Чужой - Ирена Юргелевич 4 стр.

Он посмотрел на них с таким изумлением, словно с ним заговорили на иностранном языке.

— Да, — поддержал Вишенку Мариан. — Обязан.

— Вы что, взбесились? — крикнул парень. Но Вишенку нельзя было смутить криком.

— Ничего не взбесились, просто считаем, что с такой но­гой расхаживать нельзя.

— Вот еще! Некогда мне таскаться по врачам! Я не на прогулке, — раздраженно говорил парень.— У меня дело есть.

— А если будет заражение крови?

— Почему это должно быть заражение?

— Потому что ты, наверно, загрязнил рану.

Возможность заражений испугала всех. Уля побледнела.

Юлек перестал стругать палку и взволнованно спросил: — А это опасно?

— Конечно, — ответил Мариан.

— Откуда ты знаешь?

— Это все знают. И потом, у моей мамы было заражение крови. . . Ей делали уколы.

— Если будет заражение,— настойчиво объяснила Вишен­ка, — нога у тебя распухнет, как бревно, и ты вообще ни­какого дела не сделаешь.

Незнакомец глядел то на Вишенку, то на Мариана, то снова на Вишенку, как бы соображая, правду ли они гово­рят. Уля поняла, что он тоже испугался, и ее опять охватило чувство непонятной жалости, как в те минуты, когда его бил озноб и она поила его горячей водой.

— Не будь дураком! — просительно сказал Юлек. — Со­глашайся!

— Соглашайся, — тихо повторила Уля. Он хмуро молчал. Потом буркнул:

— И вообще, врач меня не примет... надо, наверно, ка­кую-нибудь бумажку.

— Я попрошу отца,— быстро проговорила Уля. Он посмотрел на нее с удивлением:

— Так этот врач — твой отец?

— Да. Он живет в Ольшинах.

—- Мы тебя отведем! — крикнул Юлек, чувствуя, что не­знакомец сдается, и радуясь, что можно что-то для него сде­лать. Тут же он объяснил, что до Ольшин, всего полтора кило­метра и доктор живет на ближнем конце села.

— Который час? — спросил Мариан у Вишенки. Из всей четверки у нее одной были часы, которыми она очень горди­лась.

— Четверть пятого,— ответила она. — Надо идти.

— Ну, так идите,— сказал парень.— Я сейчас тоже приду. — Зачем? — запротестовал Юлек. — Вместе ведь лучше!

— И так дойду. Не люблю таскаться с целой оравой.

Это прозвучало не слишком приятно, однако ребята и не подумали обидеться. Их заботило другое: а не собирается ли он попросту сбежать? Парень это, видно, почувствовал и про­бурчал:

— Говорю, приду — значит, приду.

— Пойдем,— шепнула Уля Вишенке, — оставим его с маль­чишками. — И в ответ на удивленный взгляд Вишенки при­бавила: — Потом объясню.

— Ну, мы с Улей пошли, — громко сказала Вишенка. Парень не ответил, но Уля видела, что он рад их уходу.

Идя к тропинке, девочки слышали, как он толковал мальчиш­кам, что придется разрезать ботинок, иначе не налезет, на что Юлек завопил: «С ума сошел, такие замечательные ке­ды!»— и объявил, что мигом слетает домой и притащит ка­кие-нибудь старые дедушкины тапки. Девочки еще не успели дойти до берега, как Юлек обогнал их, крикнул: «Сейчас вер­нусь!» — в три прыжка пронесся по мостику и скрылся в топо­линой кроне.

— Что ты хотела мне сказать? — спросила Вишенка.

— Он стеснялся с нами идти, понимаешь? Тряпка у него грязная, и потом, он, наверно, хромает. Перед ребятами ему не так стыдно.

* * *

В приемной уже было несколько пациентов, но доктор еще не пришел. Уля, волнуясь, бегала то в кабинет отца, откуда можно было посмотреть на дорогу, то на кухню, к пани Цыдзик, которая своим спокойствием умеряла нетерпение девоч­ки. Пани Цыдзик то и дело заходила в приемную, рассажи­вала больших, успокаивала, говоря, что доктор скоро будет, и, указывая входящим на соломенный коврик, мягко, но на­стойчиво призывала к соблюдению гигиены. Вернувшись на кухню, она присаживалась на табурет, раскидывала вокруг себя широкую юбку с множеством складок и принималась рассказывать Уле, откуда какой больной явился, попутно из­лагая свои взгляды на каждую болезнь и способы ее лечения. Уля пропускала эти рассуждения мимо ушей—не ради них она бегала на кухню. Ей приятно было само присутствие пани Цыдзик и ее ласково-заботливое отношение к людям.

— Что это ты, Улька, крутишься, как веретено? — спроси­ла пани Цыдзик, заметив возбуждение девочки.— В чем дело?

— Отец что-то запаздывает...

— Не так-то легко ему из больницы вырваться. Держат его там, не пускают.

Через минуту Уля была в кабинете. Проселочная дорога по-прежнему была пуста, лишь обочиной маленькая девчонка гнала корову. В подсыхающих лужах отражалось розовое вечернее небо. На верхушке придорожной сосны уселась желтая коноплянка и робко затянула свою однообразную пе­сенку. Потом вспорхнула и улетела: она первая заметила из-за поворота старый драндулет доктора.

Когда Уля снова вошла в кабинет, отец уже надел белый халат и мыл руки под спрятанным за ширмой рукомойником.

— Отец, я хотела... — проговорила Уля и остановилась, чтобы набрать воздуху.

Отец вышел из-за ширмы и внимательно смотрел на нее.

— У меня есть просьба.

— В самом деле? А что?

Уле показалось, что он обрадовался. Но она вовсе не хотела доставить ему удовольствие. И тут ей пришла в голову удачная мысль:

— То есть это даже не моя просьба, а Мариана и Юлека.

— Ах, вот как... — проговорил он медленно, как бы с раз­очарованием. И тут же насмешливо улыбнулся: — Ну, так что же?

— Тут один парень. . . Он порезал ногу. . . Нельзя ли. . .— Она не хотела говорить отцу «ты».

— Чтобы я его принял? — сухо закончил он. - Да.

— Хорошо. Завтра.— Голос отца звучал теперь деловито и официально. — Сегодня у меня много пациентов.

— По-моему, у него жар, — с трудом проговорила Уля. — И нога загноилась. . .

— Ну хорошо, пусть будет сегодня. Когда он придет, по­стучи ко мне. — И, усевшись за стол, доктор начал расклады­вать по местам очки, врачебные записи и инструменты.

Уля не уходила.

— Ну, что еще? — спросил он, не отрываясь от дела. — ...Боюсь, что у него нет денег...

Рука, державшая стетоскоп, замерла. Доктор пристально посмотрел на дочь:

— Не бойся, я не потребую с него денег.

Уля чувствовала, что ее замечание задело отца, но изви­няться не собиралась. Он сразу это понял:

— Ну, иди, дорогая, мне некогда.

Уля вышла на веранду. У калитки стояли Мариан, Юлек и тот, чужой парень. Опираясь о плетень, он с беспокойством смотрел на окна домика, то и дело оглядываясь на дорогу, как бы желая удостовериться, что пути к бегству открыты. Он был похож на собаку, которая боится, что ее ударят, но не убегает, потому что голодна.

— Ну как? — быстро спросил Юлек. — Договорилась?

— Конечно, — ответила она спокойно, как будто это было для нее привычным делом.

— Куда идти? — хмуро спросил парень. — Не торчать же здесь, у забора!

Уля провела его по тропинке к входной двери. Он шел за ней неровной, спотыкающейся походкой. У входа она оста­новилась и торопливо прошептала:

— Я буду рядом, на террасе. Пойти меня, когда вый­дешь. Может, тебе что-нибудь понадобится в дорогу.

— Ладно. Но мне ничего не нужно.

Они вошли в приемную. Парень сел радом с другими боль­ными, а Уля постучала в дверь кабинета. Вскоре дверь от­крылась, и доктор быстро оглядел присутствующих.

— Вот он, — шепнула Уля.

— Хорошо.

Дверь снова захлопнулась. Парень сидел, уставившись в пол, чтобы не встречаться с любопытными взглядами соседей.

Зная, что мальчики будут ее ждать, Уля вернулась к ка­литке.

— Он нам сказал, как его зовут, — Зенек, Зенон Вуйчик! — немедленно сообщил ей Юлек. Глаза у него горели, новость казалась ему чрезвычайно важной.

— А в остальном мы знаем о нем столько же, сколько раньше, то есть вообще ничего, — пожал плечами Мариан.

— Знаешь, он ночевал на острове! — возбужденно про­должал Юлек. — Представляешь, целую ночь там пробыл! Один-одинешенек, в нашей палатке! В такой дождь! Хорошо хоть там было наше одеяло.

Уля давно догадалась, что Зенек провел ночь на острове.

— А что он теперь собирается делать? — спросила она. — Он не говорил?

— Нет,— ответил Мариан.

— Мы ему показали, где мы живем, — похвастался Юлек.

— А он даже не посмотрел, — дополнил Мариан.

— А вот и посмотрел, я сам видел, что посмотрел! — спо­рил Юлек, не желая терять надежду. Как и Уля, он не мог примириться с тем, что таинственный незнакомец уйдет в неведомую даль, где его ждет загадочное «дело», и они так ничего о нем и не узнают. — Мы его подождем, правда, Мариан?

— Зачем? Он вовсе не хочет, чтобы мы ему голову моро­чили.

— А все-таки лучше подождем!

Однако Мариан считал, что они свое сделали и теперь пора вернуться к нормальной жизни. Да и бабушка ждет с ужином.

— Ужин! — воскликнул Юлек с презрением. — Я могу во­все не ужинать! И вообще, еще рано.

— Ладно, кончай канитель. Опоздаем — бабушка будет ругаться.

Пришлось уйти. Мариан шел неторопливо и спокойно, Юлек то и дело останавливался и оглядывался на дом док­тора.

Уля пошла на террасу и устроилась в уголке на топчане. Перед ней была раскрытая книга. Но мысли разбегались, и чтение шло плохо. Вскоре она заметила, что была еще одна причина, мешавшая ей сосредоточиться: голоса, доносившиеся из кабинета. Уля никогда прежде не сидела на террасе во время приема и не знала, что из-за двери так хорошо все слышно.

Слабый немолодой женский голос пространно жаловался на боли в боку, в печени, в пояснице... Второй голос рас­спрашивал и советовал. Неужели это отец? Это был совсем не тот нервный и сухой голос, который Уля так хорошо изучила во время неприятных ежедневных разговоров. Он звучал сво­бодно, как будто только сейчас, с больным, доктор становился самим собой. А главное — это был ласковый, дружелюбный голос, голос доброго человека... Значит, ее отец добрый? Нет, нет, это не так! Уля точно знает, что он не добрый. Это просто профессиональная вежливость. Отец обязан быть лю­безным, вот и все. Загадочная двойственность человеческой натуры, которая недавно так обескуражила Улю, здесь объ­яснялась очень легко.

— Спасибо, доктор, спасибо вам! — говорил старческий голос. — Вам, как матери родной, все сказать можно...

Что она говорит, эта старуха?.. «Как матери родной»? До чего люди глупы! Уля сострадательно усмехнулась.

— До свиданья, доктор.

Скрипнула дверь из кабинета в приемную, голос женщины затих. Вдруг Уля вздрогнула.

— Садись, сынок, посмотрим твою несчастную ногу, — го­ворил отец. — Давно это случилось?

— Три дня назад, — ответил хрипловатый голос Зенека. — На стекло напоролся.

— Гм...

Этот звук выражал озабоченность; по-видимому, рана вы­глядела неважно. Уля услышала металлическое звяканье ин­струментов и чирканье спички. «Зажигает спиртовку, — уга­дала девочка, — кладет шприц в стерилизатор, сейчас будет кипятить».

— Придется немного подождать, а пока я тебя осмотрю. Зенек недовольно пробормотал что-то, потом сказал резко:

— Ничего у меня не болит, только нога.

— Посмотрим, посмотрим. — Голос доктора мягко убеждал, в нем не было ни обиды, ни раздражения. — Сейчас по­смотрим.

Наступила тишина, прерываемая короткими указаниями: «Дыши... не дыши... Так, еще раз... Ложись... Садись...»

— Основательно ты простудился... Кости у тебя не болят?

— Болят. Но это ерунда.

— Миндалины тоже не в порядке. Следует о них поду­мать. Не сейчас, разумеется.

Снова звякнули инструменты: видимо, отец вынимает их из кипятка и раскладывает на стеклянной плитке.

— Будете резать? — Голос Зенека звучит сдавленно, глухо.

«Боится», — думает Уля и, хотя никто ее не может услы­шать, тихо повторяет: «Не бойся, Зенек, не бойся, не бойся».

— Да, — говорит отец, — необходимо вскрыть.

— Будет больно?

— Будет. Но недолго. А потом сразу станет легче. Возь­мись за ручки кресла и сжимай их как можно крепче. Так.

На ногу не смотри, это мое дело. Ты же взрослый человек, верно?

Ответа не последовало.

«Не бойся, не бойся, не бойся», — повторяет Уля. Потом забывает обо всем и только ждет, когда же Зенек закричит. Он не кричит.

— Вот и все, сынок, — говорит отец.— Самое страшное позади. Что, вспотел? Еще бы, это не шутки, можешь собой гордиться... Теперь перевяжем... А сейчас пересядь-ка сюда, ко мне, только осторожно... Я выпишу тебе рецепт. Через минуту отец объясняет:

— Это микстура, а это порошки, то и другое по три раза в день. И еще одно, самое главное: скажи матери, что ты дол­жен три дня лежать в постели.

Молчание.

— Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу. Скажу.

Уля удивилась. Ей не приходило в голову, что мать Зенека может быть где-нибудь поблизости: он же сам сказал, что приехал издалека. . ." А может, к ней-то он сейчас и идет?

Тем временем разговор в кабинете продолжается:

— Ты пришел ко мне один или с кем-нибудь из родных?

— Один.

— В таком случае Уля сбегает к твоим родителям. Тебя надо отвезти.

— Зачем? — быстро говорит Зенек. — Не надо.

-— Я, мой дорогой, лучше знаю. Со свежей повязкой хо­дить нельзя.

Молчание, потом резкий голос Зенека:

— Я живу не в Ольшинах.

— А где?

— Я еду автостопом. . . Сюда я вообще попал случайно.

— Но ты же здесь где-нибудь остановился.. . у родствен­ников, у приятеля.. .

— . . .У приятеля.

— Может, у Мариана, который дружит с моей Улей? — Нет! — сказал, как будто огрызнулся, Зенек.

— Послушай, мальчик, — голос отца звучит озабоченно,— мне кажется, у тебя что-то не в порядке. Ты что-то от меня скрываешь. Я хотел бы тебе помочь, но для этого мне нужно знать правду. Я врач, и все, что ты мне скажешь, останется между нами.

Как только в кабинете начался этот разговор, Уля поду­мала, что ей не следует его слушать. А теперь, при последних словах отца, надо было немедленно вскочить и уйти. Но она не в силах была это сделать и, замерев, ожидала ответа Зенека.

— Ничего я не скрываю, — враждебно сказал Зенек. — Просто путешествую, и всё.

Опять тихо.. . Сейчас отец рассердится!

— Придется тебе прервать свое путешествие, — спокойно сказал доктор. — Я отвезу тебя в больницу в Лентов. Нена­долго, не бойся, дня на три-четыре, пока подживет нога. Сту­пай пока в приемную, подожди, я закончу прием и отвезу тебя.

Ответа не было. Скрипнула дверь, и в кабинете врача раз­дался голос нового пациента.

Уля присела на ступеньках террасы. Что теперь будет?

Зенек попал в ловушку. Уля догадалась, что предложение отца должно было прийтись ему не по вкусу. Он ведь гово­рил, что ему некогда, что его ждет какое-то «дело». Интерес­но, что за дело? Уля не представляла себе, ради чего можно проделать такое путешествие, автостопом и пешком, по незна­комым местам, ночевать под открытым небом, переносить боль — все, только бы скорей добраться до цели. Ей хотелось помочь ему в достижении этой цели, и в то же время она ра­довалась, что он попадет в больницу и несколько дней будет

в надежных руках.

«Сейчас он ко мне придет, — подумала она.— Не надо по­казывать ему, как я из-за него волнуюсь». Уля взяла книжку, заставила себя прочесть страницу, другую... Время шло, и наконец она поняла, что Зенек не придет. Значит, действи­тельно разговор на острове не имел никакого значения...

Она обошла дом и, не желая входить в приемную через парадную дверь, пробралась на кухню. Пани Цыдзик спокой­но восседала на своем табурете.

— Слава богу, осталось всего три пациента, — удовлетворенно сказала она. — Скоро прием кончится, и доктор смо­жет отдохнуть.

— Отец поедет в Лентов, — нарочито безразличным тоном сказала Уля. — Он повезет того парня с больной ногой, ко­торый ждет в приемной.

— Станет такой парень ждать, как же! — добродушно рас­смеялась пани Цыдзик.

— То есть как это?

— Говорю же тебе, взял да и ушел. Такой, если на ногах не сможет, на руках уйдет. Только бы не сидеть ни минутки.