– О Леонора! – прошептал он. – Зачем ты приехала в наш тихий город? Почему одна только мысль о тебе будит в душе надежду на какую-то новую необыкновенную жизнь? Нет, это безумие какое-то! Но я найду силы забыть тебя и вернуться к прежней жизни.
Себастьян попробовал заняться работой, но вскоре убедился, что ничего не выходит. Тогда он собрал карты и инструмент и спустился вниз, надеясь иным способом заглушить любовную тоску. Этот иной способ заключался в составлении гороскопа для новорожденной дочери оружейника Гюнтера, за что, кстати сказать, звездочет уже получил плату. Но едва он уселся за рабочий стол, как тотчас позабыл обо всем на свете. Взгляд его упал на перстень, который он рассеянно выложил из кармана, прежде чем отправиться на башню. События минувшего дня разом всплыли в памяти. Он принялся внимательно рассматривать находку при ярком свете лампы.
Перстень, сделанный из золота высочайшей пробы, был массивным, но тонкая работа придавала ему редкое изящество. Небесно-синий, четырехугольный камень с выгравированной на поверхности восьмиконечной звездой обрамляли вытянутые, похожие на тростниковые, листья, испещренные мелким причудливым рисунком. Вдоль всего камня, из одного угла в другой, проходила глубокая ломаная трещина.
– Перстень с трещиной на камне… – проговорил Себастьян. – Такого мне еще не доводилось видеть. Должно быть, очень древний, хотя выглядит так, будто только что вышел из-под рук ювелира. Без сомнения, это талисман. И огранка, и знаки подтверждают это. Странно: восьмиконечная звезда на синем фоне – как это похоже на наш фамильный герб. Герб Нулиусов. Правда, у нас звезда золотая, но тем не менее… Может, Бальтазар прав, и мы действительно втянуты в какую-то таинственную историю?
Себастьян схватил лупу и принялся через нее рассматривать камень. Теперь он увидел то, чего не заметил невооруженным взглядом: внутри звезды был выгравирован маленький равноконечный крест, который маскировала, проходившая через него трещина.
– На нашем гербовом знаке такого креста нет. И тем не менее – какое сходство! Во всем герцогстве нет похожего герба или ремесленного знака. Надо непременно показать перстень Бальтазару. Но что делать со шнурком? Снять или оставить? Пожалуй, оставлю. Пусть Бальтазар полюбуется. Но как он хорош! Как прекрасен!
Чем дольше Себастьян смотрел на перстень, тем больше он ему нравился, манил, притягивал, будто просился на палец; еще одно мгновение – и Себастьян надел бы его, но во время опомнился и отбросил перстень.
– Нет, – пробормотал он, переводя дыхание, – если это талисман, то с ним нужно обращаться поосторожнее.
Он спрятал перстень в карман и сидел некоторое время размышляя, что же предпринять и чем заняться. Но так ничего не надумав, спустился в столовую.
Там его ждал сюрприз: на столе, посреди комнаты, горел большой канделябр, освящая тарелку с ветчиной, несколько ломтиков хлеба и большую глиняную кружку молока. У стола за вязанием сидела Марта. Посмотрев на снедь, звездочет почувствовал изрядный голод.
– Марта, ты еще не спишь? – удивился звездочет.
– Что тут удивительного? – возразила та, весело поглядывая на Себастьяна из-под очков. – В моем возрасте бессонница – вещь обыкновенная.
– А это что? – кивнув на стол, спросил Себастьян.
– Это – ваш ужин, господин звездочет. Я услышала, как вы раньше обыкновенного спустились в кабинет, и подумала, что, может быть, голод мешает вам продолжать занятия.
Когда Себастьян закончил есть, Марта внимательно посмотрела на него и сказала:
– Вы что-то очень грустны сегодня. Что с вами?
– Не знаю, Марта. Я не узнаю сам себя. В голове полная сумятица, совершенно не могу сосредоточиться.
– Должно быть, вам все еще не дает покоя утреннее происшествие.
– Ну вот еще, – покраснев, ответил Себастьян. – Подумаешь, было бы из-за чего беспокоиться. Я даже забыл об этом.
– Как, вам совсем не жаль астрономической трубы?
– Трубы? Какой трубы? Ах, да, вот ты о чем…
– Конечно. А вы что подумали, господин Нулиус?
– Я? Ничего.
– Вот вы себя и выдали, – тихо засмеялась Марта. – И покраснели-то как. Значит, причина вашей грусти – юная племянница господина бургомистра?
– Марта, милая моя Марта, не береди и без того растревоженное сердце. Это какое-то наваждение, безумие… Такого со мной еще никогда не было.
– Это неудивительно. Ведь вы еще не были влюблены.
Себастьян будто не слышал Марту. Он поднялся из-за стола и, скрестив руки на груди, зашагал по комнате взад и вперед, а его огромная тень беспокойно заметалась по стене.
– Главное то, – говорил звездочет, – что я сознаю всю глубину этой глупости, но ничего не могу поделать. Не нахожу места, не знаю, чем заняться, хотя занятий у меня предостаточно. Мир перевернулся вверх дном! А, может, я стою вверх тормашками? Да-да, влюбленные смешны. Вот ты сейчас улыбаешься, архивариус посмеивается, а наш досточтимый профессор Инсекториус, тот просто лопается от смеха. Впрочем, с профессора сегодня и спрашивать нельзя. Но нет, хватит! Я поклялся забыть ее и забуду.
Последние слова Себастьян произнес тихо, почти шепотом. Он остановился и уставил незрячий взгляд в пространство.
– Забыть? – удивилась Марта. – Не успев познакомиться?
– Я видел ее нынче вечером и даже говорил с ней.
– И что же она вам сказала такого, что вы поклялись ее забыть?
– Она любит другого.
– Она сама вам об этом сказала?
– Нет, просто я понял. Тут все яснее ясного. Удивительно то, как она на меня посмотрела.
Себастьян прислонился лбом к притолоке и скорее простонал, чем проговорил:
– Почему, почему этот взгляд не выходит у меня из памяти… из сердца? Что он означает? Нет, любить – это большое несчастье.
– Да что вы такое говорите! – воскликнула Марта. – Ваша любовь еще только началась, ей, быть может, суждено пройти через большие испытания, а вы уже заявляете, что это несчастье. Не опережайте события и не теряйте надежды. А что касается действительно несчастной любви, то она не такая. Мне сейчас пришло на память одно старинное сказание, так вот там любовь по-настоящему несчастна.
Себастьян подошел к няньке и, завладев ее руками, проговорил:
– Марта, милая Марта, пожалуйста, расскажи, эту историю. Быть может, послушав о чужих страданиях, я изменю мнение о своих.
– Ну что ж, – согласилась Марта. – Садитесь в кресло и слушайте.
Себастьян поудобнее устроился напротив няньки, а та, постукивая спицами, принялась рассказывать.
«Давным-давно, в далекой и благословенной Магонии, на самом ее севере, у пределов Великой пустыни, стоял прекрасный город Арахниды. Тенистые сады и солнечные площади, восхитительные дворцы и величественные храмы, пестрые базары с многоголосой толпой и высокое вечно голубое небо – такими были Арахниды.
Правил городом славный король Аранеус Диадематус. Король был молод и славен, мудр и уважаем. Жизнь его текла безмятежно и радостно. Он женился на девушке из древнего уважаемого рода и был счастлив в этом супружестве. Но счастье его длилось недолго. День, когда молодая королева подарила супругу очаровательную дочь, стал последним днем ее земного пребывания. Отцовская радость спустя час сменилась глубокой скорбью по королеве. Ничто не могло утешить овдовевшего короля. Ничто и никто, кроме маленькой принцессы. Она была удивительно мила и забавна и со временем обещала стать необыкновенной красавицей. Король проводил возле маленькой дочери много времени, и младенческая прелесть принцессы Аранеи врачевала скорбящую душу короля.
В том же городе и в ту же пору жила молодая и красивая вещунья Филистена. Несмотря на молодость, она была довольно известна. Ее предсказания были по существу точны, а по форме изящны. К тому времени Филистена уже составила девяносто восемь предсказаний. Все они, согласно древнейшей традиции, являли собой песни. А надо сказать, что в обычае той страны было составлять целые пророческие поэмы о судьбе всякого новорожденного. И на сороковой день по рождении над ребенком пели «Песнь его жизни». Так уж у них это называлось, хотя в этой Песне не говорилось о всей жизни человека (в Магонии ведь живут долго), а только о самых главных событиях. И чем точнее была составлена «Песнь жизни», тем легче человек мог проявить свои таланты, становиться добрее и красивее, вернее совершать дело, для которого он пришел в мир. До наступления совершеннолетия «Песнь» хранилась у родителей или наставников ребенка, а по достижении совершеннолетия торжественно вручалась ему. Человек выучивал свою «Песнь» и продолжал писать ее дальше. Песнь росла и изменялась: усложняясь или становясь проще, делалась красивее, если человек жил правильно, или скучнее, если он начинал жить только для себя.
Так вот, слава Филистены была столь велика, что молва о ней достигла слуха короля Аранеуса. И он решил обратиться именно к Филистене. Как впоследствии утверждал король, само Небо надоумило его сделать этот выбор, поскольку, едва увидев вещунью, он полюбил ее горячо и страстно. Он стал дарить ей дорогие подарки, произносил речи, полные любовных клятв. Однако вещунья кротко, но твердо отвергала знаки внимания короля. Аранеус, между тем, не терял надежды. Он принялся писать мадригалы, может быть, недостаточно искусные, но зато искренние. Король приблизил Филистену ко двору, отвел ей во дворце лучшие покои, каждое утро присылал цветы из своего чудесного сада. Аромат этих цветов был волшебен: он опьянял, будил фантазию, навевал любовь. Надеюсь, этого достаточно, чтобы понять, как непросто было Филистене бороться с пылкими ухаживаниями короля. И тем не менее она боролась. Она ни за что не осталась бы в королевском дворце, но для того, чтобы сделать предсказание, необходимо было постоянно находиться рядом с принцессой, изучить скрытые знаки ее будущего.
Но вот время пришло, и Филистена написала свою девяносто девятую песнь – «Песнь жизни» принцессы Аранеи. Преподнеся королю пергамент с вещей песнью, она объявила, что намерена оставить дворец. Король был сражен и, должно быть, по этой причине не слишком-то внимательно познакомился с пророчеством. В ту минуту его больше занимала возлюбленная. Он умолял Филистену не покидать его, остаться в его дворце королевой Арахнид. Но вещунья ответила, что чем скорее она уйдет, тем лучше будет для них обоих. Однако королю удалось уговорить ее задержаться до торжественного дня оглашения «Песни жизни» принцессы Аранеи.
А вечером король явился в покои Филистены для того, чтобы, как он выразился, объясниться самым решительным образом. Объяснение это, видимо, было тягостно для него, и он долгое время молча ходил из угла в угол. Если бы он мог знать в ту минуту, как невыносимо тягостно бедной вещунье видеть его мучения!
– Прекрасная Филистена, – заговорил наконец король, – поверь, у меня больше нет сил выносить эти страшные муки. Лед твоих отказов не в состоянии угасить огонь моего сердца, но он может заморозить мою любовь, а застывшая любовь страшнее ненависти. Неужели я родился под несчастливой звездой и в Песне моей жизни так много фальшивых нот? Иначе как объяснить, что скорбь так ревнива к моей радости? Покойная моя супруга подарила мне дочь, но не успел я насладиться счастьем, как овдовел. Долго я скорбел, и наконец в награду за мою печаль Небо посылает тебя!.. Но за радостью нечаянной любви явилась горечь твоего холода. О Филистена, что ты делаешь со мной? До сегодняшнего дня, несмотря ни на какие препятствия, я лелеял надежду, что ты согласишься разделить со мною трон и стать нежной матерью принцессе. Я полагал, что в этом дворце, окруженная почетом и любовью, ты все-таки согласишься. Лишь только то, что ты не сказала «нет», поддерживало мою надежду. Но сегодня ты отняла ее у меня. И вот я вновь цепляюсь за соломинку: притворяясь, что не понимаю твоего окольного отказа, я пришел за отказом прямым. Что делать? Влюбленные, так же как и приговоренные к смерти, до последнего мгновения надеются на чудо. Итак, я жду последнего и прямого ответа: любишь ты меня или нет? Поверь, я готов к самому худшему. Я должен знать свою судьбу наверняка. Говори же…
Филистена так долго противилась ухаживаниям короля, что теперь оказалась совершенно бессильной.
– О мой король! – отвечала она. – Ты же знаешь, я свободная фея Магонии. Мне ничего не надо: ни королевских почестей, ни дорогих подарков, ни великолепия и уюта твоего дворца. Все это прах в сравнении с бесценным даром, имя которому – твоя любовь. Ты говоришь, что мучился. Я знаю. Каждый твой вздох отдавался болью в моем сердце. Ты видел лед, но под этим льдом бушевало страстное пламя, доводя твою мучительницу до исступления. Ты был в отчаянии и неверно расслышал мой окольный ответ. Ты попросил меня остаться хотя бы до оглашения Песни Аранеи, и я согласилась. Лед тверд, но хрупок, холоден, но уступает под натиском огня. Лед же моего вынужденного сопротивления оказался между двух огней. И разве удивительно, что он растаял и обратился в слезы радости? Я люблю тебя, мой король, люблю давно.
– Ты любишь, Филистена?!
– Люблю, но выслушай меня…
– Ни слова! – воскликнул Аранеус. – И слушать не хочу. Свершилось чудо – я спасен. Иди ко мне, любимая. Я не могу дождаться той минуты, когда заключу тебя в свои объятия!
Порыв счастливого короля был таким сильным, что погасил светильник, горевший в комнате вещуньи. Вряд ли в Арахнидах в ту минуту был кто-нибудь счастливее Аранеуса и Филистены.
Настали светлые и радостные дни. Король и вещунья были теперь неразлучны и, казалось, не могли вволю насладиться счастьем. День они проводили возле маленькой Аранеи, лаская и пестуя ее, а вечерами уединялись в саду, где, тихо воркуя о любви, провожали вечернюю зарю и встречали яркие звезды Магонии. Филистена быстро привязалась к маленькой принцессе и сумела привязать ее к себе. Принцесса так напоминала своего отца, что Филистена, бывая с ней, ни на секунду не забывала о короле. Девочка стала тянуться к вещунье как к родной матери. Король воспринял это как добрый знак и немедленно распорядился готовиться к свадьбе.
Но все вышло не так, как того хотели влюбленные. Видимо, прав был король, когда говорил, что судьба немилосердна к нему. За радостью всегда приходила печаль. Был у короля давнишний друг, герцог, пограничный замок которого находился к северу от Арахнид. Король был многим обязан своему другу и искал случая отблагодарить его. Такой случай представился. Незадолго до появления на свет принцессы Аранеи у герцога родился сын. Король решил: если у него родится дочь – он сможет породниться с другом. Но внезапная смерть королевы и скорбь о ней заставили короля надолго позабыть о своем намерении. Когда же печаль прошла, король снова вернулся к этой мысли. Однажды он оставил дворец и Филистену, и отправился навестить своего друга. Вернулся он необыкновенно радостным и сообщил Филистене, что уговорился с герцогом обручить детей уже теперь.
– Как?! – удивилась Филистена. – Зачем ты это сделал, Аранеус? Ведь согласно пророчеству принцесса предназначена другому.
Король удивился не менее вещуньи.
– Послушай, дорогая, – говорил он, – во-первых, в твоей Песне сказано, что принцессе предназначен человек, живущий в северном крае, а владения герцога как раз на севере страны. Во-вторых, в Песне говорится о том, что герб ее суженного увенчан небесным знаком, а герб герцога содержит круг, олицетворяющий солнце. И, наконец, нет сомнения в том, что сын моего благородного друга обладает многими чудесными талантами, о которых упоминается в твоем пророчестве. Ужели это не доказательства?
Филистена была поражена таким превратным толкованием. Она пробовала возражать: говорила королю, что сын герцога не имеет ничего общего с предсказанным суженым принцессы, что, кроме всего прочего, необходимо совпадение гербов обоих семейств, и, наконец, далекая страна на севере и северные владения герцога – не одно и то же. Но все было тщетно, король стоял на своем. Видя, что доводы ее бессильны, вещунья, преклонив колена, стала умолять Аранеуса отменить обручение.
– Что я слышу, Филистена? – возмутился он. – Ты предлагаешь мне, королю Аранеусу, отказаться от данного мною слова? Ты хочешь, чтобы я поехал сейчас к герцогу и сказал: «Извините, мой милый герцог, я передумал». Нет! Это невозможно. И потом, ты забываешь о «Песне жизни» сына моего друга.
– И в этой Песне говорится о том, что вы породнитесь? – удивилась Филистена.
– Разумеется. И я тебе ее сейчас покажу.
Король удалился в свои покои и вскоре принес манускрипт. Филистена прочла предсказание, и в ее лице отразилась растерянность.
– Ну что, милая моя, – примирительно сказал король, – ты убедилась? Твое пророчество, думаю, тоже составлено верно, но оно слишком расплывчато, и это ввело тебя в заблуждение.