— Вторая космическая скорость! — засмеялся Глеб. — Бобик выходит на орбиту! — И добавил, обращаясь к малышам: — Теперь до вечера от вас будет бегать!
— Значит, он нормальный? — спросил Генка, всё ещё продолжая по привычке слегка покручивать палкой.
— А как же эта… пена? — робко подал голос Владик.
— Это всё они виноваты, — давая октябрятам подзатыльники, сказал Глеб. — Решили Бобику зубы почистить! Напихали ему полный рот пасты. Как он их не покусал — удивляюсь!
— Мы пришли с ним мириться, а он убежал, — огорчённо произнёс один из малышей.
— Чего ты палкой-то размахивал? — спросил Глеб Генку.
— Мы тут в засаде сидели, — бодро произнёс Владик, — дикую собаку ждали. Ископаемую… Мамонта.
— Дикую? — удивился Глеб, а октябрята как заворожённые уставились на Владика. — Откуда у нас здесь дикая собака?
— Толик идёт! — вскрикнул Генка, и снова у него на животе появился пропеллер.
К скверу подходил Толик. Впереди него, быстро шевеля короткими лапками и переваливаясь с боку на бок, бежала длинная собака кофейного цвета.
— Это… Мамонт? — спросил Владик. — Ископаемой породы?
— Не Мамонт, а просто — Монд, — сказал Толик. — Его какая-то гражданка в автобусе забыла, шофера мне сдали. Кондуктор имя запомнил. Пока хозяйка не найдётся, она моей будет. А порода — такси.
— Такса, — уточнил Глеб. — А если пёс, то такс.
— И совсем он не рыжий! — сказал Генка довольно.
— Не кусается, потому что бегает тихо и прыгать не умеет, — продолжал Толик гордо. — Ещё вопросы есть?
Глеб и октябрята, присев на корточки, восхищённо рассматривали диковинную собаку-коротконожку.
Такса виляла маленьким острым хвостиком и с интересом глазела по сторонам.
— Вот тебе и Мамонт! — тихо сказал Владик Генке. — Пошли.
— Куда? — воинственно спросил Генка, запихивая свою палку под ремень, как мушкетёрскую шпагу.
— Федьку искать, — вытаскивая свою палку из кустов, пояснил Владик. — Ископаемое из него делать!
Незаписанный
…Это я — незаписанный. Меня ни в один кружок не записывают. Так всегда: разговоров — хоть отбавляй! «Выбирайте себе кружок, какой хотите!», «Идите к нам в кружок!», «Добро пожаловать!»… А когда я пришёл к авиамоделистам, то меня не записали.
Началось всё с тройки по столярному делу. Я, Пашка и Мартын получили по тройке на нос. Наш мастер дядя Яша сказал так:
— Если вы будете этаким манером рубанок в руках держать, следующий раз двойку себе обеспечите! Вот посмотрите ещё раз, как нужно с инструментом обращаться.
И, пока он на моём верстаке ножку для стула выстругивал, я сказал потихоньку Пашке и Мартыну:
— Велика важность — рубанок какой-то! Ножки для стула! Да мы реактивные самолёты строить будем! Давайте пойдём и, всем назло, в авиамодельный кружок запишемся, а?
— Давайте сегодня прямо и пойдём! — предложил Пашка. — Я давно хотел, только одному как-то боязно было!
— Верно, — подтвердил Мартын, — хватит нам незаписанными ходить! Другие в двух кружках сразу, а мы — ни в одном.
Мы едва-едва дождались, когда дядя Яша кончил орудовать рубанком. Потом целый час гуляли по улице и мечтали, как вея школа узнает про реактивные модели, которые мы построим!
Уже темнело, когда мы снова встретились у столярной мастерской — в ней по вечерам занимался авиамодельный кружок.
Встретили нас хорошо. Похвалили за то, что мы наконец определили, что нас больше всего интересует.
— Конечно, мы вас запишем, — сказал руководитель. — Только сперва придётся поработать. Покажите, как вы владеете инструментами, как моделируете… Тогда и примем вас в члены кружка. Ведь наша группа уже сложные модели строит. А если вы ничего не умеете, заниматься будете в другие дни… Не грустите: подучитесь — через месяц и к нам перейдёте.
— Опять учёба? — удивился я. — Снова с инструментами возиться, да ещё в новичках целый месяц ходить?! Нет уж, лучше мы останемся незаписанными! Айда отсюда! — скомандовал я.
Но ушли мы из мастерской вдвоём с Мартыном. Пашка остался с ними, согласился новичком быть. Никакой гордости не оказалось у человека!
Мы ещё долго ходили по улице, обсуждали Пашкин поступок. Вот так друг! Нас на рубанок променял! То все вместе собирались в Антарктиду за китами и пингвинами охотиться, а то вдруг он на всё согласился, чтобы только в кружок записаться!
— Мне, может, тоже очень хочется модели строить, — сказал я, — но безо всяких там проверок, обучений, испытаний! Подумаешь — самолёты! Запишусь в другой кружок, всем назло! Пусть этим моделистам хуже будет!
— Давай в танцевальный запишемся? — предложил Мартын. — Я давно хотел, да как-то одному неохота было идти.
— Что ж, давай… Мы так станцуем, что все ахнут!
Мне действительно очень захотелось танцевать. Я представил себе школьный зал, переполненный ребятами, ярко освещённую сцену… И все хлопают нам с Мартыном. И кричат «бис». Здо?рово!
На следующий день мы отправились на занятие танцевального кружка.
В зале громко играл рояль. Ребята стояли парами и, как заводные, дрыгали то левой, то правой ногой. Так они целый час занимались всякими упражнениями, а я чуть не лопнул от хохота — ведь приходилось сдерживаться и смеяться про себя, а то бы нас прогнали. Потом ребята плясали какой-то гопак. А потом снова принялись за упражнения.
Но самое смешное началось потом, когда после занятий девочки начали подметать зал, а мальчики — натирать паркет.
— Идите, идите сюда, — подозвала нас седая женщина, руководительница кружка. — Вы хотите научиться танцевать?
Мартын сразу уши развесил и пошёл к ней. А я успел удрать. Зачем мне в танцоры записываться? Чтобы полы натирать? Я, помню, где-то читал про то, как до революции ещё мальчиков обучали. Отдавали в учение к сапожнику или портному, например. И заставляли ученика побегушками заниматься. То в магазин посылали за покупками, то посуду мыть, то пол натирать. И гоняли его, гоняли, а делу не учили… Так вот и у этих танцоров получается. И танцы учи, и ногами целый час дрыгай, как клоун на верёвочке, а потом ещё и пол натирай, стулья расставляй!.. Нашли учеников-простаков! Не то время! Нет, уж лучше я буду ходить незаписанный!
А Мартын — тоже мне друг! — записался. Никакой гордости нет у человека! Что ж, пусть становится полотёром! Пусть становится подметальщиком! Я в другой кружок запишусь. И тогда посмотрим, чей кружок будет лучше!
Зашёл я к юным техникам, потом в географический, даже к туристам — не нравится. Техники почему-то должны обязательно слесарничать, географы — карты чертят, таблицы составляют. Туристы — вместо того чтобы сразу в поход, на реку, в лес — чертежи делают, азимуты какие-то изучают. И везде от меня чего-нибудь требовали! То расспрашивали, какие я приборы построил. То — какие у меня отметки по черчению, по географии, математике… Ладно, мне и незаписанному неплохо. Что хочу — то и ворочу…
С Пашкой целый месяц не разговаривал. Потом спросил:
— Как дела? Стругаешь? Эх, нет у тебя гордости!
— Меня завтра будут в члены кружка принимать, — ответил Пашка. — Я уже две модели сделал самостоятельно.
— Подумаешь! — усмехнулся я. — Эка невидаль! Да я, может, уже почти в танцевальный кружок принят, но не хвастаюсь!
И пошёл в тот же вечер на занятие танцоров.
Музыка играет, ребята упражнения делают. Впереди всех Мартын стоит. Ногами ерунду всякую выкомаривает.
«Посмотрим, как ты танцуешь, — подумал я и чуть не засмеялся на весь зал. — Ногами-то под музыку любой шевелить может!»
Потом заиграли вальс, и ребята, разбившись на пары, долго кружились по залу. Затем — гопак. Раза четыре его повторили, всё что-то не нравилось руководительнице. А мне понравилось. И Мартын не хуже других — так скачет, будто он с детства только гопак и плясал!
Объявили перерыв, Мартын ко мне подошёл.
— Наконец-то ты к нам, — говорит. — Давно бы так! А ищешь сам не знаешь чего.
Меня зло взяло: только-только гопак танцевать научился, а уже нос дерёт!
— Нет, — ответил я Мартыну, — ваши танцы меня не интересуют. Я пришёл на пол взглянуть, как он блестит. Щётку-то для натирки паркета купил уже?
— Конечно! — засмеялся Мартын. — Кто же за нас пол натирать будет?
Ну никакой гордости у человека!
Ушёл я. До вечера по улице ходил, даже проголодался. Но наконец придумал! Организую свой собственный кружок! Приходите, ребята, ко мне! Записываю всех желающих, никаких требований не предъявляю, ничего делать не заставлю! Самым знаменитым кружком будем!.. Вот только какой это будет кружок — я ещё не решил. Но на днях обязательно придумаю… Вот увидите!
Абсолютный рекорд
Федя решил стать школьным рекордсменом. Во что бы то ни стало! Мог же Мартын быстрее всех пробежать пятьдесят метров, а Пашка подтянуться сорок раз на перекладине! Чем же Федя хуже их!
И Федя прежде всего решил подковаться теоретически. Недаром кто-то из великих спортсменов — не то Юрий Власов, не то Евгений Гришин — сказал: «Рекорд начинает рождаться в тренировках, в предварительных расчётах».
По расчётам получалось всё точно: рекорд обеспечен. И было очень обидно: как он, Федя, не догадался сразу стать абсолютным рекордсменом!
С той минуты, как Федя принялся выполнять свой рекордный график, он не мог без улыбки смотреть на бегунов, прыгунов и пловцов своей школы.
— Тренируетесь? — усмехался Федя и подмигивал ребятам из своего класса. — Желаю успеха! Я вот тоже иду на тренировку.
О таинственных Фединых тренировках знала вся школа. Но каким именно видом спорта он занимается, не ведали даже его лучшие друзья.
— Стоклеточные шашки, — предполагали одни. — Здесь первым стать легко — в них никто из нашей школы не играет.
— Рекордсменов по шашкам не бывает, — уточнял Мартын. — Есть чемпионы. А Федя заявил, что он идёт на побитие рекорда.
— Подводный спорт! — уверяли другие. — Помните, вчера он всё время говорил про ласты, акваланги, маски, про акул?
— Это он смотрел фильм «Голубой континент»! Про то, как люди под водой плавают, на рыб охотятся, открытия делают…
Сам же Федя, когда его спрашивали о тренировках, таинственно шептал:
— Нужно быть терпеливыми! Скоро вы обо мне услышите!
И вот однажды он пришёл в класс раньше обычного и торжествующе бросил на свою парту бумажный пакет, перевязанный ленточкой.
— Вот, — сказал Федя, — материалы для утверждения рекорда. Так положено: когда установлен какой-нибудь рекорд, нужны доказательства. Про это я много раз читал. Даже когда Юрий Власов выжал штангу, то её после этого ещё раз взвешивали — чтобы ошибки не произошло.
Когда развязали пакет, в нём оказалось пять пакетиков поменьше. В каждом маленьком пакетике было по пачке пронумерованных старых билетов в кинотеатры.
— Что это такое? — удивились ребята.
— Двести пятьдесят билетов, — гордо ответил Федя. — На обороте каждого написано — какой фильм я смотрел по этому билету, где и когда. Двести пятьдесят фильмов за полгода — абсолютный рекорд! Кто больше, а?
— Вот они, твои тренировки! — ахнул Мартын. — Двести пятьдесят раз побывал в кино за шесть месяцев?
— Честное пионерское! — подтвердил Федя. — Иногда даже приходилось на вечерние сеансы пробираться — знаете как трудно было! Но ведь для рекорда не то ещё сделаешь!
Ребята с уважением разглядывали билеты, читали написанные на них названия кинокартин.
— «По ту сторону», — прочёл Пашка, чемпион школы по подтягиванию на перекладине. — Это про что же?
— А «Моряки»? Федя, расскажи!
— Лучше про «Стального солдата», — предложил Мартын.
— Да что вы, ребята, — укладывая билеты в стопочки и перевязывая их ленточками, сказал Федя. — Я и не помню уже этих картин! Иногда подряд три сеанса отсидишь — всё перепутается…
— Тоже мне рекордсмен, — громко сказал Пашка. — Зачем же ты в кино ходил, если ничего у тебя в голове не осталось?
— Да разве это имеет значение? — закричал Федя. — Главное — двести пятьдесят раз. А вы, все вместе взятые, сколько картин просмотрели за это время? Двести, а может, и того меньше! Вам меня никогда не догнать!
И, обиженно поглядывая на расходящихся ребят, Федя продолжал связывать пачки билетов.
Однако Федя добился своего: вся школа зовёт его абсолютным рекордсменом. Правда, самому Феде это звание почему-то не нравится. Может быть, оттого, что к словам «абсолютный рекордсмен» ребята обычно прибавляют «потерянного времени»?
Учу
Ни одно мероприятие дружины не обходилось без Толи Кошкина. В аккуратном комбинезончике, со складным метром в руках, Толя всё свободное время проводил или возле строительства спортплощадки, или там, где ребята сажали деревья, или возле столярной мастерской, где сколачивали скворечники.
Бодрый голос Кошкина раздавался в разных концах двора.
— Разве так роют яму под яблоню? — поучал он садоводов. — У вас же какая-то нора получилась!
И тут же, не отходя от яблони, долго объяснял, какой должна быть яма для посадки фруктового дерева. Через минуту Толю уже было слышно на строительстве спортплощадки:
— Вы понимаете, что роете? Беговую дорожку! В эту колею будет насыпана специальная смесь — гарь. Всё для бегунов! А вы делаете какой-то котлован! Сколько же сюда нужно будет сыпать гари?
Потом Кошкин отчитывал столяров за архитектурные излишества, допущенные при постройке скворечен, затем консультировал мальчиков, занятых установкой спортснарядов. Младшеклассники слушали Толю, который остановился для разговора с ними по пути от садоводов к землекопам.
— Вот вы ещё, я вижу, не втянулись в работу, — говорил Кошкин, демонстративно утирая со лба несуществующий пот. — А пора. Вы бы могли носить песочек для прыжковой ямы или переносить вон те кустики — они лёгкие… Как ты берёшь куст? — закричал он на девочку, которая обняла куст смородины и тащила его к садоводам. — Кусты берутся не так… Я бы вам показал, но рука болит — повредил при земляных работах. Короче говоря, кустики нужно носить осторожно, нежно, бережно. А не так — схватил в охапку и тащи. Ясно-понятно? У меня однажды случай был — такие раз в сто лет происходят… Да поставь ты куст на землю, чего держишь? Стой и слушай… Так вот, сажал я дубы. Да, да, самые настоящие дубы. А ведь это не то что какой-то там кустик. Яму роет для дуба экскаватор. Шагающий! Подносит дуб к яме подъёмный кран. А подвозит дубы для посадки специальный эшелон. На кране работал мой старший брат. И он взял меня с собой на самый верх, в кабину. И вот, вижу, проносится мимо меня дуб, а у него в ветвях — гнездо. И так птенчики кричат — сердце рвётся от жалости. Я шагаю прямо с крана на сук дерева, беру птенцов.
— А какие птенцы? Чьи? — спросила девочка с кустом.
— Неважно. Птичьи птенцы, — отмахнулся Толя. — Так вот…
— А ведь дубы большими не сажают, — сказал робко мальчик из второго класса. — Их обычно выращивают из желудей!
— Теперь, когда техника шагнула вперёд, — сказал Толя, уничтожающе посмотрев на второклассника, — можно обойтись и без желудей… Впрочем, я тут с вами заговорился, а меня работа ждёт…
И он торопливо зашагал к звену, которое красило забор. К Толе привыкли. Когда его комбинезончик не мелькал во время работ по двору, то ребятам словно чего-то не хватало.
— Наверное, траву сеет на футбольном поле, — говорили столяры.
— Запарился небось со столярами, — сочувствовали садоводы, глядя на тяжело дышащего Кошкина.
— Нет, вероятно, составлял новые краски для маляров, — высказывали предположение землекопы.
Купаясь в лучах трудовой славы, Толя чувствовал себя прекрасно. Он уже начал подумывать о том, чтобы усовершенствовать свой костюм: нужно купить брезентовые рукавицы и тёмные, как у сталеваров, очки.