Лабиринт
В последующие дни наши жизни вошли в определенное русло, и постепенно причина нашего заточения стала ясна. Доктор Шульц был неврологом – то есть, специалистом по мозгу, нервам, интеллекту и тому, как люди учатся. Экспериментируя на нас, он надеялся понять, могут ли определенные инъекции помочь нам запоминать больше и быстрее. Двое молодых людей, Джордж и Джули, были студентами биологического университета.
– Всегда следите, – говорил он им, – за признаками улучшения, быстрейшим запоминанием, реакцией в группе А по сравнению с группой Б, обе сравнивайте с контрольной группой.
Моя тренировка началась через день после первой инъекции. Ее проводил Джордж; полагаю, Джули и доктор Шульц проводили тот же тест на других крысах. Он взял мою клетку с полки и отнес ее в другую комнату, похожую на первую, но с большим количеством оборудования; клеток в ней не было. Он вставил клетку в отверстие у стены, открыл ее, открыл соответствующую дверцу в стене – и я был свободен.
По крайней мере, я так думал. Маленькая дверца в стене вела в короткий коридор, который выходил, или так казалось, прямо на зеленую лужайку. Я ясно ее видел, за ней были кусты, а за ними улица – свобода, ничего кроме воздуха между мной и ей. Более того, я могу ощутить свежий ветер. Они меня отпустили?
Я ринулся вперед к открытой части коридора, а потом отпрыгнул назад. Я не мог пойти туда. Около пятнадцати сантиметров от моей клетки (все еще открытой позади меня) с полом творилось что-то ужасное. Когда я доходил до этого места, ужасное покалывание пронизывало мою кожу, мышцы сводило судорогой, в глазах темнело, и начинала кружиться голова. Я так и не привык к этому ощущению (да и никто не мог) но на самом деле испытывал его много раз и постепенно понял, что это: ощущение от электрического разряда. Он не был похож на боль, но все-таки невыносим.
Тогда я безумно хотел попасть на лужайку, спрятаться в кусты, убежать от клетки. Я вновь пробовал, и вновь отпрыгивал назад. Без толку. А потом я увидел, что влево уходит еще один коридор. Сначала я его не заметил, потому что отчаянно хотел попасть на открытую лужайку. Казалось, что второй коридор заканчивается в полутора метрах белой стеной. Хотя там был свет: должно быть там был угол. Я побежал туда, осторожно, не доверяя полу. В конце коридор поворачивал вправо – там была еще одна лужайка, еще одно открытое место. На тот момент я приблизился; а потом, когда я уже было решил, что у меня получится, я снова ощутил разряд. Я отпрыгнул назад и увидел, что есть еще один коридор, уходящий вправо. И вновь я побежал, снова увидел открытую лужайку и опять меня остановил разряд. Так повторялось снова и снова; и каждый раз мне казалось, что я стал ближе к свободе.
Но когда наконец у меня получилось и трава была всего лишь в шаге от меня, передо мной и за мной опустилась проволочная стена, потолок надо мной открылся, появилась рука в перчатке и подняла меня.
Раздался голос:
– Четыре минуты тридцать семь секунд.
Это был Джордж.
После всей беготни по коридору оказалось, что я попал в ловушку в нескольких сантиметрах от того, откуда начал, а через потайное отверстие за мной сверху все время наблюдал Джордж.
Я был в том, что называется лабиринтом, устройстве, которое проверяет интеллект и память. Потом меня вновь сажали туда несколько раз, как и остальных. Во второй раз я прошел его чуть быстрее, потому что я вспомнил – в некоторой степени – в каких коридорах был пол с электричеством, а в каких нет. На третий раз получилось еще быстрее; и после каждого испытания Джордж (а иногда Джули или доктор Шульц) записывали, сколько времени уходило на прохождение лабиринта. Вы можете спросить, почему я носился по нему, когда знал, что это был всего лишь обманом? Отвечу: я не мог этого не делать. Когда ты живешь в клетке, ты не выносишь того, что не можешь бегать, несмотря на то, что бежать по лабиринту – всего лишь иллюзия.
Были еще уколы, другие тесты, некоторые из них были важнее лабиринта, потому что он был сделан для того, чтобы проверить, как быстро мы запоминаем, а остальные в действительности учили нас чему-либо, или как минимум вели к реальному обучению.
Один доктор Шульц называл «распознавание формы». Нас помещали в маленькую комнату с тремя дверями, ведущими из нее – одна была круглой, вторая – квадратной, а третья – треугольной. Эти двери на петлях, с пружинами, которые держали их закрытыми, но их легко было открыть, а каждая дверь вела в другую комнату с тремя такими же дверями. Но уловка была вот в чем: если ты входил не в ту дверь, в комнате, в которую ты входил, был электрический пол и ты получал разряд. Поэтому нужно было запоминать: в первой комнате ты вошел в круглую дверь, во второй – в треугольную и так далее.
Все эти тесты помогали нам скоротать время, и недели летели быстро, но они не уменьшали нашего желания убежать. Я скучал по своему старому дому в водостоке; я жаждал увидеться с мамой и папой и сбегать на рынок с братом. Знаю, это же чувствовали и остальные; хотя казалось, что надежды нет. Однако была крыса, которая все же решила попробовать.
Он был молодым, возможно, самым маленьким из тех, кого поймали, по случайности его клетка была рядом с моей; мне следует упомянуть, что, как Дженнер и я, он был в группе, которую доктор Шульц называл А. Его звали Джастин.
Однажды поздно ночью я услышал, как он зовет меня, он говорил тихо сквозь деревянную перегородку между нашими клетками. Эти перегородки были задуманы, чтобы мы не узнали друг друга и чтобы мы не разговаривали друг с другом; через них было плохо слышно и, конечно, ты не видел, с кем разговариваешь. Думаю, доктор Шульц нарочно сделал их из звуконепроницаемого материала. Но при желании услышать можно было, если прижаться с соседом в ближайшие друг к другу углы, и говорить прямо через прутья клетки.
– Никодимус?
– Да? – Я подошел к углу.
– Сколько мы уже здесь?
– Ты имеешь ввиду с самого начала? С того момента, как нас поймали?
– Да.
– Не знаю. Несколько месяцев – я думаю, но не могу отследить точно.
– Знаю. Я тоже. Думаешь, снаружи сейчас зима?
– Возможно. Или поздняя осень.
– Будет холодно.
– Но не здесь.
– Нет. Но я собираюсь выбраться.
– Выбраться? Но как? Твоя клетка закрыта.
– Завтра у нас будут инъекции, поэтому клетки откроют. Когда они это сделают, я собираюсь бежать.
– Бежать куда?
– Не знаю. По крайней мере, я смогу оглядеться. Здесь должен быть выход. Что я теряю?
– Ты можешь пораниться.
– Не думаю. В любом случае они не причинят мне вреда.
Под «они» Джастин подразумевал доктора Шульца и остальных двух. Он уверенно добавил:
– Все эти уколы, все потраченное время… мы слишком ценны для них теперь. Они будут осторожны.
Эта идея не приходила раньше мне в голову, но поразмыслив над этим, я решил, что Джастин прав. Доктор Шульц, Джули и Джордж проводили за работой с нами месяцы; они не могли причинить нам никакого вреда. С другой стороны, они не могли позволить, чтобы кто-либо из нас сбежал.
Джастин попытался следующим утром. Это вызвало некоторый восторг, но вовсе не тот, что мы ожидали. Джули открыла клетку Джастина со шприцом в руке. Джастин мощным прыжком слетел на пол (с высоты около метра) с глухим звуком, отряхнулся и побежал, ускользая из виду в сторону другого конца комнаты.
Джули вовсе не казалась встревоженной. Она спокойно положила шприц на полку, а потом подошла к двери лаборатории и нажала на кнопку на стене рядом с ней. У двери загорелась красная лампочка. Она взяла блокнот и карандаш со стола и пошла за Джастином. Я не мог их видеть.
Несколько минут спустя вошли доктор Шульц и Джордж. Они осторожно открыли дверь и закрыли ее за собой.
– Внешняя дверь тоже закрыта. – сказал доктор Шульц. – Где он?
– Внизу, – ответила Джули. – Изучает воздуховоды.
– Правда? Которая из них?
– Он из группы А, как вы и ожидали. Номер девять. Я делаю записи о его поведении.
Очевидно, красная лампочка была каким-то сигналом тревоги и внутри комнаты и за дверью – «лабораторное животное на свободе». И доктор Шульц не только знал об этом, он ожидал, что это случится.
– …на несколько дней раньше, чем я думал. – говорил он. – Но так даже лучше. Вы понимаете…
– Смотрите, – сказала Джули. – Он изучил все плинтусы, но рассматривает и окна тоже. Видите, как он отходит, чтобы посмотреть?
– Конечно, – проговорил доктор Шульц. – И в то же время следит за нами. Видите?
– У него здорово получается, – сказал Джордж.
– Можете представить, что лабораторная крыса проделывает такое? Или одна из контрольной группы? Нужно попытаться обобщить то, что у нас есть. Группа А опережает контрольную группу на триста процентов в запоминании и становится умнее. Группа Б продвинулась всего лишь на двадцать процентов. Дело в новой ДНК. Мы совершили настоящий прорыв, а так как это ДНК, мы можем получить мутацию, новый вид крыс. Но нужно быть осторожными. Думаю, нам нужно продолжать следующую серию инъекций.
– Стероиды?
(Что бы это значило).
– Да. Это на время замедлит их – хотя я сомневаюсь. Но даже если и так, то оно этого стоит, потому что это увеличит продолжительность их жизни как минимум вдвое. Может, больше. Может, гораздо больше.
– Смотрите, – сказала Джули. – А-9 сделал открытие. Он нашел мышей.
Джордж заметил:
– Смотрите, как он изучает их.
– Возможно, – усмехнулся доктор Шульц. – Он думает, готовы ли и они к стероидным инъекциям. Кстати, думаю группа Ж готова. Она практически так же хороша, как и группа А.
– Мне принести сачок, положить его обратно? – спросил Джордж.
– Сомневаюсь, что это нужно, – ответил доктор Шульц. – Теперь он понял, что ему не выбраться.
Но они недооценивали Джастина. Он этого не понял.
Урок чтения
Конечно, Джастин не улизнул в тот день, даже не в тот год. Когда она – Джули – надела перчатки и пришла за ним, он довольно быстро сдался и через несколько секунд был вновь в своей клетке.
И все же он кое-что узнал. Он изучил, как заметила Джули, воздуховоды – отверстия вдоль стены, через которые поступал теплый воздух зимой, холодный воздух летом, и он изучил окна. В общей сложности он узнал, что может, по крайней мере, время от времени, выпрыгивать из клетки и бродить по комнате, без последствий, не поранившись. Это со временем оказалось важным. Потому что именно Джастин вместе с Дженнером поняли, как убежать. Я тоже поучаствовал в этом. Но все произошло гораздо позже.
Не буду вдаваться в детали об остальных тестах, кроме одного, который оказался наиболее полезным. Но в общем в течение многих месяцев происходило две вещи:
Первое, мы учились больше, чем когда-либо другие крысы, и мы становились гораздо умнее их.
Вторая вещь, с некоторой точки зрения, может считаться еще более важной и более поразительной, чем первая. Доктор Шульц (вы помните) говорил, что новый курс инъекций может увеличить нашу продолжительность вдвое или больше. Однако он не был готов к тому, что произошло. Возможно, дело было в странном сочетании инъекций обоих типов – не знаю, он тоже не имел понятия. Но результат отличался от ожидаемого, и казалось, что в группе А старение практически прекратилось.
Например – за годы, проведенные в лаборатории, большинство крыс в контрольной группе состарились, заболели и наконец умерли; то же произошло и в группе Б, хотя им также делали уколы, но формула препарата отличалась от нашей. Но среди нашей двадцатки в группе А, никто не наблюдал никаких признаков старения. Очевидно (хоть мы редко их видели) то же самое происходило в группе Ж, мышей, которым делали те же уколы, что и нам.
Доктор Шульц был в восторге.
– Малая продолжительность жизни всегда была основным ограничивающим фактором в образовании, – говорил он Джули и Джорджу. – Если мы сможем удвоить ее и одновременно ускорить процесс запоминания, возможности будут безграничны.
Удвоить ее! Даже теперь, годы спустя, годы, после того, как инъекции прекратились, мы едва ли выглядим старше, чем были тогда.
Сами мы ничего не замечали. То есть, мы не чувствовали себя по-другому, а так как с другими группами мы не контактировали, нам не с кем было сравнивать. Все мы слушали то, что говорил доктор Шульц. С остальными готовил он исследование о нас, видимо чтобы его напечатали в каком-то научном журнале: каждое утро он надиктовывал результаты тестов предыдущего дня на диктофон. Мы все слышали, хотя употреблялось много терминов, которых мы не понимали, особенно в первое время. Пока исследование не будет опубликовано (он постоянно напоминал об этом Джорджу и Джули), весь эксперимент был засекречен.
После трудной работы над «распознаванием формы», о котором я упоминал раньше, началась важная фаза тренировок. Но она была совсем другой. В первый раз они использовали звуки наряду с формами, изображениями, настоящими изображениями, которые мы могли узнать. Например, одним из первых и простейших изображений была картинка, настоящая фотография крысы. Полагаю, что они были уверены, что мы знаем, кто это. Эту картинку показывали на экране с подсветкой. А потом после того, как я смотрел на картинку и узнавал ее, на экране под ней загоралась фигура – вертикальная палочка с двумя прямыми линиями, такой я ни разу не видел. Голос начал:
– Ка.
– Ка.
– Ка.
Голос принадлежал Джули, она говорила очень отчетливо, но звук был металлическим – это была запись. Повторив «ка» около двенадцати раз, эта фигура исчезла, а на экране появилась другая, все еще под картинкой крысы. Это была палочка с полукругом. Голос Джули раздался вновь:
– Эр.
– Эр.
– Эр.
Когда эта фигура исчезла, на экране появилась третья. Это были две палочки с полукругом. Джули повторила:
– Ы.
– Ы.
– Ы.
Потом появилось еще две фигурки.
А потом все пять фигур появились разом, на пленке было записано:
– Ка.
– Эр.
– Ы.
– Эс.
– А.
– Крыса.
Вы, наверное, уже поняли, что происходило: они учили нас читать. Символы под картинкой были буквами К-Р-Ы-С-А. Но это не приходило мне в голову, да и ни к кому другому, долгое время. Потому что мы, конечно, не знали, что такое чтение.
О, мы довольно легко научились распознавать формы, а когда я видел картинку крысы, я сразу понимал, какие символы появятся под ней. В то же время, когда на картинке появлялась кошка, я понимал, что появятся те же фигурки, кроме некоторых. А голос Джули повторял: «Кошка-кошка-кошка». Я даже понял, что когда на картинке появлялось несколько крыс, менялась последняя буква – как и в середине – а звук ее был: «Ы-Ы-Ы». Но никто из нас понятия не имел, зачем это делалось.
Наконец Дженнер догадался. К тому времени мы придумали некоторую систему общения, довольно простую, обычную передачу сообщений от одной клетки в другую, как передача записок в школе. Джастин, сидевший рядом со мной, однажды позвал меня:
– Сообщение для Никодимуса от Дженнера. Он говорит, это важно.
– Хорошо, – сказал я. – Что за сообщение?
– Посмотри на фигурки на стене рядом с дверью. Он говорит, чтобы ты внимательно посмотрел.
Моя клетка, как клетка Дженнера и остальных крыс из группы А, была достаточно близко к двери, чтобы я понял, о чем он: рядом с дверью висел большой квадратный кусок белого картона, прикрепленный к стене – табличка. Она была покрыта большим количеством черных значков, на которые я до этого не обращал внимания (хотя они были там с того времени, как мы прибыли сюда).
А теперь впервые я присмотрелся к ним и понял, что обнаружил Дженнер.
Первая строчка значков на стене была мне понятны: К-Р-Ы-С-Ы; как только я увидел ее, я подумал о картинке, которая ее сопровождала; и как только я сделал так, это и было чтением. Потому что, конечно, именно это и есть чтение: использование символов для представления предмета или мысли. С того я времени я постепенно начал понимать, зачем были эти уроки, и, однажды поняв идею, я хотел выучить больше. Я едва мог дождаться следующего урока, а потом следующего. Сама идея чтения, по крайней мере, для меня, была захватывающей. Я помню, каким гордым я был, когда месяцы спустя смог прочесть и понять всю табличку. Я прочел ее тысячу раз и никогда ее не забуду: