Токло хотел насладиться ощущением покоя, сытости и безопасности, но что-то ему мешало. Это что-то тянуло его, все более и более настойчиво, пока Токло со вздохом не поднялся с травы.
«Где ты? — прокричал он во сне. — Чего тебе от меня надо?»
Не дождавшись ответа, Токло с нарастающим беспокойством побежал в лес, оглядывая каждое дерево. Он не знал, что ищет, но странная тревога тащила его вперед.
— Токло? Уже пора идти?
Голос Лусы разбудил его, и медвежонок понял, что затявкал во сне. Токло открыл глаза, и безмятежный солнечный лес моментально испарился из его памяти. За ветками куста сгустилась тьма, и Токло понял, что наступил вечер. Рев огнезверей стал глуше, словно далекие раскаты грома. Медвежонок осторожно высунул голову из куста. Дождь прекратился, но холодная вода снова противно зачавкала под лапами.
Луса и Уджурак ждали его на берегу. Теперь вода была черной и казалась очень глубокой, так что Токло содрогнулся от страха при одном взгляде на нее.
«Лучше держаться от нее подальше. Так Ока не сможет меня схватить и утопить».
— Пора идти, Токло! — нетерпеливо воскликнул Уджурак.
— Идем, — кивнул Токло и начал взбираться по крутому берегу к Черной Тропе. Слепящие глаза огнезверей прорезали тьму: нескончаемый поток огромных рычащих созданий тянулся по мосту.
— Кажется, ты говорила, что ночью огнезвери уходят спать в свои берлоги? — недовольно спросил Уджурак, поднимая слезящиеся глаза на Лусу.
Она съежилась и пошевелила ушами.
— Но ведь теперь стало немного тише, правда?
— Лучше будем держаться края дороги, — распорядился Токло. — Идем. За мной!
Настороженно поглядывая на огнезверей, проносящихся в обе стороны от них, Токло вскарабкался на мост. Луса пропустила Уджурака, а сама пошла последней. За Черной Тропой возвышалась сверкающая стена, похожа на блестящий стальной подлесок. В просветах между блестящими палками Токло видел чернеющую внизу реку и белую пену, кипевшую возле погруженных в воду лап моста.
«Падать отсюда было бы очень высоко!»
Просветы между палками были слишком узки, чтобы в них мог протиснуться медведь, но у Токло все равно голова закружилась от страха. Больше он не смотрел в эту сторону и сосредоточил все свое внимание на дороге.
Земля на краю моста была покрыта лужами и завалена барахлом плосколицых. Медвежата с отвращением топали по слякоти. Яркие глаза огнезверей слепили Токло, уши у него заложило от их рева, и он брезгливо морщился всякий раз, когда его обдавало грязной водой, летящей из-под круглых черных лап огнезверей. Ветер раздувал его шерсть и нес с собой удушливую вонь ненастоящих зверей.
Они прошли почти половину моста, когда Токло вдруг услышал глубокое низкое рычание. Огромный огнезверь бежал прямо на него, его сияющий лоб закрывал ночное небо. Словно зачарованный, Токло уставился в горящие глаза огнезверя и оцепенел. Дрожа всем телом, он съежился на земле, уверенный, что огромная вонючая тварь сейчас промчится прямо по нему, оставив на земле расплющенное, искореженное тело медвежонка. Луса и Уджурак скорчились за его спиной.
Но зверь промчался мимо. Обернувшись, Токло увидел быстро удаляющиеся в темноту красные задние глаза огнезверя.
Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.
— Идем, — прорычал Токло. — Он нас не задел.
Луса обогнала Уджурака, который застыл возле железной ограды, не сводя глаз с бегущей внизу реки.
— Уджурак! — позвала она. — Мы не может тут останавливаться! Здесь слишком опасно.
Убедившись, что маленький гризли оторвался от ограды и засеменил следом, Токло снова побрел вперед, прислушиваясь к шлепанью медвежьих лап сзади. Пробегающие огнезвери обдавали его ветром, и он то и дело чихал от их противного запаха. Время от времени из огнезверей выглядывали плосколицые и с круглыми от удивления глазами разглядывали Токло и его товарищей.
«Чего уставились? Медведей никогда не видели?»
Один из огнезверей замедлил бег, и откуда-то из его брюха вдруг полыхнула ослепительная вспышка света. Токло успел рассмотреть, как какой-то плосколицый высунулся из окошка и смотрит прямо на них, держа в руках какого-то маленького зверька с одним огромным глазом. Токло оскалил зубы и зарычал. Яркая вспышка повторилась, но зверек не посмел спрыгнуть из рук плосколицего и напасть на Токло, а огнезверь стремительно умчался прочь.
«Ага, испугался?»
Токло казалось, будто он целую вечность плетется по грязи и слякоти через бесконечный мост, но наконец впереди показалась земля. Блестящая ограда закончилась, и совсем рядом вырос нормальный берег, круто убегавший в черную воду.
Спрыгнув с моста, Токло помчался вверх по склону, с наслаждением погружая когти в рыхлую землю. Луса неслась за ним следом, но на полпути обернулась, чтобы дождаться Уджурака. Когда маленький гризли был уже у самого края моста, прямо на него выскочил еще один огромный огнезверь с огромными пылающими глазами.
— Осторожно! — взревел Токло.
Уджурак припустил бегом, но разве медвежьи ноги могут сравниться со здоровенными круглыми лапами огнезверя? Страшные лапы с шипением приближались к Уджураку, а потом огнезверь на бегу ударил его своим сверкающим боком, подбросив в воздух. С отчаянным визгом Уджурак рухнул на землю, повалился набок и кубарем покатился под гору, пока не врезался в куст.
— Уджурак! — закричала Луса, бросаясь к нему вниз по склону.
На несколько мгновений Токло оцепенел, бессмысленно глядя на неподвижное тело маленького гризли. Он думал о другом маленьком медвежонке, навсегда оставшемся неподвижным. Неужели ему суждено услышать, как дыхание Уджурака станет все тише и слабее, а потом совсем прекратится? И тогда они с Лусой должны будут засыпать его землей и листьями, как Тоби? Он помнил, как ревела Ока, когда поняла, что ее любимый сын умер…
Безумная паника всколыхнулась в груди Токло.
«Я не запомнил знаки, которые Ока начертила на земле! Я не запомнил слова, которые она говорила над Тоби!»
Ему хотелось зареветь, как ревела Ока, проклиная духов за то, что они забрали у него Уджурака. Токло не мог заставить себя спуститься вниз и подойти к Лусе. Пока он стоит тут и ничего не видит своими глазами, он можем убедить себя в том, что Уджурак жив. Ярость и острое чувство вины душили Токло. Это он во всем виноват! Он был самым сильным, он должен был защитить Уджурака.
Они должны были переплыть реку, а не идти по этому жуткому мосту!
— Токло! — позвала Луса, сидевшая над Уджураком. — Иди сюда!
Токло заставил себя пошевелиться и неуклюже полез вниз, к тому месту, где лежал Уджурак.
— Он умер?
— Не говори глупости! — вскрикнула Луса, кладя лапу на бок Уджурака. Присмотревшись, Уджурак увидел, что грудь маленького гризли слабо вздымается и опадает. — Видишь? Он дышит!
На миг Токло онемел. Повернув голову, он посмотрел на бегущую темную воду. Река казалась голодной и жадной, раздувшейся от проглоченных духов мертвых медведей. «Сегодня ты не получила еще одного медведя! Обойдешься, слышала?»
Склонившись над Уджураком, Луса торопливо провела языком по его носу и морде.
— Просыпайся, Уджурак! Пожалуйста, просыпайся, — попросила она.
Но глаза Уджурака оставались закрытыми. Если не считать порванной в нескольких местах шкуры, очевидно, пострадавшей при падении на ветки колючего кустарника, на теле медвежонка не было никаких ран. Токло впился когтями в землю. Уджурак должен немедленно проснуться, иначе он заснет навсегда, как Тоби!
Подавшись вперед, Токло обнюхал шерсть маленького гризли, но не почувствовал уже знакомого острого запаха приближающейся смерти. Может быть, Уджурак все-таки выкарабкается! Оглушенный радостью, он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда услышал крик Лусы:
— Он приходит в себя!
Грудь Уджурака всколыхнулась, глаза приоткрылись.
— Уджурак! — ахнула Луса. — Ты можешь встать?
Маленький гризли непонимающе заморгал.
— Что случилось? Где…
Он попытался встать, но неуклюже завалился набок, тоненько взвизгнув от боли.
— Тебя сшиб огнезверь, — сказал Токло.
Кажется, Уджурак его не услышал. Глаза его снова закрылись, и он снова заскулил, а перепуганная Луса принялась обнюхивать все его тело.
— Кажется, все кости целы, — заверила она, поглаживая Уджурака лапой. — Попытайся встать, Уджурак. Нужно уйти отсюда. Сейчас мы найдем какое-нибудь укрытие.
— Я не могу! — простонал Уджурак.
— Нет, можешь, — ответила Луса и, наклонившись, лизнула его в морду. — Вспомни, как ты был гусем и летел над землей на своих сильных и быстрых крыльях? Ты можешь все, Уджурак.
— Но… я больше не гусь, — пробормотал Уджурак, но все-таки с усилием попытался приподняться на лапы.
— Обопрись о меня, — бросилась к нему Луса, подставляя плечо. — Здесь неподалеку есть уютный овражек.
Пошатываясь и спотыкаясь, Уджурак с помощью Лусы доковылял до низинки, укрытой плотными зарослями ягодного кустарника.
Токло шел за ними следом.
— Уджурак, расскажи мне про целебные травы, — попросил он. — Я разыщу для тебя то, что нужно.
— Не… помню, — пробормотал Уджурак, закрывая глаза. Он в изнеможении опустился на землю и затих.
Луса склонилась над ним и сочувственно покачала головой.
— Пусть отдохнет. Расспросим его утром.
Токло кивнул и уселся на краю низинки. На этот раз Уджураку повезло, но что будет завтра? Это место не годится для медведей! Здесь слишком опасно.
«Это я во всем виноват. Уджурак едва не погиб из-за того, что я не могу заставить себя войти в воду».
Токло задумался, вспоминая, что Луса рассказала ему о последних днях жизни его матери. «Может, это правда? Неужели Ока меня все-таки любила?»
Медвежонок тяжело вздохнул. Как он ни пытался себя оправдать, в глубине души Токло знал, что струсил. И его трусость едва не стоила Уджураку жизни. Маленький гризли, разумеется, его простит, но сам Токло не собирался себя прощать.
Глава XI
КАЛЛИК
Каллик потеряла счет времени. Ей казалось, что она уже целую вечность бредет по унылой равнине. Ночи становились все короче, солнце лишь ненадолго скрывало свой сверкающий диск за плоским горизонтом.
Перед полуднем, когда жара становилась невыносимой, а мошки донимали особенно свирепо, Каллик пыталась забиться в какую-нибудь тень и хоть немного вздремнуть. Потом вставала и снова пускалась в путь.
Все чаще и чаще ей попадались отпечатки медвежьих лап и свежий помет. А однажды она увидела впереди огромного белого медведя. Некоторое время Каллик шла за ним на почтительном расстоянии, но потом медведь побежал быстрее, и она потеряла его из виду.
Не было дня, чтобы Каллик не вспоминала семью медведей, выпавших из-под брюха металлической птицы. Она представляла, как играла бы с маленькой медведицей и ее братом, как они гонялись бы друг за другом по льду и возились в снегу.
Но чаще всего Каллик думала о маме и брате.
Все кругом пробуждало в ней воспоминания. Она могла забраться от солнца под скалу и неожиданно вспомнить, как тепло и уютно было лежать в берлоге рядом с Нисой и Таккиком, слушая сказки про Силалюк, которую преследуют жестокие Малиновка, Синица и Кукша. А в другой раз Каллик выкапывала из твердой земли мышку и вдруг увидела, как они с Таккиком сидят возле лунки, а Ниса ловит для них тюленя… Даже на этой выжженной солнцем равнине лапы Каллик начинали приплясывать от волнения, когда она вспомнила, как Ниса выволокла тюленя на лед. Каллик снова почувствовала на языке запах густого тюленьего жира, и представила, как вонзает зубы в податливое мясо.
А однажды утром солнце вдруг заволоклось дымкой и исчезло в большом белом облаке. Потом туч стало больше, они посерели и опустились совсем низко, так что стало совсем темно, и Каллик едва могла разглядеть свои лапы.
Все звуки исчезли, так что Каллик чудилось, будто она ступает по мягким перьям. Стало холодно. Это был не холодный, бодрящий ледяной холод, а сырая, пронизывающая до костей стынь, пробиравшая насквозь и выстужавшая тело с каждым дыханием. Каллик вдруг стало не по себе. Жутко было идти в этой стылой тишине, не зная, что ждет тебя впереди. В этот момент ей захотелось громко заплакать от тоски и одиночества.
У Каллик даже глаза разболелись от яркого сияния, исходившего от пронизанного солнцем тумана. Хорошо еще, что время близилось к вечеру, и солнце вскоре скатилось за горизонт. Теперь Каллик казалось, будто она бредет до берегу моря. Наверное, она задремала на ходу, но когда очнулась, кругом был все тот же туман. Потом она легла спать, но и наутро кругом ничего не изменилось. Потянулись однообразные дни, затянутые густой молочной дымкой, становившейся то ярче, то тусклее, в зависимости от положения солнца.
Однажды, когда мертвая тишина вокруг стала совершенно невыносимой, Каллик решилась громко тявкнуть, но собственный голос показался ей пугающе слабым и жалким на фоне царящего вокруг великого молчания. Каллик вся съежилась от страха, подумав, что кто-нибудь мог услышать ее, и теперь незаметно подкрадется сзади, укутанный туманом. С тех пор она шла молча, стараясь ступать как можно тише и едва дыша.
Она не чувствовала ничего, кроме твердой земли под лапами и пробиравшегося под шерсть холода. Все остальное исчезло в белом безмолвии. Не было ни болот, ни озер с шуршащими камышами, ни даже туч назойливых насекомых — только туман и тишина.
Неужели она теперь до самой смерти не увидит ничего, кроме этой белизны?
И тогда в душе ее стали оживать самые страшные воспоминания. Они казались настолько реальными, будто Каллик снова переживала их наяву. Каллик снова видела, как косатка утягивает под воду окровавленную Нису. Она снова звала своего брата сквозь пелену белого тумана.
— Таккик! — кричала Каллик.
Обезумев от страха, она бросилась сквозь стену белого марева, не замечая острых камней и колючих кустов.
— Я иду, Таккик! Я тебя спасу!
Внезапно Каллик резко остановилась. Впереди шагали две размытые расстоянием фигуры — белые, едва различимые на фоне белого тумана, но все-таки Каллик разглядела, что одна фигура намного больше другой! Взрослая медведица шла впереди, а рядом, чуть позади, ковылял маленький белый медвежонок!
— Я устал! — донеслось до Каллик хныканье малыша. — Посади меня к себе на спину, пожалуйста!
Таккик!
Оцепенев, Каллик смотрела, как медведица присела, чтобы медвежонку было удобнее на нее забраться. Потом она снова тронулась в путь, а малыш удобно растянулся на широкой маминой спине. Запах медведей защекотал ноздри Каллик, и она едва не вскрикнула от изумления. Она уже не верила, что когда-нибудь снова почувствует это дыхание дома!
— Мама! Таккик! Это же я, Каллик! Подождите меня!
Она со всех лап бросилась вперед, но как ни старалась, расстояние между ней и медведями нисколько не сократилось, хотя мама с медвежонком, похоже, нисколько не спешили.
Но как Ниса могла очутиться здесь, если Каллик своими глазами видела, как косатка утянула ее под воду? И как Таккик мог очутиться с ней? Неужели он тоже умер?
Но Каллик не хотела думать об этом. Она ведь слышала слова брата, она почуяла запахи Нисы и Таккика в сыром туманном воздухе, а значит, должна была бежать к ним! Сердце ее бешено колотилось от быстрого бега. Но как она ни старалась, расстояние между ней и ее семьей неумолимо увеличивалось. Вот густой туман окутал маму и Таккика, скрыв их от глаз Каллик. Крик отчаяния вырвался из груди бедной маленькой медведицы.
— Постойте! — кричала она. — Я иду!
Густые клубы тумана поползли над равниной. На миг из колышущегося марева вынырнули фигуры медведей, и Каллик снова увидела Таккика, спящего на маминой спине. Они уходили все дальше и дальше; они даже не обернулись на задыхающуюся от бега Каллик, словно не знали или не хотели знать, что она здесь. Мышцы у Каллик разрывались от боли, сердце испуганно бухало в груди. Но все было бесполезно — Ниса и Таккик уходили от нее прочь. Вскоре призрачные силуэты двух медведей растаяли в тумане.