принято. Петр Павлович отстранил его, уверенно проходя в комнату. Около машины постоял, прищурившись.
– Радиокружок? – оценил он. – Понятно.
– А что надо? – Ра длинной цаплей застыл за его спиной.
– Чтобы заработало!
– Но это же невозможно. Машина времени – выдумка.
– Ну, почему же… – прошептал Петр Павлович, касаясь пружинки.
Ева робко улыбалась. Она понимала, что все вокруг происходит из-за нее и только из-за нее, поэтому чувствовала себя неловко.
Комната Ра была похожа на мастерскую. Вдоль стен тянулись широкие открытые полки. Они нависали над большой, очень большой – Ева никогда не видела таких огромных – кроватью. Отовсюду тянулись провода. Они свешивались с полок, они уходили в стены и выныривали из потолка. Вместо стола на железные козлы была положена толстая доска, с одного края к ней были прикреплены массивные железные тиски. В тяжелых челюстях тиски держали деталь. На доске горкой лежали запчасти от часов, куски коричневой кожи, заклепки. Сверху это богатство венчали пассатижи и россыпь отверток. Разноцветные провода переплетенной сеткой прикрывали настольную лампу.
– Я не понял, что надо делать. – Ра вертел в руках железный браслет от часов.
– Помогать.
Петр Павлович ногой отодвинул корпус от компьютерного блока и выставил машину времени на два табурета.
За последнее время она не сильно изменилась. Все те же две рамы, те же пружинки и проволочки, те же шестеренки, провода, обмотанные вокруг осколков от вазы.
– Сюда нужны лампочки. И пара сильных софитов, – вынес свой вердикт Петр Павлович. – Как твоя лампа на столе. Туда сколько ватт можно ввернуть?
– Сорок, – осторожно произнес Ра.
– Хорошо бы соточку.
– Полтинник энергосберегающей даст такой свет.
– Нет, нужно, чтобы загорелось мгновенно. Должна быть лампа накаливания. И если не сотня, то хотя бы семьдесят пять…
Он стал объяснять, как и что, убеждать, показывать, куда надо добавить металла, где протянуть провод, откуда выводить штекер.
Ева не заметила, как задремала.
Она думала, что спит, когда прозвучал очень странный вопрос.
– У тебя шкаф есть?
Картинка сна сбилась – куда она шла, с кем говорила, о чем?
– Большой. Со створками не разъезжающимися, а распахивающимися. Есть?
Петр Павлович стоял около кровати, смотрел устало.
– Какой шкаф?
Алисе в Зазеркалье и то не задавали таких вопросов.
– Я же говорю, с дверцами. И у тебя телефон звонит.
Она услышала вздохи, причмокивание и возмущенное гудение.
Звонил папа. Он был в ярости. Она представила его злое лицо, его поджатые губы. А за спиной маму. Как она сидит в спальне… Где-то у нее были очки.
– Да, есть шкаф! У мамы, – обрадовалась Ева. – Большой, белый.
– Ты туда залезть сможешь? Кто это? Твой отец? Дай я с ним поговорю.
Петр Павлович взял трубку и пошел вон из комнаты. Ра застенчиво улыбался.
– Ты уснула…
Если кто узнает, что она спала в гостях у древнеегипетского бога, от комментариев не отвертеться.
– А что вы тут напридумывали? – сменила тему Ева, трогая зардевшуюся щеку.
– О! Много всего!
Перепачканными пальцами Ра поправил воротник рубашки, готовый рассказывать. Ева отвернулась. Еще одну лекцию о теории относительности и мертвых котах она не выдержит.
– Пойдем. Тебя ждут дома. – Петр Павлович протянул ей телефон.
– А папа?
– С папой я поговорил.
– Что вы ему сказали? – Испуг окатил ледяной волной. Неужели ее теперь домой не пустят?
– Что иногда полезно смотреть и слушать, а не кричать.
– И он вас послушал?
– Конечно, нет. Велел не соваться не в свое дело.
– И что теперь?
– Зови на завтра гостей. Сама говорила, что хотели отпраздновать твое падение. Празднуй. Ра придет к тебе и все объяснит. Кстати, нужен кто-то, кто умеет громко кричать.
– Пушкин! – хором произнесли Ра с Евой.
– Тогда предупредите его, что в определенный момент ему нужно будет пошуметь.
Ева посмотрела на машину времени. В ней появилось чуть больше лампочек, две настольные лампы с конусовидными головками теперь были прикручены к верхней раме. И что-то еще было, что не сразу стало понятно, пока Ева не сдвинулась с места. Три зеркала. Они были установлены как на трюмо, под небольшим углом друг к другу.
– Дома найди стул с высокой спинкой, – раздавал последние указания Петр Павлович, – возьми у папы какое-нибудь смазывающее вещество, смажь петли дверей в шкафу. Разбери мамины вещи, чтобы они не мешали войти в шкаф и свободно из него выйти. Около чего стоит шкаф?
– Между двумя окнами.
– Подоконники широкие?
– Да, каменные.
– Это хорошо. А теперь все идут домой. Поздно уже.
На улице и правда было темно.
Петр Павлович шагал рядом с хромающей Евой, не замечая, что ей тяжело идти. Просто шел, довольно улыбаясь своим мыслям.
– Да, интересно… стимпанк, – пробормотал он. – Позвони мне завтра, когда все закончится.
– Что закончится? – испугалась Ева.
– Когда ты вернешься из прошлого. Ты же туда собралась?
Ева остановилась. Ну конечно! Она всех позовет не на отмечание своего падения, а на первый полет человека во времени. Испытание машины!
Она скрестила пальцы на левой и правой руках. Ничего, это будет всего-навсего небольшая ложь. А при скрещенных пальцах – и вообще не считается.
Глава девятая
Поехали!
Петр Павлович оставил в ее телефоне свой номер. Чтобы она после всего могла позвонить.
Смущало пожелание «после всего». Чего – «всего»? И почему она должна звонить? Почему он сам не может прийти и все увидеть? Это было бы так просто.
А хорошо, что рядом не топчется Че. Теперь есть нужный ей номерок в записной книжке, а Вички нет. И никого нет. С кем бы все это обсудить? Просто рассказать. И случайную встречу у колледжа, и неожиданный поворот в отношениях с Александром Николаевичем (близко больше не подойдет никогда!), и пост Че у заборчика. А главное, их план. И то, что она была в гостях у Ра. И какая получилась машина. Снова думалось о плане. А вдруг не получится… Страшно-то как! Скрещенные пальцы не помогали. Кому-то надо было сказать! Слова рвались с языка.
Телефон нагрелся в ладони.
Но говорить не с кем. Вокруг пустота.
Мысленно перебирала имена. Как же так? Столько людей!! Папа… Папа теперь на нее обижен. Как Ева вчера пришла, буркнул только: «Здравствуй!» Чай пили молча. Молча собирали посуду со стола. Молча разошлись по своим комнатам. И уже переодеваясь в пижаму, Ева вспомнила: надо предупредить о завтрашней вечеринке. Папа выслушал ее просьбу «куда-нибудь уйти» молча. Мама стала расспрашивать, но ее вопросы утонули в молчании. Ева сдерживалась, чтобы не натянуть очки.
Ра на звонки не отвечал. Написал смс, что придет к трем, чтобы собирала народ к пяти.
Утром отец с мамой уехали к знакомым на дачу. Обещали вернуться в воскресенье днем. Ева села обзванивать «народ».
Первый, кому она позвонила, был, конечно, Пушкин. Он радостно согласился поучаствовать, но предупредил, что придет один.
– Ты знаешь, – тянул он гласные, видимо, придумывая, что сказать. – В жизни каждого человека бывают такие минуты…
– Поссорились? – понимающе хмыкнула Ева. Рядом с Пушкиным никто бы не выдержал.
– Было бы из-за чего ссориться, – обиделся Пушкин. – Вот у меня братан поссорился. Его приятель в гости позвал. Он пришел, посидели, поговорили, он собрался домой, полез в сумку, а в кошельке денег нет. И ценная монета из потайного кармашка пропала. Братан давай выяснять, приятель упирается. Так и ушел. Больше они, конечно, не общались.