? И жадным, и хитрым, и жестоким... Но я, Сережка, решила однажды: хоть убей меня, а проживу честно. Пусть будут издеваться надо мной, пусть буду голодной, пусть сдохну, а вот ни на столечко не откажусь от своих правил! — Она показала кончик ногтя,.
? Слишком ты на все обращаешь внимание...
Алена, будто не расслышав его, заметила с грустью:
? Тебе тоже будет тяжело, Сережка... — Голос ее дрогнул.
Сергей в досаде шагнул к обвитой хмелем беседке, вернулся.
? Брось это, Алена! Пойдем! Я не могу сидеть!..
От крыльца послышался голос матери:
? О-ля!.. О-ля-а!.. — Она с кем-то заговорила.
Алена снова, на этот раз небрежно, пригладила волосы.
? Вид у меня ничего?
Сергей не успел ответить: по тропинке между кустами смородины шла Галина.
? Вот вы где... А я ищу вас... В беседке прячетесь? — натянуто пошутила она. И в лице ее не было всегдашней ласковости. А немножко загнанные глаза скользнули от Сергея и Алены в сторону.
? Нам нечего делать, мы отдыхаем, — объяснила Алена.
Галина посмотрела на нее, туго соображая: о чем она?
? Я была у Леши.
Брови Алены дрогнули.
? И как он?..
? Мне нужно поговорить с тобой, Оля.
Сергей шагнул вперед, так что оказался между ней и Аленой.
? Где сейчас Андрей Борисович ваш?
? Почему наш? — Галина сделала удивленное лицо. — Он такой же наш, как и ваш. Ваш даже больше, между прочим... Уехал в гостиницу. Может, зайдет к Косте. — И поглядела через плечо Сергея на Алену. — Ты уделишь мне несколько минут?
? Конечно. — Алена поглядела на беседку. — Здесь?..
? Нет... Пойдем. — Во взгляде, каким она одарила Сергея, была откровенная ненависть.
Алена вышла из-под яблони на тропинку.
? Ты подождешь меня, Сережа?
Сергей кивнул.
? А мне нельзя поприсутствовать? — спросил он Галину.
? Нет. Это наше, женское дело.
? А я и в женских делах разбираюсь, — брякнул Сергей, так что даже Алена посмотрела на него с любопытством.
? Побудь, Сережа. Я сейчас приду. — Спросила у Галины: — Ведь мы не долго?
? Конечно, нет, — сказала Галина и нервно передернула плечиком.
* *
*
Прошлым летом, в ночь, когда они уходили на лодке, оставляя друг друга по очереди на берегу, Сергей о многом передумал. И пережил, наверно, больше, чем за какое-нибудь другое время в жизни. В ту ночь от него на лодке вдвоем с Лешкой ушла Алена. Ушла навсегда; хотя он понял это уже потом, позже... Тщетно выискивая хотя бы искорку огня в глухой черноте ночи, он был один во всем свете, покинутый, забытый... И казалось, даже страшно кричать, чтобы крик, удаляясь и медленно тая в безбрежье ночи, не отодвинул бы и без того потерянные границы одиночества...
Сергей испугался тогда своей беспомощности... Решил узнать, что испытывали на его месте Алена с Лешкой, — им ведь тоже приходилось оставаться на берегу в то время, как другие, не побеспокоив сонной воды, уходили в ночное озеро. Алена сказала, что ей было «немножко скучно», а Лешка сказал: «Ничего!» Алена, может быть, врала, Лешка — нет. И Сергей был вынужден признать свою неполноценность или ущербность — он не знал, как называть это. Ведь мало того, что ему трудно было оставаться, — он и в лодке, ОСТАВИВ кого-то на берегу — без огонька, без признаков живой души кругом, испытывал смутное беспокойство: не за свое — за чужое одиночество... Человек может уйти и оказаться один, но быть оставленным, покинутым ему нельзя. И Сергей завидовал Лешке, что тот защищен от подобных вывертов. Лешка был человеком действия, не пустопорожних раздумий и от многого был защищен.
Когда он возвращался из мореходки, его не преследовало сознание ошибки. Напротив, он заехал в Сосновск победителем, для кого должны были строиться в парадные колонны войска и звучать фанфары. Полосатая тельняшка, бушлат, небрежно примятая мичманка е коротким козырьком... Он появился энергичным и веселым. На солнечной стороне улиц только что стаял набрякший мартовский снег, бежали ручьи вдоль тротуаров, и на ломких тополиных ветвях уже наметились почки. За месяцы службы Лешка научился играть на гитаре и несколько вечеров подряд собирал у Алениного дома слушателей со всего квартала. Там, в закутке, под осинами, стояла единственная скамейка. Лешка садился, Алена на правах хозяйки — тоже, остальные — кто как — располагались вокруг. Лешка настраивал дорогую, отполированную гитару, брал несколько пробных аккордов и сначала тихонько, потом все громче запевал:
Девушку из маленькой таверны
Полюбил красавец-капитан...
И становилось необъяснимо тревожно под цепенеющими осинами. Взрослые пилили потом: «Слова пошлые рифма никуда не годится...» А если берет за душу? Если слушаешь и не задумываешься, что там, где — не как у классиков: «Полюбил за пепельные косы, алых губ нетронутый коралл...» Не орать же: «О, чудо-песенка!..»
Лешка уехал в Никодимовку. А год спустя, нынешней весной, в ледоход, гитара его отозвалась Сергею. С утра он не видел Алену. Днем его мобилизовали эвакуировать с берега имущество лодочной станции. Сначала, продрогшие, до ниток мокрые, оттаскивали на взгорок понтоны, запасные причалы, шлюпки. Потом уже ради собственного удовольствия в разгуле ветра и неуемного грохота с баграми в руках спускали на воду льдины и по мере возможностей разбирали заторы близ волнорезов железнодорожного моста. Свистел в ушах ветер, и откуда-то с низовий доносил запах изборожденной талыми водами пахоты...
Алена пришла к нему поздно вечером, какая-то не похожая на себя: замкнутая и встревоженная, как будто что-нибудь случилось. Заходила по комнате из угла в угол, шевеля беспокойными пальцами. Увидела гитару на тахте. «Чья?» — «Тимки Нефедова, забегал вчера...» — сказал Сергей. А она спросила: «Почему ты не научишься играть, Сережка?» Он ответил что-то вроде: «Хорошего понемногу, не всем уметь...» И действительно, пальцем больше не притронулся к инструменту, хотя обманул Алену — гитара была его, и за год он потихоньку ото всех научился владеть ею... Но уж лучше было соврать Алене, чем предстать в ее глазах подражателем.
Благодаря этой случайности Тимка Нефедов приобрел обыгранный инструмент. А Алена в тот вечер, взвинченная, немножко странная, затеяла разговор о старости: «Это когда человек сдается, решает, что впереди ничего нет, ковыряется в грязных тряпках, думает, что все познал, и начинает учить других».
«А если просто-напросто отнимутся ноги, пропадет зрение или слух?» — резонно возразил Сергей.
Алена сказала, что он жалкий материалист, что живет хлебом единым, разозлилась и хлопнула дверью.
Разозлилась, потому что пришла с намерением разозлиться на кого-нибудь. (Старость тут была ни при чем.) Но вскоре опять вернулась и минуту-две молчала, удаляясь в угол за тахтой. Потом бренькнула на всех семи струнах и сказала: «Сережка, запомни этот день...» Он спросил: «Зачем?» Она оглянулась от порога, не ответила и ушла.
В те дни ему оказалось недосуг спросить еще раз: «Зачем?» А потом наступило Первое мая, и они завертелись в сплошной мультипликации вечеров: вечер отдыха, вечер молодежи, вечер современного танца, весенний бал — театр, школа, Дом офицеров, клуб... Он тогда не придал значения ее словам. А что-то похожее было у нее сегодня.
* *
*
Галина шла чуть впереди; и, когда она просеменила мимо своей калитки, Алена остановилась.
— Куда мы идем?
Галина обернулась к ней, поморгала непонимающими глазами и с надрывом в голосе объяснила, проглатывая звуки:
— ...Леше идем! ...больницу!
— Як нему не пойду, — сказала Алена.
— Почему?.. — Лицо ее было каким-то измученным.
— К нему я пойду одна, — объяснила Алена. — Если пойду. Или с Сережкой. Ты же звала с тобой поговорить, а не с ним?..
? Хорошо! — Галина круто повернула в калитку, словно бы уступая требованиям Алены. Будто Алена, а не она просила ее о нескольких минутах. — Я потому хотела к Леше, что ему лучше бы присутствовать! Все равно от него это не скрыть...
Алена прошла за хозяйкой в комнату, где она уже бывала не раз. Отметила не без придирчивости всегдашний порядок: дорожки вычищены, полированная мебель протерта, книги, туалетные принадлежности, пепельница на своих местах.
Галина мимоходом передвинула вазу на тумбочке у окна, подняла и опустила крышку радиолы...
Алена хотела сесть на диван, где устраивалась до этого, но отошла к стене, за прикрытие стола, чтобы говорить лицом к лицу, не присаживаясь.
— Я до сегодняшнего дня, оказывается, многого не знала, Оля... начала Галина, теребя уголок шелковистой накидки под радиолой и не глядя на Алену. — Я только сейчас все... — она показала рукой возле себя, — начинаю воспринимать... И немножко понимаю тебя... Я, можно сказать, в шоке! Не соберусь... Ошарашена прямо. Все это так неожиданно, так... сразу для меня! Я понимаю, конечно, что тебя нельзя винить... Но ведь я совершенно... — Смятение ее было настолько театральным, что сразу надоело Алене.
— О чем ты?
Галина перестала теребить накидку. С минуту непонимающе глядела на Алену, озадаченная и растерянная (по крайней мере, внешне).
— Я только что узнала о твоих отношениях с Лешей.. (Алена не повела бровью.) Я теперь понимаю тебя... Но давай честно: если кто-то из нас лишний... Ведь он меня любит, не тебя — ты же сама видишь?..
— Вижу, — сказала Алена.
— Тогда зачем ты — как это объяснить... — вмешиваешься в нашу жизнь?! И ты и Сергей — вы оба! Я не понимала, что к чему! А вы, наверно, сговорились?! — В голосе ее опять зазвучал надрыв. — Вам легче станет оттого, что мы поссоримся?!
— Помнишь, о чем мы говорили вчера, когда я была здесь у тебя?.. — Алена показала на радиолу.
— Вчера я не поняла тебя...
— Мы говорили про Лешку, — напомнила Алена.— Ты сказала: любишь...
— Да, я люблю его! — воскликнула Галина. — очень люблю, Оля!
Кого она убеждала? Алене стало вдруг очень противно все.
? Если бы ты... любила его, — ей с трудом давалось это слово, — ты не замечала бы других!
Испуг и негодование Галины были, пожалуй, искренними.
— Что?! Что ты имеешь в виду?!
— Я имею в виду Николая, — сказала Алена.
— Ты... — Галина задохнулась. — Что ты хочешь этим сказать?!
— Я не хочу сказать, а уже сказала, — равнодушно пояснила Алена.
— За такие слова... Докажи, если смеешь говорить!
Алена посмотрела на улицу за окном.
— Ничего я не собираюсь доказывать... — И решительно шагнула к двери.
Галина бросилась, чтобы перегородить ей дорогу к выходу, остановила вытянутыми вперед руками.
— Нет!.. Оля, нет!.. — Смятение ее теперь не было поддельным. Расширенные зрачки блуждали по Алениному лицу, кожа около глаз приобрела какой-то сероватый оттенок. — Подожди, Оля!..
— Я не хочу ничего доказывать, — повторила Алена. — Считай, что это ясно и так. Но если ты пригласила меня только для этого — я пойду. В этом Лешка пусть сам разбирается.
— Подожди, Оля! Я сейчас... — Прижав ладошку к губам, Галина ненадолго задержала дыхание, потом опустилась на диван и заплакала.
Алена вернулась на свое место за столом, несколько подавленная впечатлением, которое произвели ее слова.
— Я знала, что теперь это не даст мне покоя, никогда!.. Сейчас я все расскажу... Сейчас... — повторяла Галина, утирая слезы. — Как это все глупо!..
Алена подошла и остановилась над ней.
— Еще когда я училась в техникуме, — начала Галина свой рассказ, время от времени прерывая его сдавленными всхлипами, — познакомилась с Николаем... Он учился и работал... Ну, и я влюбилась... Да, у нас все было с ним, все! А он женат. И Леша давно знает это. Он и так сколько мучил меня за прошлое, а вы... Бывает, что я сейчас разговариваю с Николаем... может, не как с другими... Но ведь он моя первая любовь! Леша лучше его, Леша преданней, но — ты сама когда-нибудь узнаешь! — первого не забывают. Ты должна понять. Когда и так все на ниточке...
Алена посмотрела в окно. Сначала она слушала без интереса. Но вдруг поймала себя на том, что к общему ее отвращению примешивается чувство некоторого любопытства. Даже испугалась.
— Галя!
Та подняла на нее слегка покрасневшие глаза.
— Что там между вами: тобой, Лешкой, Николаем — меня касается так-сяк, — сказала Алена. — Когда ты позвала меня, тебя беспокоило совсем другое!
— Но ведь это всему причина! То, что ты и я... — неуверенно возразила Галина.
— Нет, — сказала Алена, — тебе это в общем все равно. Если бы только это... Ты бы не подошла ко мне на пожаре.
— Я была ошарашена, я была не в себе тогда! — торопливо заговорила Галина. — Когда потеряешь одного человека и кинешься к другому, чтобы хоть кто-то рядом, как Леша... А с ним вдруг...
— Лжешь, — прервала ее Алена. — И тогда лгала,и сейчас лжешь. Тогда тебя напугал пожар, а сегодня то, что Сергей разговаривал с Лешкой об этой усадьбе, ты ждала, что я первой затрону эту тему? Я затронула.
— Какая усадьба?.. Какая усадьба?! — дважды покорила Галина, страдальчески напрягая лоб, и хотела встать, но для этого ей пришлось бы отодвинуть Алену. — Ах, это про тот дом, где сгорела бабка! Но зачем он мне сто лет нужен?! Я бы и не слышала о нем, если бы не пожар!
— Скажешь, что ты и не была в нем?
— Ах, это вам толстый тот наболтал! Подлец!.. Ну да, я была там! А что из этого?! — с болью выкрикнула она. — Нам нужно было уединиться — вот и все! Не маленькая ты — должна понимать!
— И снова ты все врешь! — Алена шагнула к двери. — Ты крутишь вокруг да около... А меня ждут!
Галина поймала ее за руку.
— Нет! Нет, Оля!.. Но ведь вам действительно толстый тот наболтал? — спросила она с надеждой.
— Нет, — сказала Алена. — Не толстый... Лешка.
— Что?! — Галина стиснула ее пальцы. — Леша?!
— Успокойся, — сказала Алена. — Не сам он — его дневник. Это привело Галину в настоящий ужас.
— Он вел дневник?! Лешка вел дневник?! И что он писал там?!
— Писал, что любит тебя, — сказала Алена, — и что... тяжело ему с вами — вот что он писал.
— Боже! — воскликнула Галина, не отпуская ее руки. — Мальчишка! Какой он еще мальчишка! Он страшный ревнивец, Оля, и ему все мерещилось, что я обманываю его!..
На дороге за тюлевым окном было солнечно и безлюдно.
Алена подумала, что зря согласилась на этот разговор. Ее прощупывали, вынуждая в чем-то проговориться... Она кажется такой глупой?
— Галя, кто там был с Лешкой в ночь, когда загорелось?
Галина растерялась.
— Вот этого я у вас не понимаю... Совсем не понимаю! Это вы уже что-то сами придумали! И Леша мне тоже говорил... Я совершенно ничего не знаю.
Алена вздохнула.
— Значит, мы знаем больше тебя.
— Что, Оля? — Галина подергала ее за руку. — На что вы намекаете все время?! Скажи мне! Может, я правда ничего не вижу!
— Это не мои тайны, — сказала Алена, — Сережкины. Он меня в них не посвящает. Немножко — да. А так — нет.
Галина отпустила ее руку, стиснула лицо ладошками.
— Как это надоело мне!.. — простонала. — Бо-же!.. Я в жизни ни во что не вмешивалась, всегда старалась быть с краю, а на меня одно за другим!.. Сначала Николай, потом Лешка со своей ревностью, теперь ты!.. Я устала! Устала от всего этого! Я уеду на несколько месяцев, — может, хоть отдохну! Совсем уеду, от всех. Переживу еще одну боль — и хватит! — Она подняла голову. — Если я уеду, навсегда... И ни словом, ни письмецом не напомню Лешке, — она всхлипнула, — что я была... отдам его тебе... Ты удовлетворишься? Ты оставишь меня в покое?..
Алена развела напряженные брови.
— Мне от тебя подарков не надо...
? Ах вот как! — Галина выпрямилась на диване. — Не нужно подарков? А может, теперь тебе и Лешка не нужен после всего? Он говорил: теперь все побегут от него, как крысы! Не нужен теперь, да?!
Алена сделалась белее мела.
— Какая же ты дрянь! — раздалось из-за открытой двери, так что обе они вздрогнули от неожиданности.
* *
*