Все молчали.
— Ничего себе, «просто», — сказала Галина Ивановна. — Понимаешь ли ты, Саня, какой славный и смелый у тебя папа?
— Вот видите! — обрадовался Мишка. — А вы не верите про погоду.
Теперь папа каждый вечер приходил с новой работы с толстыми тетрадями и картами. Он говорил, что те, кто работает давно, быстрее справляются со своими обязанностями, а ему пока не хватает рабочего дня.
Папа расстилал карты в кабинете и наносил на овальные изогнутые линии какие-то бесконечные обозначения и цифры. Иногда папа резко отодвигал кресло, делал несколько дыхательных упражнений, тяжело вздыхал и принимался снова за дело.
— Температура на Камчатке у земли, — шептал папа, рисуя значок и цифру. — Температура на высоте, — бормотал он, — скорость ветра… Направление… Осадки…
Мама глядела на его спину через кухонное окно, в её глазах нарастала непонятная мне грусть и сожаление. «Ничего, — думал я. — Привыкнет. Синоптика — неплохое дело…»
…И всё же сегодняшним вечером многое я понял иначе. Вначале было всё, как обычно. Папа наносил у себя в кабинете среднесуточные температуры на карту, а мама, усталая после большого приёма, прилегла отдохнуть. И тут к нам в квартиру ввалился Фешин, а с ним Толик Колясин, ужасно зазнаистый парень. Я удивился, конечно, потому что в обычные времена Толик не здоровался с нами.
— Познакомься, Саня, — сказал Мишка. — Это мой друг. Колясин Толик. Между прочим, из четвёртого класса.
Вошли в мою комнату. Сели. Как-то странно, но разговаривать с Толиком было не о чем.
— Ладно, — сказал Толик. — Перейдём к делу. Мы к тебе за помощью, Саня.
Я кивнул. Для Толика мне хотелось бы что-нибудь сделать.
— Завтра намечен матч «Зенит» — «Торпедо». А тут, как видишь, дожди. Необходимо помочь «Зениту». Сам понимаешь, при дожде играть трудно. Попроси папу. Мишка говорит: твой папа может…
— Может, — подтвердил я.
— Он даже девочку из-под колёс вытащил, — на всякий случай прибавил Мишка.
— Тем более, — сказал Толик.
И тут в комнату вошёл папа.
— А, Миша! — Он поздоровался с Мишкой, потом с Толиком, спросил с интересом: — У вас, вижу, секреты?
Толик взглянул на меня. Пришлось начать:
— Ребята пришли к тебе, папа. С просьбой. Не мог бы ты на завтра снова в городе сделать лето?
Папа развёл руками:
— Лето?! Нет, такое я не умею.
— Как?! — поразился Мишка. — Но однажды было…
Папа взглянул на меня:
— Не было, Миша. Этого пока никто не умеет.
Я стоял потрясённый. Мишка тоже молчал. Он был растерян.
— А я-то поверил… — с издёвкой сказал Толик. Он застегнул куртку и пошёл к двери.
А Мишка внезапно крикнул:
— Но ведь с девочкой?.. То, что вы спасли, правда?!
Я глядел на своего папу. Было страшно, что и тут он откажется от своего поступка. Папа опять поглядел на меня. В его глазах было недовольство. Но он кивнул.
— С девчонкой — правда. Я действительно вынес её из-под колёс автомобиля. Только ничего особенного в этом не вижу. На моём месте так поступил бы каждый.
Он подождал, когда мальчишки ушли, и сказал мне:
— А хвастаться, Саня, не пристало мужчине. Это очень плохая черта, мой мальчик.
Потом папа опять чертил и писал в своём кабинете, а я всё думал и думал — как же так? День же был летний…
Мама звала к столу. Папа вышел хмурый. И тут мама спросила:
— Боря, я давно собираюсь… Только честно. Тебе нравится работа в Бюро погоды?
Папа взял вилку, постучал по столу, положил её и ещё постучал костяшкой пальца.
— Работа что нужно! — бодро сказал папа. — Но для бабушек-пенсионерок.
— Так, — спокойно кивнула мама, — Тогда, разреши, я скажу, что? тебе необходимо сделать.
Папа ждал.
— Поезжай срочно в наш военный городок. Встреться с друзьями. Поживи там недельку. Друзья, Боря, подскажут.
И тут папа поднялся. Отодвинул стул. Шагнул к маме. И крепко её поцеловал.
— Спасибо, Оля. Ты права. Я — лётчик. Ах, если бы ты знала, какие реактивные сны мне снятся!..
— Я это знаю, Боря.
Тогда папа сказал:
— А вы справитесь, если я уеду?
Было ясно, какого ответа папа ждал от нас, и я крикнул:
— Справимся, не сомневайся!
Папа так разволновался, что никак не мог больше сидеть дома. Он сложил документы в папки, свернул карты в рулоны, перевязал бечёвкой тетради с температурами за прошлое столетие, с датами бурь, наводнений, величиной суточных и месячных осадков. Потом он достал из шкафа военную форму, куртку и лётную фуражку, переоделся и долго смотрел в зеркало, точно не узнавал себя.
…Такси долго не подъезжало. Мы стояли на улице при сильном ветре. Моросил дождь. Вода в Неве прибывала. Волны накатывались друг на друга, шлёпались о каменные берега.
Папа был счастлив.
— Вот удивятся, — радовался он, не замечая погоды. — Свалюсь как снег на голову. Спасибо, Оля, что ты так меня понимаешь, я так мечтал об этой поездке, но боялся признаться… Может, мне доверят хоть на минутку штурвал…
И тут подошло такси, мы начали прощаться.
— Кажется, наводнение будет, — внезапно заметил папа и стал волноваться. — Идите домой. Как бы не заболели. Вид у тебя, Оля, очень усталый.
— Ничего, — сказала мама. — Высплюсь. Завтра суббота. А Санечка мне поможет.
Папа подал мне руку, улыбнулся:
— На тебя надеюсь. Ты единственный мужчина в доме… Бери власть в свои руки, действуй.
— Будь спокоен, — заверил я папу. — Мы с Мотей не огорчим тебя.
…Свет погас в маминой спальне. Ревела река. Ветер колотил в окна. Что-то словно бродило по крыше. Не знаю, отчего я вспомнил про Майку. Как ей в больнице? Одной. Страшно, наверное?.. Худо, когда такая погода. Я подумал, что мог бы написать стихи про наводнение, а потом их показать Майке.
…Мама так утомилась за неделю, что утром не смогла подняться.
— Попробуй справиться сам, — попросила она. — Я бы ещё полежала.
И я стал справляться. Собрал портфель, согрел чайник, выгулял Мотьку. На улице было отлично. Лёгкий ветерок. Асфальт почти высох. На набережной кое-где оставались мелкие лужи, похожие на заплаты. Я обдумывал план жизни. Необходимо не только заменить папу, стать главным мужчиной в доме, но и доставить радость маме. Хорошо бы наполучать пятёрок. Штук сто или двести. Только это невозможно. Тогда десяток.
Мама, кажется, не слыхала, когда я уходил в школу. В классе поговорить с Галиной Ивановной было невозможно. Я решил ждать её около учительской — там есть коридорчик. Зазвонил звонок. Дверь распахнулась, и мимо меня прошли Галина Ивановна и маленькая старушка, круглая, как пончик. Старушка не шла, а катилась.
— Галочка, — старушка схватила Галину Ивановну за локоть. — Здесь прячется человечек. Не твой ли?
— Почему ты, Саня, не в классе?
— У меня к вам серьёзное дело, Галина Ивановна, — объяснил я.
— Ага, — поняла старушка. — Это тайна. — И она укатилась.
— Дело в том, — начал я сразу, — что мой папа уехал в отпуск, а меня оставил главным мужчиной в доме, велел радовать маму. Мне необходимы пятёрки.
— Пятёрки?
— Да, — подтвердил я. — Это поможет маме в ожидании папы.
— Даже не знаю, что делать, — задумалась Галина Ивановна. — Но я же пока не ставлю отметок.
— А в долг? Зато потом, когда будете ставить, вы сможете мне не ставить. Я получил, и мне хватит.
— Я подумаю, Саня.
Никто не удивился, что я пришёл с Галиной Ивановной вместе. На уроке я очень старался. Галина Ивановна обошла колонки, меня похвалила.
— Молодец, Саня. Ты сегодня лучший из лучших.
Потом мы отвечали на разные вопросы — я первый тянул руку. К концу уроков у меня заболела спина. И когда все начали собирать портфели, я не мог пошевелиться. И тут Галина Ивановна сказала:
— Сейчас я отведу класс в раздевалку, а ты, Саня, останься.
Галина Ивановна быстро вернулась и, ничего не говоря, села за стол и взяла ручку.
— Всё же, — сказала она, — мне бы хотелось исполнить твою просьбу, тем более что ты работал отлично.
И она протянула записку.
«Дорогая Ольга Алексеевна! Ваш сын Саня сегодня отлично работал. Он замечательный мальчик, и Вы можете ему доверять любое серьёзное дело.
Ваша Галина Ивановна».
Домой я пришёл довольный. Звонил несколько раз, но мама открыла не сразу. Было слышно, как она медленно бредёт по коридору, как неторопливо щёлкает замок.
— Вот почитай! — закричал я, размахивая запиской.
Мама отошла от дверей с письмом и сразу же засмеялась. Это был смех девчонки. Майя Шистикова так смеётся, когда чем-то довольна.
— Ай да Саня! Ну и доставил ты мне радость!
— Если бы ты знала, как нелегко было получить такую записку!
— Ещё бы, — сказала мама. — Зато теперь я могу во всём на тебя положиться… Как раз, Саня, я собиралась тебя попросить кое-что сделать для дома. Надо сходить в продуктовый. Купить триста сыра, двести масла, двести фарша для Мотьки. Да, а сначала загляни в галантерейный, мне нужны зелёные пуговицы.
Мама открыла сумку, достала десять рублей одной бумажкой, поколебалась, давать или нет, но другой, видимо, не было, и она протянула мне эту. Я хотел сказать, что она может отдыхать спокойно, но решил, что лишние слова — ни к чему.
— Мельче нет, — объяснила она. — Но тебе дадут сдачу.
Я аккуратно сложил десятку, сунул в боковой карман, подумал с сожалением, что папа в другом городе. Он остался бы мной доволен.
— Да, — вспомнила мама, — возьми Мотьку. С ней пора прогуляться.
Мотька наставила уши. Слово «гулять» она хорошо знает.
В галантерейном было полно народу. Я пригнулся, чтобы никто не задел меня локтем, и стал продвигаться к прилавку. Иногда я стучал стоящим в спину, предупреждал, чтобы они не шевелились, — внизу я и собака. Идти с каждым шагом становилось труднее. Наконец мы остановились.
— Это замечательные чемоданы! — неожиданно сказала маленькая старушка (мы оказались с ней одного роста и могли переговариваться без всякого крика). — Во-первых, они напоминают крокодиловую кожу, а во-вторых, они очень дешёвые. Я просто не помню таких дешёвых и красивых чемоданов.
— Это вы мне говорите? — гаркнул сверху огромный усатый дядька. — Какой я вам мальчик?!
— Нет, нет, — заторопилась старушка. — Мальчик рядом. С собакой. Осторожно — не наступите.
— Собака — друг человека, — согласился дядька нелегка отжал очередь, дал нам с Мотькой ближе подобраться к прилавку. — Собаки всё понимают. — Он взглянул на нас и вдруг крикнул: — Так это же нашей докторши, Ольги Алексеевны, собака. Ах ты моя скорая помощь! Она спасала моего внука…
Я очень удивился, — получалось, что именно Мотька лечила больных, а не мама. Дядька, кажется, что-то напутал.
— Представляете! — кричал дядька. — Ольга Алексеевна — это удивительной души доктор. Когда мой Филя заболел воспалением среднего уха, то она глаз с его среднего уха не спускала.
Дядька хотел рассказать это всем, поворачивался то направо, то налево, а мы приблизились к прилавку. Продавщица спросила:
— Какой будешь брать чемодан, мальчик? Большой или маленький? За семь двенадцать или за десять пятьдесят шесть? Которые по десять, предупреждаю, лучше.
Она уже чесала Мотьку за ухом.
— Как же тебя зовут, собачка?
— Мотя, — сообщил я и покашлял, нужно было объяснить про пуговицы.
— Хорошее имя! — Так вот — распрямилась продавщица, — бери этот — не пожалеешь. Он вместительнее, прочнее. Мама будет довольна.
Она бросила чемодан на прилавок, стала щёлкать замками.
— Но мне нужны пуговицы. Зелёные.
— Пуговицы? — поразилась продавщица. — Кто же покупает пуговицы, когда все берут чемоданы?
— Но у меня не хватит денег, мама дала всего десять…
— Пустяки! — вдруг обрадовался дядька. — Я тебе одолжу сколько хочешь. Для меня оказать услугу Ольге Алексеевне огромная радость. Бери — не стесняйся. Занесёшь в седьмую квартиру, мы же с одного дома.
И он вынул пятёрку.
— Вот видишь, — сказала продавщица. — Теперь у тебя есть и на то и на другое.
И тут кто-то как крикнет:
— А мальчик не стоял! Не давать ему чемодана.
— Стоял! Стоял! — защитил меня дядька. — Просто мальчика не было видно. Стоял он и его собака.
— Они могут взять даже два чемодана, — подала голос старушка.
И тут очередь стала двигаться и извиваться. Мотька залаяла: на неё всё-таки наступили.
— Тихо, граждане! — прикрикнула продавщица. — Дайте мальчику выбрать. Бери этот, он не такой маркий. Теперь я туда положу пуговицы, два рубля пятьдесят копеек к той сумме. Итого тринадцать ноль шесть в кассу.
Я хотел снова посоветоваться с бабушкой и дядей, но очередь зароптала:
— Не задерживай, мальчик. Плати быстрее. Мы все после работы.
Меня подталкивали к окошку. Кассирша взяла пятнадцать рублей, нажала на кнопки, что-то защёлкало в кассе, загорелось, и выскочил чек на сумму тринадцать рублей ноль шесть копеек.
Потом посыпалась сдача.
Очередь снова понесла нас к прилавку.
— Не забудь, что внутри пуговицы! — напомнила продавщица.
— Какой хозяйственный мальчик! — пела на все голоса очередь.
И женщины начали рассказывать друг другу, какие у них неспособные дети, и если их пошлёшь за кефиром, то они на сдачу обязательно купят мороженое, а вот о таком ребёнке, который думает о хозяйстве, они бы мечтали.
Наконец мы выбрались на улицу.
— Может, продать чемодан? — спрашивал я у Мотьки, но ей явно нравился запах крокодиловой кожи.
Мы удалялись от галантерейного. Впереди засветились витрины продуктового. Я уже привык к мысли, что купил чемодан. Жалко, что я не успел это сделать до отъезда папы в военный городок. Папе бы чемодан пригодился.
В гастроном мы вошли все трое: я, чемодан и Мотя. Я, конечно, подумал, что Мотьку можно было привязать к чемодану и оставить у входа, но с чемоданом я был солиднее.
На оставшиеся деньги нужно было купить сыр, фарш и масло.
В кассе сидела рыжая строгая девица. Таких рыжих я больше не видел. На её носу помещалась масса веснушек.
— Вот и Мотя пришла! — воскликнула кассирша. Оказывается, она нас знала. — Что бы тебе хотелось покушать?
— Двести граммов фарша.
— Плати, Мотя, сорок копеек.
Касса щёлкнула и выдала чек.
— Ещё?
— Триста сыра.
— Подумайте, какая обжористая собака. — И кассирша нажала другие кнопки.
— Нет, сыр я покупаю для нас с мамой. И двести масла.
— Отлично! — улыбалась кассирша. — Плати два рубля две копейки.
Я пересчитал деньги — с мелочью набралось на восемь копеек меньше. Я смутился.
— Нельзя ли, — сказал я виновато, — заплатить вам пока один рубль девяносто четыре копейки, восемь я бы занёс позднее?..
Девушка глядела на меня удивлённо:
— Как же ты берёшь продукты без денег?
— Вы меня не поняли, — начал объяснять я. — Один рубль девяносто четыре копейки у меня есть, нет только восьми копеек. Мама дала десять рублей одной бумажкой, но нам попались чемоданы…
— Но магазин в долг не отпускает! Оглянись, сколько людей ты задержал!
Первый меня понял водопроводчик дядя Вася. Мы его хорошо знали. Однажды он приходил к нам перекрывать воду, потом мы с мамой его три дня искали, пришлось ходить мыться к соседям. Он сдёрнул с головы фуражку и закричал что есть силы:
— Граждане, пособите ребёнку!
Люди защёлкали кошельками, никто не слышал, что там случилось у кассы.
— Зачем, — говорил я. — У меня есть деньги. Я же могу взять меньше фарша…
Как я не сообразил это раньше! Дядя Вася был даже расстроен. И тут кассирша, услышав мою просьбу, перебила чек на пятьдесят граммов фарша меньше.
— Тютелька в тютельку, — обрадовалась она. — Ещё получишь две копейки сдачи. На две копейки вы с Мотей сможете поговорить по телефону.