Симура внимательно прислушивался к этому необычному на занятиях разговору. Кто-то из учеников спросил:
«А что мы, школьники, должны делать, чтобы не было больше войны?»
«Вы тоже можете помочь в этом деле своим родше-лям, старшим братьям и сестрам», — сказал учитель Сато.
В конце коридора показался классный наставник Сова. По обыкновению, он шел на цыпочках, вытягивая шею. Дедушка Симура тогда громко закашлял.
«А теперь кто мне расскажет о нашествии хана Хуби-лая на Японию?» — услышал он громкий голос Сато и, успокоившись, тихо отошел от двери.
Когда Сато был призван в армию, дедушка Симура принес ему свой старый пояс-талисман «сэннинбари». Этот пояс, прошитый тысячей женщин, из которых каждая сделала по одному стежку красной ниткой, по поверью, предохраняет воина от вражеских пуль.
Симура торжественно попросил учителя принять подарок и сказал, что пояс этот оградил его самого от пуль во время русско-японской войны. Симура не сомневался в том, что пояс так же послужит и Сато. Учитель усадил тогда старика за стол и напоил чаем.. Он был очень растроган вниманием.
Но талисман школьного сторожа не уберег Сато oi ранения. ..
Размышления школьного сторожа были прерваны уборщицей Курнко.
— Дедушка Симура! — крикнула она, высунувшись из открытого окна. - - Фурукава-сан приказал вам проследить, чтобы шестиклассники не оставались в классе после уроков, а потом зайти к нему. — Она поманила его рукой и зашептала: — Директор с Совой перепугались... Мальчишки-то опять в классе сидят, Сато-сенсея ждут! Директор говорит, что это бунт! А учителя все на стороне мальчиков. ,.
С этими словами тетушка Курико захлопнула окно и скрылась. Вздохнув, Симура направился в шестой класс.
* * *
В этот день урок истории был по расписанию последним, однако домой ушли только четверо — Хитоси и его друзья. Все остальные шестиклассники сидели на своих местах.
В классе было тихо — ни шума, ни возни. Мальчики готовили уроки.
На доске не красовалось рисунков, оскорбляющих глаз классного воспитателя. Она стояла без единого пятнышка, отливая мягким глянцем черного лака. Продолговатые мелки, сложенные аккуратной стопочкой, лежали в деревянном ящике. На полу — ни соринки, воздух в классе проветрен.
Внезапно тишину нарушил шопот Дзиро:
— Мальчики! В воскресенье взрослые пойдут по домам собирать подписи...
— Ну и что? — нетерпеливо перебил его Масато. — Что ты придумал?
Сигеру запрыгал на своей парте:
— И мы тоже пойдем?
— Тсс... Тише! — Дзиро многозначительно улыбнулся.— Так вот послушайте. Мы сегодня же должны написать и разнести родителям всех учеников письма-напоминания. Котаро, показывай..
Котаро бесшумно выскочил на середину класса и развернул перед мальчиками свернутый в трубку лист бумаги:
— Глядите!
На нем был нарисован убитый японский солдат, одетый точно так, как на ярких плакатах, повсюду развешанных в городах, поселках и на дорогах Японии, с призывом ко всем благомыслящим молодым людям вступать в резервный полицейский корпус. Солдат был в темносинем костюме с нарукавным знаком, в фуражке с коротким козырьком и высокой тульей и с гербом, изображающим цветок вишни. Широко раскинув руки, воин лежал на земле, устремив искаженное ужасом лицо к небу.
Вдоль правого края рисунка были начерчены иероглифы. Котаро прочитал вслух:
— «Уважаемые родители ученика Фудзиты! Если вы не желаете, чтобы вашего любимого сына Синдзо постигла такая ужасная участь, подпишитесь под Воззванием о мире! Ученики начальной школы».
Мальчики столпились около Котаро:
— Молодец, Котаро!
— Ну и здорово нарисовано! Как живой!
— Тише! Сова услышит!
— Мертвец-то как живой!
— А Синдзо не похож, — сказал Масато. — Его если и убьют, он не скоро похудеет.
Мальчики, зажимая рты, бесшумно смеялись. Вокруг Котаро началась веселая возня.
— Согласны? — спросил у товарищей Дзиро.
— Согласны! .. Согласны!.. — зашептали вокруг.
— Вот это будет настоящий омамори
1
против войны! — крикнул Такао.
'Омамори — дощечка, на которой выжжено название храма; считается магическим средством против всяких бед.
Только Синдзо не разделял общего восторга.
— А почему меня одного нарисовали, будто я убитый? — обиженно поджал он губы.
Котаро слегка хлопнул толстяка по плечу и начал ему объяснять, что изготовит по рисунку трафарет, и тогда родителям каждого ученика будет послано отдельное письмо с именем их сына.
Это не очень успокоило Синдзо.
— Мать моя расплачется, если увидит меня мертвым, — угрюмо начал толстяк. — Лучше, если ей послать другой рисунок..
Его поддержал Сигеру. Лукаво сощурив глаза, он заявил:
— Синдзо прав. Его надо нарисовать так, будто он сидит на поле боя живой и невредимый и торгует американскими сигаретами.
— Мальчики! По местам! Сюда идут.
Когда дедушка Симура открыл дверь класса, все уже сидели на местах, и он увидел своих любимцев прилежно склоненными над книгами.
— Дети! — сказал им Симура. — Господин директор приказал, чтобы вы шли домой. Урока не будет...
— Разве, дедушка Симура, мы кому-нибудь мешаем? — удивленно спросил Дзиро.
А Масато вышел из-за парты и, подойдя к Симуре, серьезно сказал:
— Сегодня Сато-сенсея нет, а завтра, может быть, он и придет. Мы уж лучше подождем его. Нам спешить некуда. Все равно ведь он придет, дедушка Симура!
Ну, что скажешь сорванцам после этого?
Не решаясь выразить своего сочувствия, Симура молча посмотрел на мальчиков и, поцокав языком, вышел из класса.
У входа в кабинет директора он остановился.
Дверь в кабинет была приоткрыта, и сторож увидел сердито расхаживающего из угла в угол Фурукаву. Напротив у стены стояли учителя — географ Аоки и математик Танака, а в глубине кабинета, за письменным столом самого Фурукавы, сидела в кресле мисс Уитни, учительница английского языка, и курила.
Фурукава внезапно стал спиной к дверям, н Симура услышал его раздраженный голос:
— Мне доверено руководство школой, и я предупреждаю вас в последний раз, господа, что не потерплю превращения ее в гнездо красных! Прошу эго твердо запомнить.
Аоки с побледневшим лицом и плотно сжатыми губами чуть отодвинулся от стены. Он хотел что-то сказать, но Фурукава замахал руками:
— Я еще не кончил. Пусть никто из вас не думает, будто я не осведомлен о том, что происходит в классах, и не знаю о тех опасных и вредных разговорах, которые вы ведете со школьниками. Все вы заодно с этим смутьяном и заговорщиком Сато! Не вы ли говорили на днях шестиклассникам о том, что настоящие японские патриоты— это те, кто против возрождения японской армии и против пребывания в Японии чужеземных войск? А кто дал вам право. — Разгневанный директор на мгновенье замолк и осторожно взглянул в сторону мисс Уитни. — Кто дал вам право, — взвизгнул он, — непочтительно отзываться о наших покровителях? Кто, спрашиваю я?
Гнев директора нарастал. Теперь он уже обращался к учителю математики. Тот спокойно стоял, заложив руки за спину.
— А вы, Танака? Вы будете утверждать, что не пропадали вечно в доме у этого Сато н вместе с ним не читали эту коммунистическую отраву, газету сторонников мира — «Хэйва но коэ»?
Танака выпрямился и, небрежным взмахом головы откинув со лба упавшие волосы, ответил:
— Фурукава-сан, я горжусь тем, что являюсь другом честного человека. А что касается «Хэйва но коэ», то я ее действительно читаю. Ее читают сейчас во всей Японии. Ее читают не только рабочие и крестьяне, но и профессора университетов, домохозяйки и даже буддийские монахи. Вот она!
Он вытянул вперед руку со свернутым в трубку желтоватым газетным листом, и директор при этом так резки отпрянул от нее, словно она могла его ужалить.
— Будете раскаиваться! Вот увидите! — выкрикнул Фурукава и устало опустился в кресло.
Аоки и Танака поклонились и вышли.
Дедушка Симура счел возможным войти в эту минуту в кабинет. При его появлении директор поднял голову. Лицо его было в багровых пятнах. Пересекающая морщинистый лоб голубая жилка резко вздулась и пульсировала. Он вытер лицо и шею клетчатым платком и, глядя мимо сторожа, спросил:
— Ну что? Выполнили мое приказание?
— Я им говорил, господин директор, — развел Симура руками. — Но они ведут себя в классе вполне благопристойно. ..
— Не ваше дело, — грубо прервал его Фурукава, — следить за благопристойностью учеников вверенной мне школы! Ваши обязанности — наблюдать за чистотой двора, своевременно звонить на уроки и запирать классные помещения, если уроков там нет.
— К сожалению, господин директор...
— Что «к сожалению»? — Голос Фурукавы снова сорвался на высокой, пронзительной ноте. — Что «к сожалению»? — повторил он, подходя вплотную к школьному сторожу.
— Ученики говорят, что не будут уходить с уроков истории, пока господин Сато не вернется в школу.
— Что за чепуху мелешь? — воскликнул директор. — Они не могли говорить этого! — Фурукава схватил сторожа за пуговицу его форменной куртки.— Кто это сказал?
Симура вспомнил круглое, как яблоко, лицо Дзиро, сосредоточенное и упрямое — Масато и, опустив под пронзительным взглядом директора глаза, ответил:
— Да кто его знает... Их там много в классе, господин директор. Кричат они все хором... а в отдельности не разберешь, кто именно.
Директор подозрительно посмотрел на сторожа и снова зашагал из угла в угол.
— Ну, как это вам нравится? — сказал он вслух сам себе, позабыв о присутствии Симуры и американки, продолжавшей невозмутимо курить. — Вот они, плоды воздействия этого смутьяна! Разве Гото-сан меня не предупреждал? Позор! — Он схватился за голову. — Теперь не избежать скандала. Я не сомневаюсь, что о моей школе будут говорить по всей префектуре, так же как о школе в Хирояме. — Он махнул рукой сторожу: — Идите. Я приму меры... Дело, конечно, не в одном Сато, — обратился он к американке, продолжая прерванный разговор. — Его влияние на молодежь очень пагубно, но ведь
Неторопливо спустившись с последних ступеней, Такао остановился у ворот. Гладкие деревянные столбы, окрашенные красным лаком, как две большие руки поддерживали в воздухе поперечные брусья, плавно загнутые концы которых словно приготовились к взлету...
«А что, если людям, проходящим под этими воротами, — подумал Такао, — напомнить об омамори против войны? ..» Он даже улыбнулся — так понравилась ему эта мысль. «Карпы», несомненно, одобрят ее.
Деловитый Такао измерил глазами высоту ворот. Лучше всех у них лазит юркий Масато, хотя и Лисичка-Си-геру от него не отстает.. . Но что же они напишут?
Он отошел в сторону от дороги и уселся под деревом, не сводя глаз с ворот.
«А что, если написать примерно так: «Японец! Лучший омамори против войны — твоя подпись под воззванием в защиту мира».
Наверху, на горе, ударили в колокол. Гулкий, протяжный звон неторопливо поплыл над городком, над маленькими деревушками, над залитыми водой квадратиками рисовых полей, в которых отражались облака.