— Понимаю! — обрадовалась Ривьера.
— А ты, Руслан?
— Конечно! Что я, глупый, что ли?
— Значит мы — внутри государства! — сообщил Кабачок. — А теперь смотрите: я выхожу за эту палку… Ты меня понимаешь, Ривьера?
— Кажется, уже нет, — ответила Ривьера.
— Вот! — торжественно заключил Кабачок. — Это потому, что я — за границей!
И тут все закричали:
— Ура!!!
Основная работа была сделана. И лошади радостно поскакали в конюшню, потому что уже порядком намаялись с этим государством…
По дороге они напевали:
Как хорошо, когда вокруг
Тебя все понимают.
Когда никто, совсем никто
Друг другу не мешает…
На обочине стояла машина. Она фыркала и никак не желала заводиться. Водитель нервничал, и Кабачок решил его приободрить:
— Поздравляем вас с Днём тяжеловоза!
Но водитель почему-то испугался:
— Уберите лошадь! Я не могу проехать! Милиция! — Даже машину затрясло. Она внезапно взревела и, подняв тучу пыли, унеслась.
— При чём здесь милиция? — размышляли лошади.
— Пожалуй, от дороги стоит отгородиться границей…
Они как раз обо всём договорились, когда на дорогу вышел главный конюх.
— Соня, ты их поймала! Что за животные! То один удерёт, то другой, а то целый табун!..
Кабачок хотел было его утешить, сказать, что всё налаживается: граница установлена, футбольная команда создана, праздники празднуются… А потом подумал: «К чему слова?! Он и сам всё поймёт… когда-нибудь…»
Путник! Если у какого-нибудь шлагбаума тебе встретится улыбчивая лошадь, знай, ты — как раз на границе Лошадиного государства. В этой гостеприимной стороне ты всегда можешь рассчитывать на тёплый приём, ведро воды, пинту овса и солому. Кстати, когда бы ты ни приехал, можешь смело поздравлять всех с Днём тяжеловоза. Руслану так понравился этот праздник, что он празднует его до сих пор. Поэтому за овсом ездят по очереди.
Соня нарвала травки. И пока Кабачок жевал, Соня мечтала:
— Надо придумать, куда мы повесим эту картину.
— Чтобы все могли видеть! — поддержал Кабачок.
— Пойду посмотрю, что получается.
На картине переливалось зелёно-жёлто-синее море трав Это было так прекрасно, что всякий, кто смотрел на картину невольно начинал любить природу! Но… но вместо лошади..
вместо маленькой рыжей лошадки там было какое-то оранжевое недоразумение!
Соня не верила своим глазам. «Может, это картина-загадка? — мелькнуло в её голове. — Может, зритель должен отыскать, где лошадь?»
— Простите, а где тут лошадь? — набравшись смелости, спросила она.
— Что?
— Где лошадь на вашей картине?
— Лошадь? Вот! — Художник ткнул в оранжевое пятно.
— Это — лошадь? — недоверчиво переспросила Соня.
Художник кивнул.
— Знаешь, Кабачок, оказывается, он не умеет рисовать лошадь!
— Как это?
— Совсем не умеет!
— Не может быть!
Они подошли вместе.
— Да, — протянул Кабачок. — Непохоже…
— Хочешь, я тебе ещё травки нарву?
Кабачок уныло помотал головой. Портрет не удался, и всё было ужасно.
— Придумала! — вдруг закричала Соня. — Я тебя сфотографирую!
И сфотографировала.
Кабачок на фотографии получился как настоящий: и уши, и глаза, и рыжая грива. Лошади по очереди подходили и удивлялись: «Очень похоже!»
А Кабачок так растрогался, что решил записать Соню в «Книгу охраны двуногих» второй раз. Теперь под цифрой «один» в книге было записано: «Соня». А под цифрой «два»: «Соня с фотоаппаратом».
Лошадь тянется к искусству
— Помнишь, ты обещала сводить меня в музей? Я сегодня свободен, — однажды сказал Кабачок.
— По-моему, лошади не ходят в музеи. Я ни разу там не видела даже пони, — засомневалась Соня.
— Вот и увидишь!
— В музее нельзя бегать, громко разговаривать…
— Я буду вести себя тихо, — пообещал Кабачок.
Соня не нашла что возразить, и они поскакали в город.
По дороге Соня пыталась научить Кабачка правильно себя вести.
— В музеях обычно говорят об искусстве.
— Хорошо, будем говорить об искусстве, — отозвался Кабачок. — Только надо потренироваться. Начинай!
Соня сосредоточилась:
— Об искусстве обычно говорят так: не правда ли, на этом портрете нарисована голова?
— А я что должен отвечать?
— Несомненно…
— А дальше?
— Потом можно так: это дерево совсем зелёное!
— А я?
— Безусловно… или что-то в этом роде…
— Безусловно, несомненно! Несомненно, безусловно! — бормотал Кабачок.
«Конечно, я никогда не видела, чтобы лошади ходили в музеи, — размышляла Соня, — но, может, я ходила не в те музеи или мы ходили в разное время».
В самом радужном настроении они подъехали к музею…
— С лошадьми нельзя! — отрезала служительница.
— Почему?! — расстроилась Соня.
— Не спорь! — кротко сказал Кабачок и спросил: — А с девочками можно?
— С девочками? — растерялась служительница. — Детский билет надо купить!
— Хорошо, — сказал Кабачок, и они прошли внутрь.
Народу было мало. Служительницы подрёмывали в креслах. И Соня с Кабачком устремились вперёд.
— Почему ты не смотришь картины? — спросила Соня, когда они пробежали залов пять.
— Уже нужно смотреть? — удивился Кабачок.
— Посмотри, это называется портрет, — начала Соня.
— Безусловно! — сказал Кабачок. Потом подумал и уточнил: — Так надо про портрет говорить?
Соня кивнула.
— Как странно, на всех портретах изображено одно и то же! — задумчиво сказал Кабачок.
— Они разные! — растерялась Соня.
— Одинаковые, — настаивал Кабачок. — Ты сравни: здесь нос — и там нос; здесь рот — и там; глаза — глаза… Тут, правда, уши не видны…
Соня решила не спорить. Тем более что Кабачок уже разглядывал батальные полотна.
— Знаешь, художники в этом музее рисуют гораздо лучше, чем тот, что водится в наших краях, — сказал он.
— Они просто по-другому рисуют, — согласилась Соня.
— У них не только можно понять, где у лошади голова, но иногда — и где ноги… Смотри, как красиво гарцует! Я тоже так умею! — и Кабачок загарцевал.
Шум разбудил служительницу.
— Лошадь? — удивилась она. — Вы с ума сошли! Лошадь — в храме искусства!
— Нельзя? — расстроилась Соня.
— Вы что, не видели при входе надпись: на роликах и с велосипедами нельзя?!
— Он без велосипеда!
— Это переходит все границы! Я пойду к директору! — и, размахивая руками, служительница удалилась.
— Сейчас выгонят, — расстроилась Соня. — А мы толком ничего и не посмотрели. Послушай, давай так: если на тебя смотрят, ты притворяешься статуей.
— Зачем это?
— Чтобы нас не выгнали.
— Смотри-ка, лошадь с крыльями! — вдруг оживился Кабачок.
— Это Пегас! Лошадь поэтов.
— Они сразу крылатые рождаются или у них постепенно отрастает?
— Я слышала, как папа говорил про кого-то: «У него выросли крылья». Так что, наверное, не сразу. — Соня и сама не знала.
— То есть если найти поэтов, заделаться к ним лошадью, то, может, отрастут? — Кабачок задумался, а потом спросил: — Кстати, а ты кем будешь, когда вырастешь?
— Не знаю…
— А поэтом не хочешь быть?
— Ты смешной, Кабачок. Это мифическая лошадь, и у неё мифические крылья.
— Какая разница, мифические, не мифические! Лишь бы летали. Соглашайся! А?
От волнения Кабачок почувствовал страшный голод. Он приблизился к одному из пейзажей и попробовал ущипнуть травку.
— Что ты делаешь? — в ужасе закричала Соня. — На тебя смотрят.
Действительно, служительница зала в растерянности глядела на них.
— В моём зале никогда не было лошадей! — поделилась она.
— Это чучело лошади, — сказала Соня и похлопала Кабачка по шее.
— Сама ты чучело! — обиделся Кабачок.
— Чучело? — потерянно бормотала служительница. — Не было чучела. Может, это из другого зала? А где инвентарный номер?! — с надеждой воскликнула она и начала ходить вокруг лошади.
— А как он выглядит? — спросила Соня.
— Такая бирочка железная.
Соня быстро оторвала железяку от соседней картины.
— Вот она!
— И правда. — Служительница совсем растерялась. — Пойду уточню в реестре.
— Уходим! — шепнула Соня.
— Подожди, я хочу понять, когда он взлетает, что делают ноги, и наоборот, когда бежит по земле, куда он девает крылья? — рассуждал Кабачок.
Тут вернулась растерянная служительница.
— Не понимаю, — поделилась она. — Это инвентарный номер от картины «Летний полдень».
— Тогда ясно! — сказала Соня. — Лошадь сошла с картины.
— Деточка, как лошадь могла сойти с картины? — Женщина с укором посмотрела на Соню.
— Никак, — согласилась Соня. — Но я вижу лошадь посреди музея. У вас есть другое объяснение?
— Нет, — устало отозвалась служительница и села на своё место.
Тут Соня и Кабачок услышали:
— А сейчас пройдёмте в следующий зал.
В зал стали заходить дети.
— Сейчас мы увидим удивительную картину…
— Смотрите, лошадь! Настоящая лошадь! — закричал кто-то из детей.
— Не трогайте экспонат! — сурово сказала женщина-экскурсовод.
— Я не экспонат, — обиделся Кабачок.
— Это же лошадь! — перепугалась экскурсовод.
— Ну, лошадь! — сказал Кабачок. — И что?
— Лошадь, а ты можешь нас покатать? — закричали дети.
Экскурсовод растерялась.
— Почему вы не предупредили? — обратилась она к служительнице. — Здесь никогда не было лошади.
— И мне так казалось. А теперь есть. Не знаю, что и думать.
— Лошадь, ты тут работаешь? — спрашивали дети.
— Хорошо! Дети, продолжим! — Экскурсовод хлопнула в ладоши, но её никто не слушал.
— Лошадь, а что ты ешь?
— А как тебя зовут?
— Мы пришли смотреть картины! — в отчаянье объявила экскурсовод. — Девочка, — обратилась она к Соне, — это твоя лошадь?
— Нет.
— А чья?
— Это своя собственная лошадь, — пожала плечами Соня.
— Ну и времена!
В этот момент в зал торопливо вошли директор музея, служители и милиционер.
— Вот! — сказала экскурсовод и пояснила: — Лошадь!
— А-а… — протянул кто-то. — Действительно.
— Что же делать? — растерялся директор.
— А я знаю: лошади любят яблоки, — сообщил кто-то из детей.
Тут вперёд вышел милиционер.
— Повреждения есть? — строго спросил он.
— У кого? — удивился Кабачок.
— Нет, но… — начал было директор.
— Так что вы хотите? Лошадь тянется к искусству. Я бы такие движения души только приветствовал. И впредь, пожалуйста, не отвлекайте милицию от работы! — Милиционер отдал честь и направился к выходу. За ним побежали служители:
— Но с велосипедами нельзя!
— Лошадь мешает экскурсиям!
— Куда же мы катимся? — бормотал директор.
— Спасибо, нам у вас очень понравилось, — сказал Кабачок директору. И директор вдруг просиял:
— Приходите ещё…
— Непременно, — заверил Кабачок, и они с Соней направились к выходу.
— Знаешь, — сказал на улице Кабачок, — если они хотят, чтобы дети добровольно к ним шли, им надо взять на работу хотя бы одну лошадь.
По моим сведениям, некоторые музеи сейчас так и делают.
А Соня в последнее время всерьёз подумывает, не стать ли ей поэтом. Она даже песню написала. О дружбе, не о чём-нибудь.
Песня о дружбе, написанная Соней
Счастливо жили на зависть соседям
Джон и толстушка Дженни.
Джон в кабаке с утра до полночи
Просаживал всё до пенни.
Если же в полночь не возвращался
Домой её милый Джонни,
Толстушка в кабак за ним посылала
Гнедого жеребчика Бонни.
Бонни верен, и Бонни умён,
Сквозь непогоду, пасмурным днём,
Хозяина он домой привезёт,
Всегда домой привезёт.
— Пойдём же, хозяин!
— Постой, старина,
В кружке пока я не вижу дна,
Садись-ка со мной, и выпьем вина.
Куда нам спешить, старина?
Напрасно Дженни всю ночь напролёт
Сидит у окошка и мужа ждёт,
Джонни и Бонни всю ночь за столом
Толкуют за кружкой с вином.
Бонни верен, и Бонни умён,
Сквозь непогоду, пасмурным днём,
Хозяина он домой привезёт,
Всегда домой привезёт.