Только бы они продолжали стоять на месте…
Закинув назад голову, дракон снова издал оглушительный рев, и мощный язык пламени лизнул пролетавший мимо эскадрон шкафов и буфетов, сильно опалив им дверцы; а один буфет, войдя в смертельный штопор, с громким треском рухнул на землю. Однако прочая мебель, похоже, и внимания на это не обратила.
Зато кухонная утварь дрожала от страха.
Бим-бом-динь-дон-кланг!
Продолжая играть, она лишь отступила от пещеры еще немного.
Дракон пригнул голову, пожирая глазами соблазнительно блестевшее столовое серебро. Блеск серебра и неслыханная веселая музыка привели его в такое возбуждение, что он едва сдерживался.
Ему страшно хотелось поскорее унести сверкавшую кухонную утварь в свою любимую сокровищницу, чтобы, став ее вечным хозяином, неторопливо перебирать вещицы одну за другой, ласково их поглаживая, чувствуя округлость столовых ложек, остроту вилок… Ему хотелось обвиться кольцом вокруг этого грохочущего серебра и стать его хранителем до конца времен…
Дракон прищурился, заметив, что посуда еще немного отступила назад. Неужели они вздумали с ним играть? Интересно! Зачем бы им затевать столь опасную игру и дразнить его?
Мускулы дракона напряглись. Хвост нервно дернулся, подняв клубы пыли. Из ноздрей повалил дым. Только так он еще мог сдерживать себя, понимая, что при первом же его броске вся эта блестящая мелюзга тут же разбежится в разные стороны, а ему в итоге достанется в лучшем случае несколько суповых ложек.
Нет, дракон был умен и смекалист. Он прижался к земле, почти касаясь ее чешуйчатым брюхом, хотя мощные задние ноги его дрожали от напряжения, и стал уползать назад, в пещеру, не сводя одного прищуренного глаза с оркестра.
Музыка на мгновение смолкла. Кухонная утварь, растерявшись, не сразу сообразила, как ей поступить. Но щипцы для сахара решительно подняли одну ручку вверх, и оркестр, следуя приказу, сделал шаг вперед.
В тот же миг, быстрый как молния, дракон подскочил, изогнувшись в воздухе, и приземлился прямо перед оркестрантами, подняв густое облако пыли. Своим огромным хвостом, как неводом, он мгновенно сгреб блестящие предметы в одну кучу, и посуда оказалась в ловушке!
По крайней мере так думал дракон. Однако уже через несколько секунд вилки и ножи принялись перепрыгивать через неожиданно возникшую перед ними преграду, вырываясь на свободу.
Группа ложечек для яиц, царапая чешую на длинном, стреловидном конце драконьего хвоста, весьма бодро через него переползла. Полдюжины половников, помогая друг другу, успешно перекатились через среднюю, довольно толстую часть хвоста, а в центре образованного драконьим хвостом круга яйцерезка, подпрыгивая на одном конце большой изогнутой вилки для жаркого, катапультировала с другого ее конца, ножи, один за другим перелетая через дракона, оказывались на свободе.
От гнева дракон взревел так громко, что содрогнулись горы. Он затопал когтистыми лапами и щелкнул в воздухе огромным хвостом, расшвыряв в разные стороны остатки беспомощно повисшей на его чешуе посуды. Прочие же оркестранты, не теряя времени даром, бросились бежать.
Гонимые страстным желанием спастись, они мчались по пыльной горной равнине с поистине завидной скоростью. Дракон так и застыл на месте с разинутой пастью, а опомнившись, послал вслед беглецам огромный язык яркого ревущего пламени, которое сильно опалило землю и несколько отставших десертных ложек, тут же почерневших. Однако никто из оркестрантов и не подумал остановиться.
Кухонные предметы, разбросанные ударом драконьего хвоста в разные стороны, быстро собрались вместе, построились и гуськом ринулись вниз по тропе, извивавшейся меж огромными валунами.
А дракон по-прежнему пребывал в полном недоумении. Только что, как ему казалось, он поймал самую замечательную на свете коллекцию столового серебра и хотел прибавить ее к прочим своим сверкающим сокровищам, хранившимся в пещере, однако уже в следующее мгновение от коллекции не осталось и следа!
Подняв тучу пыли, выдыхая черный дым и сверкая стальными когтями, дракон взмахнул крыльями и бросился в погоню за убегавшими ложками, вилками и ножами. Сдаваться он не собирался! Нет, ни за что!
И охота началась.
Рогатый Барон стоял на смотровой площадке замка и смотрел далеко за горы. В пятый раз за последние пять минут он глянул на свои большие золотые карманные часы и сокрушенно покачал головой.
— Десять минут третьего, и по-прежнему никого! — пробормотал он. — Что же, в самом деле, могло с ними случиться? Сперва вся кухонная утварь сбежала, а теперь еще это… Бал в саду без Главного волшебника? Но это же невозможно! Ингрид никогда мне этого не простит! Ну где же он? — стонал барон. — Где?
— Он здесь, — сказал Бенсон.
— Волшебник? — весь трепеща от радости, обернулся к нему барон.
— Нет, — ласково улыбнулся Бенсон. — Сахарный хворост, который ты, господин мой, уронил, а я поднял. — И гоблин протянул барону сладкую «веточку».
— Ах, это… — разочарованно протянул барон.
— Понравился ли хворост баронессе? — весьма заинтересованно спросил Бенсон.
— Не очень, — сказал Рогатый Барон, морщась и вытирая о штаны руку, испачканную сладким.
— УОЛТЕР! — голос Ингрид прорвался сквозь полдневное солнечное марево, точно порыв ледяного северного ветра. Рогатый Барон вздрогнул.
— Щипцы для сахара — это пустяк. В данный момент мне более всего необходим волшебник. ЛЮБОЙ! — нервно прошипел барон Бенсону. — Да, мой ангел? — крикнул он жене. — Ты что-то хотела?
— Нечего называть меня «ангелом», жалкое ничтожество! — разнеслось по всему замку. — Ты — не Рогатый Барон, а совершенно бесполезный, никчемный чурбан!
— Я? — удивленно спросил Рогатый Барон, — Но почему?
— Да, да, ты, Уолтер! Потому что у меня лопнул корсет! И где только ты раздобыл такую отвратительную дешевку!
— Лопнул? Мега-турбо-корсет? — Барон был крайне удивлен. — Утяжеленная, особо усиленная модель… — Он тихо застонал. — Мне он обошелся в целое состояние…
— Ты меня слышишь, Уолтер? — взвизгнула Ингрид. — Нет, у меня просто слов не хватает! И ты еще смеешь называть себя моим супругом! Ты же ничего не можешь сделать как следует!
— Тысяча извинений, свет очей моих! — устало крикнул Рогатый Барон, задирая голову. — Я сейчас поднимусь к тебе.
— И захвати с собой двадцать пять метров полосатого тика, — потребовала Ингрид. — Придется переделать все платье. Да не забудь иглу и нитки!
— Все, что пожелаешь, моя великолепная! — простонал Рогатый Барон.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — участливо предложил Бенсон.
— Я думаю, ты сделал уже достаточно, — сказал Рогатый Барон, с треском ломая острую рогульку, предложенную ему в качестве вилки, и бросая ее на ступеньку лестницы. И тут вдруг его осенила замечательная мысль…
Он внимательно осмотрел Бенсона с ног до головы — сутулое костлявое тело, остроконечная бородка… Если его должным образом одеть, он, пожалуй, прекрасно сойдет за волшебника!..
— А знаешь, Бенсон, пожалуй, ты действительно можешь кое в чем мне помочь, — сказал барон. — Пойди-ка и переоденься: надень длинный восточный халат и остроконечный колпак, а потом встретимся здесь… — он глянул на часы: прошло всего восемь минут, — через двадцать две минуты.
— УОЛТЕР! — От пронзительного крика Ингрид у барона и Бенсона чуть не лопнули барабанные перепонки. — Я ЖДУ!
— Потише, Норберт! — крикнул Джо, с трудом удерживаясь на левом плече людоеда. Одной рукой он вцепился в его воротник, а другой прижимал к себе Генри, — Да потише ты!
— Не могу, господин мой, — задыхаясь сказал Норберт, — Это все проклятые крылатые сапоги!
— А ты постарайся! — умоляюще проныл Джо. — Мы с Генри только что чуть не свалились!
Видимо, они сильно срезали путь, поднимаясь по очень крутой, почти отвесной тропе, ведущей на ту сторону Гнилых Гор.
— У-у-у-ух! — Норберт, как мельница, замахал руками, стараясь не потерять равновесие.
— А все Рэндальф! — возмущенно заметила Вероника, как всегда сидя на полях волшебниковой шляпы и вцепившись когтями в кромку. — Да проснись же ты, старый олух! — крикнула она Рэндальфу прямо в ухо. — Проснись наконец!
Но тот лишь захрапел еще громче. Его всегда одолевал сон, стоило ему усесться Норберту на плечо; и чем более тряским был путь, тем крепче он спал.
Последовал очередной резкий толчок, и Джо на несколько мгновений показалось, что он улетел в иной неведомый мир, совершенно потеряв из виду Генри, Не успел он прийти в себя, как Норберт столь же сильно споткнулся во второй раз, и Джо, изо всех сил прижав к себе пса и вцепившись в грубую одежду людоеда, заорал в унисон с Вероникой:
— НОРБЕРТ! Да потише ты наконец!!! — Генри поддержал обоих звонким лаем.
— Не могу… я… потише… — задыхаясь ответил Норберт; каждое слово давалось ему с трудом. Он несся вниз по высохшему руслу реки, с грохотом расшвыривая в стороны здоровенные округлые валуны. — Сапоги… не… дают!..
Джо посмотрел вниз. На Норберте были так называемые крылатые сапоги с четырьмя колесиками на подошвах и погнутым рулевым колесом, торчавшим из каблука; сапоги очень напоминали обыкновенные роликовые коньки, и сперва Джо показалось, что людоед отлично умеет на этих «коньках» кататься…
— Крылатые сапоги способны развивать прямо-таки невероятную скорость, — задыхаясь, пояснил Норберт. — Я уже довольно хорошо научился подниматься в них на гору, а вот спускаться мне еще трудновато — тут практика нужна.
Земля впереди вдруг исчезла. Ноги Норберта двигались в воздухе, словно нажимая на невидимые педали. Вероника пронзительно вскрикнула. Генри заскулил. Джо, скрипнув с досады зубами, приготовился к неизбежному удару о землю.
— Уф! — выдохнул он минуту спустя, когда Норберт относительно благополучно приземлился прямо на дорогу и помчался вперед, не снижая прежней скорости.
— А ведь я предупреждала его! — сердито крикнула Вероника. — Я УМОЛЯЛА его: не заставляй Норберта надевать эти крылатые сапоги!
— Ты — умоляла? — спросил Джо.
— Но разве он меня послушает?
— По всей видимости, нет, — вынужден был признать Джо.
— Осторожней! — пронзительно пискнула Вероника.
— Ой! — заныл Норберт. — Сейчас я, кажется, снова споткнусь… А-а-а-а!
Описав дугу, чайная ложечка с тихим шуршанием и намеком на легкий вздох весьма удачно приземлилась в песчаную яму на берегу, погрузившись в сыпучий песок по самую ручку.
На некотором расстоянии от нее на одеяле уютно расположилась семейка гоблинов.
— Здесь песку слишком мало! — канючил гоблиненок.
— Заткнись! Ешь свой сандвич с сопливым хлебом, Гоб, — велел ему отец. — Мама столько сил потратила, чтобы устроить нам этот замечательный пикник, а ты только ноешь да жалуешься!
— Ладно, больше не буду. — И Гоб со скорбным видом откусил кусок сандвича. — А это что такое? — вдруг спросил он, сверкнув завидущими глазками.
— Где? — удивилась мать, только что с удовольствием набившая рот холодной вонючей овсянкой.
— Вон там! — Гоб вскочил и подбежал к тому месту, где только что приземлилась чайная ложечка. — Мам! Пап! Я тут кое-что нашел! — крикнул он.
— Кучу, оставленную розовым смердуном? — насмешливо спросила мать.
— Какашки коромышей? — поинтересовался любящий папаша.
— Нет, оно несъедобное! — крикнул Гоб и присел на корточки. Схватившись за серебряную ручку, торчавшую из песка, он потянул за нее. — Это… просто чайная ложка, — сказал он, поднимая ложечку и показывая ее родителям. Обыкновенная серебряная ложка. Можно, я ее себе возьму?
— Если хочешь, дорогой, — сказала мать. — Только сунь ее поглубже в карман, чтоб не потерялась. А теперь, пожалуй, пора и домой, чтобы успеть в Гоблинтаун к чаю. — Она улыбнулась сынишке. — Тогда ты сможешь воспользоваться новой ложечкой и помешать ею свежий плевый чай!
Упав в глубины гоблинского кармана, чайная ложечка тихонько вздохнула. Там было тепло, мокро и довольно гнусно воняло; но хуже всего — и ложечка задрожала от страха — на нее подействовала царившая в кармане темнота.
3
Когда они достигли знакомого ущелья в Гнилых Горах, дорога выровнялась. Вдали уже виднелись высокие башни и зубчатые стены замка Рогатого Барона; ветерок доносил звуки, свидетельствовавшие о том, что в саду, похоже, действительно устроен прием: слышалось негромкое журчание голосов, звяканье чайных чашек и блюдец и, время от времени, имена прибывающих гостей, объявляемые в рупор.
Норберт скинул свои «коньки» и встал будто вкопанный. Сердце его стучало, как молот; ноги дрожали.
— Вы знаете, — задыхаясь сказал он, — мне кажется, что при известной практике я вполне мог бы овладеть крылатыми сапогами просто мастерски!
— Но сперва ты сломаешь себе шею! Да и нам заодно. — холодно заметила Вероника.
Рэндальф вздрогнул и открыл глаза.
— Мы уже прибыли? — как-то странно озираясь, спросил он; перед ними была все та же каменистая местность.
— Почти, — сказал, отдуваясь, Норберт.
Рэндальф, склонив голову набок, мечтательно прислушался к бормотанию гостей, звяканью чашек и блюдец и звукам оркестра, состоявшего из барабанов, цимбал, пронзительно-унылых волынок и какого-то неведомого иструмента, верещавшего, как розовый смердун, которого тянут за хвост.
— Бал в саду уже давно должен был начаться! — воскликнул Рэндальф, посмотрев на часы. — Три часа! Неужели мы так чудовищно опоздали? Что скажет Рогатый Барон?
— Ну, скажет он примерно следующее: «Ты опять опоздал, жалкий никчемный неудачник, выдающий себя за волшебника!» — театрально взмахнула крылом Вероника.
— Заткнись, Вероника! — лениво буркнул Рэндальф и стукнул посохом по голове людоеда. — Вперед, Норберт! Поспешим! А ты куда, Джо?
Джо соскочил на землю и поставил рядом с собой Генри.
— Если это не имеет принципиального значения, — сказал он, — то мы с Генри остаток пути лучше пройдем пешком.
Вероника тут же взлетела со шляпы Рэндальфа и опустилась на голову Джо.
— Прекрасная мысль! — воскликнула она.
Норберт неуверенно двинулся было вперед, но Рэндальф остановил его:
— Знаешь, я подумал и решил: лучше ты и меня сними, хорошо? И спрячь куда-нибудь эти сапоги. Все-таки для бала они совершенно не подходят.
— Но я только-только начал осваиваться… — возразил Норберт, тут же упал, разумеется, уронив и Рэндальфа.
— Не спорь! — И Рэндальф, поднявшись с земли, воскликнул: — Все за мной!
Они двинулись к воротам замка в полном молчании, зато звуки празднества становились все громче, а гнилостный запах гор начинал заглушать ароматы свежеиспеченных кексов, только что смолотого кофе, сахарной ваты и прочих вкусных вещей. Наконец последний поворот — и перед ними выросла серая громада замка Рогатого Барона.
Рэндальф, предоставив остальным возможность догонять его, чуть ли не вприпрыжку устремился к главным воротам, возле которых сидел стражник со списком приглашенных.
— Мое имя Рэндальф Мудрый, — важно сообщил ему Рэндальф. И, помахав перед носом у стражника приглашением на имя Роджера Морщинистого, быстренько спрятал приглашение в карман. — Но я могу состоять в списке и под именем Роджера Морщинистого. А это, — сказал он, указывая на своих спутников, — мои…
— Да, да, — махнул рукой стражник, подавляя зевоту, — кто бы там ни был… Пусть все проходят. — И он, даже не сверившись со списком гостей, пропустил их и замок.
Несколько ошарашеннные, путники прошли в арку ворот и очутились во дворе. К ним тут же поспешил какой-то гоблин в дурацком одеянии и с рупором в руке.
— Я герольд, — сообщил он. — Как мне оповестить гостей о вашем прибытии?
— Я — великий волшебник Рэндальф Мудрый, — заявил Рэндальф.
— Вот это самоуверенность! Так он и меня, пожалуй, провел бы! — пробормотала Вероника.