— Э, — почесал в затылке судья, — может, и в самом деле всё так было. Да только суд без свидетелей не верит.
— А где ж я их найду?
Только сказал парень эти слова, распахнулись двери, и в суд ввалился медведь. На плече у него мартышка сидит, а на шее змея пёстрой лентой висит. Подошёл медведь к столу, где судьи сидели, и говорит:
— Парень всю правду сказал. Зря вы, люди, его обижаете. Жаль, что я того барина, сидючи в яме не задавил. Коли попадётся он мне на пути, заплачу я ему с лихвой за те двадцать пять плетей.
Выпустили парня судьи на свободу, нашли ему покупателя на драгоценный камень. Заплатил купец за тот камень хорошую цену.
Заплатил парень помещику за избу, справил свадьбу и зажил себе припеваючи.
А помещик на люди стыдился показаться. Все над ним смеялись.
Жили старик со старухой.
Было у них два сына — старшего звали Тойво-неулыба. Хороший он был, работящий, только уж очень хмурый. Никогда не засмеётся, никогда не запоёт, одно знает — трубку курит, пыхтит. Рыбу на озере ловит — молчит, сосну в лесу рубит — молчит, лыжи мастерит — молчит. Вот он какой был, Тойво-неулыба!
А младшего звали Матти-весельчак. Хороший он был парень. Работает — песни поёт, разговаривает — весело смеётся. Умел и на кантеле
Вот поехал в лес Матти-весельчак. Взял топор да кантеле. Едет — играет и песню поёт.
Приезжает Матти-весельчак в лес и видит — стоит сосна, с одного боку надрублена, а рядом на снегу топор лежит.
«Эге, да здесь Тойво рубил!»
Отвёл сани в сторонку, поднял топор, собрался сосну рубить, да раздумал:
«Дай-ка сначала на кантеле поиграю — веселей работа пойдёт!»
Вот он какой был, Матти-весельчак!
Сел на пенёк, да и заиграл. Пошёл по лесу звон. Проснулся хозяин-медведь.
Вылез из берлоги, видит — парень на кантеле играет шапка на затылке, щёки румяные, глаза весёлые, сам песню поёт.
Запросились у медведя ноги в пляс. Заплясал медведь, затопал, заревел:
— Ух, ух, ух, ух!
Перестал Матти играть на кантеле. Перевёл медведь дух и говорит:
— Эй, парень, научи меня на кантеле играть. Вот бы у меня медвежата мои заплясали!
— Можно, — говорит Матти-весельчак, — отчего не научить!
Сунул медведю кантеле в лапы. А у медведя лапы толстые, бьёт он по струнам, ох, как худо играет!
— Нет, — говорит Матти, — плохо ты играешь. Надо тебе лапы тоньше сделать.
Повёл он медведя к толстой ели, расщепил её топором и в щель клин вставил:
— Ну-ка, хозяин, сунь лапы в щель да держи, пока я не разрешу вынуть.
Сунул медведь лапы в щель, а Матти по клину как стукнет! Вылетел клин — медведю лапы-то и прищемило. Заревел медведь, а Матти смеётся:
— Терпи, терпи, пока лапы тоньше не станут.
— Не хочу играть! — ревёт медведь. — Ну тебя с кантеле твоим, отпусти ты меня домой!
— А будешь людей пугать? Будешь из лесу гнать?
— Не буду, — ревёт медведь, — только отпусти!
Загнал Матти клин в щель, вытащил медведь лапы и скорей в берлогу свою забрался.
А Матти-весельчак нагрузил полные сани сосновых дров, взял в руки кантеле и поехал из лесу. Едет и песню поёт. Вот он какой, Матти-весельчак!
Стали с тех пор люди без опаски в лес за дровами ездить.
В одном курятнике жил-был петух.
Ходит петух по двору, ходит, по всем сторонам оглядывается, за порядком смотрит и важничает.
Вскочил петух на высокий забор и кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Я шах-петух, падишах-петух и хан-петух, султан-петух!
Курочки мои миленькие, чёрненькие, беленькие, пёстренькие, золотенькие, кто на свете красивей всех? Кто на свете храбрее всех?
Сбежались все курочки — чернушки, пеструшки, серенькие, беленькие, золотенькие, — обступили своего шаха, великого падишаха, своего светлого хана, могучего султана и запели:
— Ку-да, ку-да, ясный хан, ку-да, ку-да, дивный султан, ку-да, ку-да, светлый шах, ку-да, ку-да, ку-да, пресветлый падишах, кому-нибудь с тобой равняться! Нет никого на свете храбрее тебя, нет никого на свете умнее тебя, нет никого на свете красивей тебя.
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! — запел ещё громче петух. — У кого на свете голос громче львиного? У кого ноги могучие, у кого платье пёстрое?
— У тебя, наш шах, платье пёстрое, у тебя, падишах, ноги крепкие, у тебя, султан, голос громче львиного, — запели куры.
Петух надулся от важности, поднял свой высокий гребень и запел изо всех сил:
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ближе ко мне подходите да громче мне скажите: у кого на голове корона выше всех?
Подошли курочки к самому забору, низко кланяясь важному петуху, запели:
— У тебя на голове корона, как жар, блестит. Ты наш единый шах, ты наш единственный падишах!
А толстый повар подкрался к забору и схватил петуха.
— Ку-ка-ре-ку! Ай, горе! Ай, беда!
— Куд-ку-да, ку-да-ку-да? — закричали куры. Поймал повар могучего падишаха за правую ногу, зарезал повар великого шаха острым ножом, ощипал повар со светлого хана пёстрое платье, сварил повар из непобедимого султана вкусный суп.
А люди едят да похваливают:
— Ай да вкусный петух! Ай да жирный петух!
У комаров пропал их комариный князь. Полетел куда-то и не вернулся — пропал!
Собрались комары вместе, говорят друг дружке:
— Как же теперь будем жить без князя? У всех свои князья, а у нас нет… Позор нашему краю! Надо ехать искать нашего князя: может быть, он погиб от взмаха конского хвоста, может быть, его застигли ливень и буря… Надо найти, выручить князя!
И вот все, кто мог вложить ногу в стремя, сели на коней и поехали на поиски пропавшего князя.
Обыскали горы, долы, леса и болота, где их князь мог увязнуть, смотрели под всеми листьями и лопухами, обшарили все щели, но нет, не нашли князя.
Едут обратно невесёлые.
В пути их застигла ночь. Попросились на ночлег к старой мыши. Мышь охотно пригласила их в свой дом, угостила, как полагается по обычаю. Гости подкрепились, но при этом они не пели песен и не рассказывали старых рассказов, как это всегда бывает в таких случаях. Тотчас после ужина гости легли спать.
Утром опять в путь. Когда собирались, старая мышь спрашивает:
— Что это вы такие невесёлые, дорогие гости? Вечером не пели и не рассказывали старинных рассказов, а сейчас же легли спать. Или у вас случилось какое горе?
— Как же не горе! — отвечают комары, — Такое горе, такое горе!
И рассказали, что у них пропал князь и как они искали его под каждым клейким листочком, но не нашли и теперь возвращаются домой ни с чем.
— Пропал наш князь, совсем пропал… Какое горе!
Усмехнулась старая мышь, покачала головой:
— Разве это горе? Вот у нас горе! Было у нас со стариком двенадцать мышат. Двое утонули в бочке с брынзой
Жили-были муж и жена.
И родилось у них ни много ни мало — тринадцать сыновей.
Выросли сыновья. Отец и мать нашли им невест и сыграли не одну, сразу тринадцать свадеб.
И стали они жить да поживать.
Отец распоряжался, сыновья всё исполняли: кто работал в лесу, кто в доме, кто на лугу, а кто в саду. Всем дела хватало. Все были довольны. Все были при деле.
Сколько времени они так прожили, кто их знает. У каждого из тринадцати братьев родилось по тринадцати сыновей.
Маленькие дети росли, росли, да и выросли. Пришла пора женить их. И поженили. Сто шестьдесят девять невест привели в дом. Не одну свадьбу — сто шестьдесят девять свадеб сыграли они.
Пришло время, и у молодых тоже родилось по тринадцати сыновей. В хадзаре
[39]
старика и старухи так много стало людей, что и не перечесть. Столько народу в доме, что большому селению впору.
Всего было вдоволь у старика и старухи: отары овец и коз, стада коров и буйволов, табуны лошадей; гусей, индеек, кур и уток без счёту; закрома полны ячменём и пшеницей; кадушки сыра девать некуда.
И все были счастливы. Смех и песни не умолкали в доме. Все называли друг друга «моё солнышко», говорили друг с другом ласково. Каждый старался лучший кусок отдать другому, каждый хотел, чтобы у другого лучшая одежда была.
Вместе они были богаты и сильны, но подели их на отдельные семьи — и куда всё уйдёт, не станет ни силы, ни богатства.
И вот пришла беда: разлад в семье. Бывало, никто не скажет: «это моё», а говорит: «это наше». А теперь, гляди, каждый норовит взять себе, отнять у другого. «Это мой бык», — говорит один. «Это мой конь», — говорит другой. «За этой козой я ходил, ты не трогай её», — говорит третий. «Кто выдоил мою корову?» — кричит четвёртый. И так во всём. И так каждый день.
Каждый только и делает, что прячет от других всё, что попадётся под руку, прячет в свой сундук. Каждый кормит и ласкает только своего ребёнка, а других не замечает вовсе. Случалось, что не своим детям и подзатыльники давали.
Самый старший в семье, старик отец, видит всё, что делается, и сердце у него сжимается от горя. Сидит он в своём кресле дубовом, будто окаменел. Никто и не вспомнит о нём, не покормит, извёлся старик. А жена его даже и сидеть не могла, всё лежала в постели.
Как-то под Новый год отец собрал всю семью: и старых и молодых, и мужчин и женщин, даже детей созвал и говорит:
— Слушайте, дети, что я вам скажу: пусть этой ночью ни один не выходит из дома. Если любите меня, исполните мою просьбу.
— Хорошо, — сказали все, — мы исполним твою просьбу, сами не выйдем и других не пустим.
Ночью выпал глубокий снег.
Когда день отделялся от ночи и петухи начали кричать, старик встал с постели, открыл дверь и выглянул на улицу. Видит, след взрослого идёт от двери в сторону леса.
Разгневался глава семьи, вернулся к себе в комнату, грузно сел в своё кресло и велел собрать всех домочадцев до единого.
Когда все собрались, отец вышел к ним и стал корить:
— Не стыдно ли вам обманывать меня? Все, как один, обещали мне, что никто не выйдет за дверь, а сами нарушаете своё слово.
— Клянёмся солнцем, землёй и небом, что ни мы, ни дети этой ночью не выходили.
— Ну ладно, посмотрим, — сказал отец. — Я узнаю, правду ли вы говорите.
Старик взял топор под мышку и пошёл по следу. Шёл он, шёл и пришёл в дремучий лес. След довёл его до высокого толстого дерева и оборвался. Под деревом лежали пышные сугробы снега. Там было теплее, чем в доме у старика.
Как же узнать, кто вышел из его дома? Закутался старик в шубу, остался под деревом на всю ночь, но никого так и не увидел.
Тогда решил старик свалить дерево. Не долго думая, сбросил шубу и стал подрубать его. Рубит острым топором, и щепки во все стороны летят.
Подрубил дерево уже до половины, вдруг кто-то сверху спрашивает его:
— Что ты делаешь, старик, зачем дерево валишь зря?
— А ты кто такой?
— Я — Общее Счастье твоей многолюдной семьи.
— Почему же ты сидишь в лесу?
— Где же мне сидеть? Пришлось бежать из твоего хадзара. Никто в семье больше обо мне не думает, никто со мной не считается. Позабыли меня, тебя тоже забыли. У них только и заботы о себе и своих детях. Сам посуди, как же мне оставаться в твоём доме? Где каждый думает только о себе, там мне места нет.
Старик согласился:
— Твоя правда. В моём хадзаре каждый думает о себе и часто даже во вред другому. Но ты уважь старика, вернись обратно. Сколько хватит сил, я помогу тебе, чтобы не о себе думали, а обо всех, о всей семье, о всём хадзаре.
— Не могу я вернуться в твой хадзар. Но зато я другим тебя уважу: я дам каждому из твоих домочадцев го, что он у меня попросит. Пусть только каждый просит что-нибудь одно.
Старик выслушал Счастье, подумал, подумал и сказал:
— Поклянись небом и землёй, что ты непременно дашь каждому из моих домочадцев то, что у тебя попросят.
Счастье поклялось в том небом и землёй.
Старик надел шубу, взял топор под мышку и отправился домой. Целый день шёл старик и только вечером пришёл, кинул топор в угол, а сам сердитый сел в своё кресло.
Забеспокоились, забегали его сыновья, внуки, правнуки, праправнуки и жёны их, и дети их.
— Что с нашим дедом? — говорят.
— Где он был ночью?
— Не болен ли?
— Не сердит ли на нас?
— Может быть, голоден?
— А может, нездоров?
— Не озяб ли?
— Заштопаны ли его носки?
— А рубаха как?
— Не холодна ли постель?
И каждый старается угодить старшему в семье — отцу всех, тому, кто всю жизнь провёл в труде больше думая о других, чем о себе. Какой сын, какая дочь или невестка не чувствовали заботы старого отца?
А старик рассказывает:
— Счастье наше ушло от нас. И просьбы не помогли: не хочет возвращаться. Хорошо ли это?
Никто не сказал «хорошо», но зато наперебой стали спрашивать:
— Почему Счастье обиделось? Что оно говорит?
А старый отец на это отвечает:
— Потому, что вы больше не слушаетесь меня, вашего старшего. Каждый стал думать только о себе. Пойдёт на охоту, тушу серны принесёт — себе, своей жене и своим детям, а не всей семье. Всё говорите: «моё», «моё», а не «наше». Нам большой дом нужно строить, ведь погляди, сколько вас стало, а строить никто не хочет, каждый говорит: «Себе я построю, другим не хочу». А Счастье так говорит: «Где не хотят общего добра, а один тянет себе, другой себе, там нет места счастью. Разве у вас есть место для меня?»