Дорогие жители Торнана, у меня для вас сюрприз! Хатарис и Улсвея хотят рассказать вам ужасную вещь.
* * *
— Ну, бесподобные наши, чем вы хотите удивить и ошеломить нас на этот раз?
— Хатарис, почему у тебя такой хитрый вид? Ты уже приготовил заключительную фразу своего рассказа, которая сразит нас всех на месте?
— Ах, соседи, не смейтесь над ними. Они такие несчастные! Воспитывались в детской колонии!
— О! Ах! Ой! Ты права, Эя, их рассказ должен быть ужасным.
— Итак, Хатарис, Улсвея, расскажите-ка нам по порядку, как в вашем обществе занимались детьми, и как это общество докатилось до такого состояния?
— Я не знаю, когда и как образовались первые колонии, я этим просто никогда не интересовался. Только знаю, что все дети от двух до восемнадцати лет воспитывались и учились там. Наши родители тоже послали нас с Улсвеей в колонию, так как это было общепринятым правилом. Все так делали.
В колонии у нас были профессиональные воспитатели и высококвалифицированные учителя. Детей поменьше воспитатели водили на прогулки, на обед и на ужин в столовую, следили за тем, чтобы малыши правильно играли.
Дети постарше учились в школе. Изучали, в основном, технические предметы.
Что вам еще рассказать? Изо дня в день — учёба, уроки, обеды в столовой, прогулки, общественные собрания. И все по часам. Вспомнить особо нечего. А вечером, когда мы приходили домой…
— Так вы не постоянно жили в колонии? Иногда вы бывали дома?
— Да, ночевали мы дома, когда стали постарше. Но дома немного скучно. Родители приходили после работы такие уставшие, им было уже не до нас. Правда, Улсвея? И мы обычно сидели одни в своих комнатах с игрушками или книгами.
— Хатарис, ты сказал, что твои родители после работы уставали. Что, и твоя мама работала?
— Конечно. И даже больше папы. По крайней мере, она приносила в дом больше денег.
— Деньги? Это то, о чем говорил нам Борнах. А мы не верили ему, что где-то в мире может быть такая плохая вещь, как деньги. Ну, да ладно. Кем же работала твоя мама, Хати?
— О, она была видным общественным деятелем Алатариса и еще математиком. Ее очень уважали в городе. А вот у папы была очень непопулярная профессия. Он преподавал древний язык в институте. Зато иногда мы с ним разговаривали по вечерам, он рассказывал интересные вещи.
— Улсвея, а твои родители тоже работали?
— Да.
— Кем?
— Я точно не знаю. Кажется, они были инженерами.
— Ясно. Скажите, а вам хорошо было в колонии?
— Ну, уважаемые, вы и спросили! Как же мне могло быть там хорошо, если я был самым плохим учеником в колонии. Технических предметов я не любил, поэтому больше «двойки» никогда ничего не получал. А воспитатели вообще считали меня хулиганом.
— За что, Хати? Ты меньше всего похож на разбойника.
— Я просто ненавидел колонию! Мне очень хотелось домой, поэтому я постоянно убегал к себе домой или к тарским родственникам. Каждый раз меня ловили и возвращали обратно. После каждого побега меня отчитывали на всеобщем собрании колонии. На следующий день я убегал снова. В конце концов, воспитатели и преподаватели смирились с тем, что из меня ничего не выйдет. Директор детской колонии пообещал мне, что я кончу жизнь под забором.
Но это еще ничего. Вы бы видели, какая Улсвея была несчастная в этой колонии. Мы с ней были в разных группах, так как Ули была меньше меня, но я видел ее каждый день. Улсвея не убегала из колонии, как я, но постоянно пряталась в кустах или под кроватью и все время плакала.
Воспитатели каждый день искали ее где-нибудь. Улсвея выглядела очень несчастной. Еще тогда я ее очень жалел и любил.
— Спасибо, Хатарис! Мне действительно совсем не нравилось в детской колонии. Я была такой нерешительной и необщительной, мне всегда было тяжело среди большого количества людей. В школе я тоже плохо училась, так как была очень тихой и всего боялась. Учителя не предвещали мне ничего хорошего в жизни. Они говорили, что обществу нужны активные деятели, а таким тихоням, как я, одна дорога — в нищенки. Было так обидно слушать все это.
— Бедные дети! Но, Ули, ведь ты не стала никем, ты работала в большой лаборатории.
— Да, самым последним лаборантом. И я понимаю это только теперь, а раньше я так радовалась, что удалось найти работу в такой большой лаборатории. Лучше бы я стала большой «звездой» в самом маленьком музыкальном оркестре.
— Улсвея, теперь ты будешь музыкальной «звездой» всего нашего селения. Торнан хоть и небольшой, в нем живет всего четырнадцать человек, но подумай, Ули, ты будешь «звездой» всего острова!
— Согласна!
— Вот и прекрасно. Теперь скажи, Хатарис, а ты где-нибудь работал после окончания колонии? Ты говорил что-то о своей работе над химическими покрытиями и сплавами металлов.
— Да, я проводил свою жизнь не под забором благодаря маме. Она была уважаемым лидером Алатариса, поэтому пристроила меня в одном из научных институтов. Моя работа была теоретической, если так можно сказать. Я делал все свои изобретения на бумаге, но у меня ни разу не было возможности на практике применить свое новое покрытие или цемент.
— О, Хатарис, не беспокойся, мы предоставим тебе такую возможность. Думаем, что очень скоро нам понадобятся твои знания в области строительства.
— Правда?
— Конечно.
— Какие вы добрые!
— Мы же не воспитывались в детских колониях.
— Мы с Улсвеей не очень много рассказали вам о них, но, поверьте, мы не знаем, что еще можно сказать о колониях.
— Дорогие наши дети, — а вы с Улсвеей еще дети, хотя и большие, достаточно того, что вы уже рассказали. В чем-то ваш рассказ огорчил нас, в чем-то порадовал.
— Что огорчил, это ясно, но чем он вас мог порадовать?
— Хатарис, мы радуемся, что это зло обошло нас стороной.
— А ведь точно.
— Больше всего нас огорчило то, что зло уже появилось на Земле. Детские колонии — это тоже зло. Сейчас Алатарис погиб, все плохое утонуло вместе с островом. Но где гарантия, что вирус зла не возродится где-нибудь снова и не коснется нас?
— Ты говоришь ужасные вещи, сосед Эйр!
— О, мудрое небо! Сделай так, чтобы мы никогда не увидели ужаса падения духовности и озверения человеческого! О великая Богиня Гармонии! Спаси нас ото зла и сохрани детей наших от него же!
— Что же ты молчишь, мудрый предсказатель?
— Небо указывает путь, дорогу выбирают люди. Дорогие друзья, поговорим об этом позже, вам уже пора спать, а я пойду на тумулус. Подумать надо.
— Борнахи, и я хочу с тобой!
— Эя, дай, пожалуйста, нашему Хатарису одеяло, а то спать ночью на вершине пирамиды весьма прохладно.
— А я совсем не собираюсь спать, я буду думать.
— Конечно, Хатарис, конечно, но одеяло лучше возьми.
— Знаю я тебя, Борнахи. Хочешь меня загипнотизировать, а сам будешь думать!
— О! Хатарис!
— Ладно, так и быть — возьму одеяло.
* * *
— Борнах, почему ты им не ответил на вопрос о новом пришествии зла?
— Ты и Ули рассказали людям и без того печальную историю. Я не хотел огорчать их еще больше.
— Так, значит, Алатарис повторится?!
— Смотри, Хатарис, звезда падает.
— Ой, где?
— Вон, такая большая.
— Как я люблю смотреть на падающие звезды, на звезды вообще. Они здесь почему-то ярче и больше, а вот в Алатарисе звезды были не такие блестящие.
— Это потому, что вы пускали в небо слишком много огней.
— И что? Это могло как-то подействовать на яркость звезд?
— Вы своими огоньками хотели затмить сияние звезд. Но звездный свет нельзя приглушить или потушить. Дым от фейерверка затуманивал ваши глаза слезами, и вы почти уже не видели звездного неба. Но это означало только то, что глаза от дыма плохо видели, а не то, что звезды на небе потухли.
— Борнахи, ты гений! Если я тебе мешаю, то могу попробовать уснуть. Но сначала я посмотрю на красоту. Хорошо?
— Конечно, Хатарис. Я, собственно, тоже сейчас смотрю на красоту — на Млечный путь, на лунную дорожку в океане. Красота возвышает мысли и возвеличивает душу человека. Она заставляет наши души стремительно подниматься вверх, лететь все выше и выше, к самым далеким звездам. Скажи, Хатарис, чего ты хочешь сейчас больше всего?
— Мне хочется быть птичкой. Я бы сейчас так и полетел, как птица.
— Так низко?
— Что?
— Я спрашиваю, тебе хочется летать так низко, как птица?
— Я тебя совсем не понимаю, Борнахи. Разве птицы низко летают? Взять хотя бы орла…
— Мой дорогой глупенький Хати, я знаю, что орлы парят высоко над Землей, но даже они не могут долететь до ярких галактик.
— А кто же до них долетит?
— Человек. Запомни, Хатарис, никто и ничто не летает выше и дальше человека.
— Уважаемый, или я тебя не понимаю, или ты что-то не то говоришь.
— Скорее первое.
— Но я ни разу в жизни не видел летающих людей.
— Хатарис, да не ты ли прошлой ночью поднимался в небо и видел яркие галактики? Ты же сам мне об этом рассказывал.
— Хм, так это не я летал, это мои мысли летали.
— А ты хочешь сказать, что твои мысли и чувства — это не есть ты сам? Вчера ты увидел прекрасное ночное небо, в твоей душе возникли чувства, они пробудили мысли, и чувства вместе с мыслями полетели в чудесную даль бесконечности. Я все правильно говорю, Хати?
— Все верно, все так и было.
— Вот видишь. Мысли же и чувства — твои. Их не кто-то за тебя придумал. Они такая же часть тебя, как, вот, твоя рука, нога, глаза, нос. Ведь ты не считаешь свои руки чем-то второстепенным, чужим и далеким?
— Нет — нет. Руки — вот они! Они — это я!
— Так же мысли и чувства. Они — это ты, и ты — это они.
— Все, оказывается, так просто! После того, как ты объяснил, Борнахи!
— Да, Хатарис? Какая гениальная мысль вернулась из полёта по космосу и озарила тебя? У тебя такой вид, как у моего Фати, когда он первый раз увидел бабочку.
— Борнахи! Раз мои мысли и чувства — это я, значит, вчера я по-настоящему летал к звездам! И яркие галактики — это не сон? Вот это да! Я летал, как птица!
— Как человек, Хати, как человек.
— Именно так. Я — Человек? Я — Человек, Борнахи! Какая радость!
— Да-а… Ощущаешь себя Человеком, а не одним из муравьёв в миллиардном муравейнике — это великая радость.
— Нет, Борнахи, ты даже представить не можешь, какая это радость!
— Пожалуй, не могу. Это, наверное, потому, что я родился сразу Человеком, а не муравьём. Как же мне понять и представить радость перерождения?
— Ты хочешь сказать, что я — муравей?
— Теперь уже нет.
— У, вредина, не смейся!
— Хорошо, я сейчас заплачу.
— Борнахи, ты невыносимый человек!
— Тогда почему ты все время за мной ходишь? Если я такой невыносимый, почему ты, Хатарис, пришел за мной сюда, почему сидишь со мной на одном камне? Может, мне подвинуться? А, Хатарис?
— Э… а… Борнахи! С тобой невозможно разговаривать.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно!
— Неужели ты хочешь сказать, что постоянно разговариваешь сам с собой? Почему ты на меня так смотришь, Хати?
— Потому, что я тебя ужасно люблю, Борнахи! Со мной никто и никогда так хорошо не разговаривал. Послушай, а у тебя есть какое-нибудь сокращенное имя? Вот, как у меня: короткое имя — Хати. Борнах — звучит как-то уж очень официально.
— Ты можешь называть меня просто Нахи.
— Вот здорово! Такое красивое короткое имя, что оно значит?
— Человек.
— Ну вот, мы опять вернулись к теме летающих людей.
— Почему?
— Потому что я хотел спросить тебя, Нахи: ты летаешь?
— Летаю.
— Далеко?
— И туда тоже.
— А еще куда?
— Недалеко тоже умею.
— «Недалеко» — это куда, например?
— Ну… в Алатарис. Для меня это совсем рядом.
— Так вот откуда ты знаешь о нашем городе больше, чем мы с Улсвеей. Твои мысли и чувства видели сверху лучше и больше всего, чем наши глаза на земле.
— Наверное, так.
— Ты в этом уверен, Нахи?
— Знаешь, Хатарис, во всем этом видении есть нечто необъяснимое. Это нечто выше всех самых высоких чувств и мудрее всех самых мудрых мыслей. Человеческих слов не хватает, чтобы описать и объяснить это явление. Нет еще на земле языка, с помощью которого можно было бы рассказать всем о великолепии этого высшего нечто. Но иногда я думаю, что это и к лучшему…
— Так как же все-таки увидеть, понять, объяснить это великое нечто?
— Его можно только почувствовать.
— И только так?
— Некоторые могут понять это явление, да и то не умом.
— А чем?
— Сердцем, Хати, сердцем. У нас в народе есть очень древняя поговорка, очень мудрая. Вот послушай, Хатарис: «Усыпи свой ум, пробуди свое сердце, и тогда тебе откроется истина, и душа твоя возрадуется».
— Хорошо сказано, и очень верно.
— Тогда запомни и еще одно правило: все, что верно или истинно — это мудро, а что мудро, то вечно; и вечно то, что истинно и мудро.
— Где ты всему этому научился, Нахи?
— Все это еще мой дедушка говорил. Истина, мой дорогой, стара, как мир. Вообще, в основу всей жизни заложены три правила или закона. Это законы Истины, Добра и Красоты. Если люди в будущем откажутся от одного из этих законов, то в мире станет что-то не так. Откажутся от двух — их жизнь станет ужасной. Если люди позабудут обо всех трех законах сразу, они будут жалко существовать, но не жить. Так-то, Хатарис.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, Борнах. Сам видел существование без Истины, Добра и Красоты. Добро в Алатарисе заменили детскими колониями, Красоту — яркими, быстросгорающими фейерверками.
— А как насчет Истины?
— О, Нахи, и ей в Алатарисе нашли замену. Сядь поудобнее на камне, сейчас я расскажу тебе одну историю.
— Так-так. Я весь — внимание.
— Мы говорили с тобой, что человек летает только тогда, когда летают его мысли и чувства.
— Да, только так можно увидеть всю землю и другие миры.
— Если бы ты сказал это жителям Алатариса, Борнахи, они бы подняли тебя на смех. «Нет, — сказали бы они, — летать можно только на воздушном шаре!» Да-да, в Алатарисе изобрели воздушный шар. Он был выставлен на площади для всеобщего обозрения. Богатые граждане за определённую плату могли подняться на шаре и немного полетать над городом. Шар летал чуть выше дворцовых крыш, люди видели внизу Алатарис и часть острова. Когда они спускались вниз, то объявляли народу, что видели всю землю и весь мир. Вот тебе и Истина.
— Хорошо, что я поудобнее уселся на камне. История об Истине просто бесподобна, особенно в твоем исполнении, Хатарис. Знаешь, расскажи ее всем жителям селения. Для них полезны подобные истории.
— Если ты так считаешь…
— Да, считаю. Но если ты хочешь завтра рассказать свою историю об Истине жителям Торнана, не заснув при этом на полуслове, тебе надо сейчас же спать.
— Но…
— Я знаю, что ты хочешь сказать, поэтому лучше ничего не говори, а закутайся в одеяло и молча слушай тишину, наблюдай за небом…
— Вон еще одна звезда падает, я вижу.
— Не падает, а капает.
— Капает?
— Да, так поется в старой песне.
— Я ее не знаю. Спой, Нахи.
— Ладно, я буду тихонько петь, а ты спи.
— Я попробую.
За холмы уходит солнце,
И над морем месяц всходит.
Месяц землю освещает,
И от края и до края
Над холмами песня льётся,
Раздаётся прямо с неба,
И плывёт над островами,
А в долины песня неба
Опускается туманом.
Во Вселенной миллиарды
Звезд внимают этой песне.
В тихом счастье торжествуя,
Под мелодию сонета
Звезды капают на землю,
Слезы в небе остаются.