„Как мы в Москве через площадь на другой вокзал переберёмся? Там такое движение! Как мы на другой поезд пересядем? Родители не помогут, завод не поможет…“
Она лежала и думала. А в вагоне смолкли голоса. Ночная няня Маша ходила по коридору и гасила лампочки.
Все дети заснули. Нет, не все… Вот кто-то заворочался на нижней полке, позвал: „Мама!“ — и всхлипнул.
Нина Павловна соскочила, подбежала к нему:
— Что ты, Шурик, что, родной?
Она села с ним рядом, дотронулась до его лба рукой, потом губами. Нет, лоб не горячий.
— Я вам какой? — спросил Шурик. Ему очень хотелось, чтобы она ещё раз сказала „родной“, потому что так говорит мама.
— Спи, родной, — сказала Нина Павловна. — Видишь, мимо окон проплывают деревья и машут тебе ветками: „Спокойной ночи!“ Под деревьями засыпают цветы. Они закрывают свои чашечки, как дети — глаза. А машинист не спит. Он ведёт наш скорый поезд. Ты послушай, как мягко колёса выстукивают: „Засы-пай-те, де-ти, быстро…“
Шурик прислушался и начал говорить, как выстукивают колёса:
— Я хо-чу быть маши-нис-том.
— Ну и бу-дешь маши-нис-том, — сказала Нина Павловна.
Шурик улыбнулся и заснул.
А скорый поезд мчался мимо засыпавших полей, лесов, вдоль быстрого чистого ручья, который никогда не засыпает.
В Москве
Поезд подходил к Москве.
Во всех вагонах вещи уже были сложены. Пассажиры в пальто и в шляпах стояли у окон и смотрели, как летят им навстречу склады угля, паровозы, депо; как летят им навстречу и всё ближе сходятся пара с парой блестящие рельсы железных дорог. Они сходятся сюда со всех концов нашей огромной страны.
У путешественников настроение было торжественное. Каждый держал в руке какую-нибудь игрушку. Нести куклу или мячик в сетке, заводную лягушку или мотоцикл — не тяжело и приятно. А помощь это большая. Если сложить сто игрушек, — пришлось бы ещё четыре больших ящика с поезда на поезд переносить.
— Почему машинист не останавливает поезд? — наперебой спрашивали дети. — Вот стоят паровозы. Вот едут и гудят паровозы. Вот какие большие депо! Вот щётками на длинных палках моют поезд! Уже давно началась станция; разве это не Москва?
— Москва.
— Ух, сколько видно домов!
— А какой мост над улицей! А по улице едут троллейбусы и трамваи…
— Ой, смотрите, строят дом выше неба! Ведь это Москва?
— Конечно, Москва! Ну, приготовьтесь, станьте друг за другом. Шурик, не расстёгивай пальто. Вадик, кому ты машешь своей бескозыркой? Надень её на голову.
— Москве машу!
— Маши рукой. Вова, не смей заводить мотоцикл, сейчас остановится поезд.
Но Вова завёл мотоцикл. И только он успел его завести, — поезд остановился. Вова крепко зажал мотоцикл в руке.
— Сначала воспитатели спокойно высадят детей, — сказала Елена Андреевна, — потом начнём выгружать…
Но она не успела договорить.
— Здравствуйте, путешественники! — крикнул кто-то с платформы.
— Михаил Сергеевич! — обрадовалась Елена Андреевна.
А Михаил Сергеевич уже помогал ребятам соскакивать с площадки.
— Ну, как вы ехали?
— Хорошо ехали! Только мы еще не приехали. Мы едем к тёплому морю. А в Москве у нас трудная пересадка, — отвечали ребята.
А в окна было видно, как Маша и Машенька снимали с полок тюки, ящики и чемоданы.
— Подождите, сейчас вам помогут, — кричал им Михаил Сергеевич.
— Подождите, вам помогут! — ещё громче повторяли ребята. — У нашего вагона стоят носильщики и две тележки, которые сами катятся!
— Сейчас ленинградские ребята покажут москвичам, как хорошо они умеют идти парами, — сказала Елена Андреевна.
Дети стройно, пара за парой, шли по шумному перрону.
Здесь не было их родителей, бабушек, дедушек; никто не брался за руки, не отгораживал их цепочками. И не надо было. Все им уступали дорогу.
Широкая площадь между вокзалами готовилась к их встрече.
Милиционер в белых перчатках поднял палочку — и на площади всё замерло. Остановились троллейбусы, остановились автобусы, остановились легковые машины и мотоциклы.
— Кого это сегодня так встречает Москва? — спрашивали друг у друга прохожие.
— Знаменитых учёных?
— Спортсменов?
— Артистов?
Но вот все увидели, как вышли на площадь дети.
Впереди чинно шли малыши с игрушками, сзади — старшая группа, в последней паре — Вова и Наденька.
Нина Павловна крепко держала Вову за руку. В другой руке он нёс мотоцикл.
— Вот какая Москва: широкая-широкая. И людей сколько, и места еще сколько, — оглядывалась по сторонам Наденька. — А куда мы идём?
— На Казанский вокзал. Видите, перед нами два вокзала. Казанский — направо. С него мы дальше поедем.
— Сколько вокзалов! — закричал Вова. — Раз — Ленинградский, два — Казанский, три не знаю какой! А машин-то! — десять, двадцать, сто. Это Москва. Урра! Я в Москве, ур-ра!
И вдруг рядом с Вовой что-то стукнулось о мостовую. Заведённый мотоцикл застрекотал и покатил по площади.
Вова хотел броситься за ним, но Нина Павловна не выпускала его руки и не останавливалась.
Со всех сторон послышался смех.
Милиционер стоял с поднятой палочкой. Троллейбусы стояли. Автобусы стояли. Автомобили и мотоциклы стояли. Только один маленький мотоциклист, на заводном мотоцикле с коляской, нарушал порядок и катил себе по площади обратно к Ленинградскому вокзалу.
Но навстречу маленькому мотоциклисту с тротуара уже бежал молодой человек в форме лётчика.
Он поймал мотоцикл, подошёл к Нине Павловне и приложил руку к козырьку:
— Позвольте вам вручить нарушителя порядка.
— Спасибо, — сказала Нина Павловна.
— Спасибо, — закричал Вова.
— Спасибо, — прошептала Наденька.
Лётчик посмотрел на Наденьку и пошёл рядом с нею.
— Куда вы едете? — спросил он её.
— В новый городок, — ответила Наденька. — Он солнечный. И море там тёплое.
— Прилетайте к нам туда на самолёте, — предложил лётчику Вова, не сводя с него горящих, сияющих глаз.
— Спасибо, постараюсь. Ну вот и Казанский вокзал. Счастливого вам пути!
Лётчик опять приложил руку к козырьку и подождал, пока ребята вошли в дверь вокзала.
Вова всё оборачивался и повторял:
— Прилетайте, а? Скорей, а?
Наденька ничего не говорила, но тоже шла бочком и смотрела назад.
Обед
На вокзале было два ресторана: большой и малый. В большом обедало много людей, а дверь малого ресторана была заперта. Михаил Сергеевич постучал в неё.
Дверь отворила женщина в белой куртке, и дети вошли в ресторан. Они вошли и остановились. И стало вдруг удивительно тихо. Все сто ребят молча разглядывали зал.
Потолок в нём, как купол. В огромной люстре столько лампочек — не сосчитать. А буфет похож на сказочный хрустальный дворец. И кругом цветы, на каждом столике.
Подавальщицы в белых передниках разглядывали ребят, и старшая из них сказала:
— Мойте руки и рассаживайтесь, дорогие пассажиры. Сейчас мы принесём обед. Нам его еще вчера для вас заказали.
Дети подошли к умывальникам, вымыли руки и уселись за столики. Малыши, конечно, так сразу не могли усесться. Им сначала приходилось залезать на стулья коленками. А одна маленькая черноглазая девочка и коленками не могла залезть. Она стала залезать на животе.
Ире было стыдно на неё смотреть. Она-то сидела, как большая, даже надулась от важности.
Таня тоже увидела, как залезает на стул девочка, и засмеялась: „Эх, малыши вы, малыши!“ — Но мигом вскочила и посадила её как следует. Потом прокатилась по паркету, как по льду, и снова была за своим столиком, рядом с Ирой.
Подавальщица Тане первой дала бульон с пирожками и сказала:
— Сразу видно, — ты уже совсем большая.
Ира от обиды покраснела. Она не знала, что большой тот, кто маленьким помогает, а кто за них стыдится или даже командует ими, — это еще не большой.
Михаил Сергеевич ходил возле столиков с Еленой Андреевной и о чём-то с ней разговаривал. Ребятам он показался очень строгим. Вадик даже подумал, что такими, наверно, бывают самые грозные командиры, которые на своих самолётах, кораблях и танках побеждают всех врагов.
Вадик ел кисель, думал и не заметил, как всунул весь подбородок в стакан. Пришлось Нине Павловне вести его к умывальнику.
— Вадик с бородой! — смеялись ребята.
А он стал на цыпочки и посмотрел в зеркало. Он себе очень понравился: волосы яркие, рыжие, глаза синие, а борода красная!
Но, к сожалению, Нина Павловна её уже смывала.
В это время вбежала раскрасневшаяся, довольная Машенька и громко сообщила:
— Все вещи уже перевезли сюда на перрон. Нам и таскать ничего не пришлось!
А Михаил Сергеевич сказал:
— Пора собираться. Начальник станции обещал подать поезд на полчаса раньше, чтоб вы спокойно погрузились.
Ребята доели кисель, сказали спасибо подавальщицам, стали в пары и вышли из ресторана.
До свидания, москвичи!
И вот ребята опять в вагонах, у окон.
Михаил Сергеевич стоит на перроне, и Вадик смотрит на него во все свои синие глаза.
Он замечает очень странную вещь. У Михаила Сергеевича как будто два разных лица. Он заулыбался, и лицо у него сразу стало совсем другое, не строгое, а доброе, как у Вовки.
Захотелось Вадику подойти к Михаилу Сергеевичу. Да теперь поздно…
Уже свистит паровоз и трогается поезд.
Вадик машет бескозыркой и кричит:
— До свидания!
А рядом с ним Елена Андреевна тоже выглядывает из окна и машет рукой:
— До свидания, спасибо, Михаил Сергеевич! До свидания, спасибо, москвичи!
Из окна видно, как от Москвы лучами расходятся железные дороги.
— Почему вы говорили, что в Москве будет трудная пересадка? — вдруг упрекает Елену Андреевну Вадик.
— Потому что у нас много детей и много вещей. Но когда все помогают, — даже самое трудное становится лёгким.
Она отходит от окна и говорит ребятам:
— Ну, путешественники, поехали дальше. Снимайте пальто, и будем устраиваться. Нам ехать ещё два дня и три ночи.
Леса
Отошёл поезд от Москвы — и за окнами поплыли леса.
— Здесь растут ёлки, — сразу узнали дети старых знакомых.
— Вот в этом лесу зимой дед Мороз живёт и Снегурочка. А сейчас их нет. Они растаяли, — грустно говорит Вадик.
Он всё время что-нибудь придумывает. Придумает весёлое — и сам радуется, придумает грустное — и сам огорчается.
— Не растаяли! — кричит Вова.
— Не растаяли, — уверяет Наденька, — а то как же они опять к нам на ёлку придут?
— Конечно, не растаяли, — смеётся Нина Павловна. — Вот кончились морозы, стало пригревать солнце, пошёл дед Мороз в колхоз и попросил: „Дайте, пожалуйста, самую быструю лошадь. Поскачем мы со Снегурочкой зиму догонять“. Дали деду Морозу колхозники самую быструю белую лошадь. Сели на неё дед Мороз со Снегурочкой и поскакали туда, где холодно и снег не тает. Сейчас они там живут. А когда сюда вернётся зима, и они вернутся.
Поезд мчится, мчится дальше. Видна зелёная прогалинка, тихая речушка, и опять деревья.
— А здесь сосны, — показывает Вадик. — У них всегда желтовато-красноватые стволы. Я давно заметил.
— Я раз хотел залезть на самую высокую сосну, — рассказывает Вова. — Я бы смог. Только я приклеился. На соснах, ух, какая липкая смола!
— А как ты слез обратно? — торопятся узнать ребята.
— Я не слез. Меня папа снял.
— Потом тебе попало? — спрашивает догадливая Ира.
— Нет, сперва меня мама с папой мыли-мыли, мыли-мыли, а потом попало, — честно признаётся Вова.
Хорошо пахнут смолистые сосны. Ветерок доносит в вагон их запах. По обе стороны вдоль железной дороги раскинулся сосновый лес.
Вот дом в лесу. Вот ещё красивый дом с верандой. Интересно, — кто в нём живёт?
— Это дома отдыха москвичей, — говорит Нина Павловна. — И ты посмотри, Наденька. Что ты в сторонке уселась?
Пока Наденька подошла к окну, поезд умчался дальше.
Теперь уже мелькают высокие, раскидистые кусты.
Какие это кусты, никто из ребят не знает. А Нина Павловна знает:
— Это орешник. На таких кустах растут орехи.
— Большие, — кричит Вова, — грецкие!
— Нет, грецкие растут на юге, а здесь лесные орешки.
— Мы их ели, — вспоминает Таня, — они тоже вкусные!
В вагоне становится темнее. Это стеной подступает к железной дороге старый дремучий лес. В таком лесу всегда тенисто, сыровато, и у мшистых пней растут мухоморы.
— Тут баба Яга живёт, — шопотом говорит Вадик.
Знают ребята, что она только в сказках живёт, но Вадик так страшно шепчет, что ему нельзя не поверить. И ребята притихают, прижимаются друг к другу.
Тогда Вадик как засмеётся:
— Не бойтесь, она к нам в вагон не вскочит! Она хочет вскочить, да на ходу не может.
А поезд мчится, мчится дальше…
Мимо дремучего леса, мимо берёзовой рощи, такой прозрачной, что сквозь неё видно, как вдали блестит озеро, мимо светлозелёных дубрав.
Поезд идёт очень быстро, и кажется, что молодые дубки догоняют друг друга, как ребята, играя в пятнашки. На них светит вечернее солнце и меж деревьев на мягкой траве дрожат золотые солнечные дорожки.
И до самой темноты за окнами мелькают деревья, плывут леса.
Звонок
Вадик просит Нину Павловну:
— Дайте, пожалуйста, альбом, зелёные карандаши для деревьев, синий — для неба и красный — для мухоморов. Я хочу лес нарисовать.
— Дайте, пожалуйста, „конструктор“, — просит Шурик, — я хочу дом отдыха москвичей построить.
Нина Павловна даёт Вадику альбом и карандаши, Шурику — „конструктор“, берёт полотенце и уходит мыть руки.
Вадик порисует-порисует и то к одному окну подбежит, то к другому — смотреть на деревья.
А Шурик разложил на полу строительный материал и сердится на Вадика:
— Ты мне всё перепутываешь, ты ногой кирпичи развалил!
— Мне надо смотреть, чтобы были правильные деревья. Убери всё с дороги. Рисовать главнее.
Обидно Шурику. Он кричит:
— Нет, строить главнее!
Возвращается Нина Павловна:
— Извини меня, Шурик, я возле твоих кирпичей пройду.
Она проходит очень осторожно и вешает полотенце на крючок.
— Видишь, ничего не развалилось! И ты так ходи, — просит Вадика Шурик.
— Если бы он был получше, — ходил бы осторожнее, — говорит Нина Павловна, — а если бы ты был получше, ты бы у него на дороге дом не строил.
Вадик нарисовал дремучий лес и начал рисовать мухоморы.
Шурик убрал всё с дороги и хотел было строить дом на полке. Но вдруг он заметил, что в дверях вагона повернулась ручка, а дверь не открылась и никто не вошёл. Ручка много раз поворачивалась вверх и вниз.
Шурик подбежал к двери и отворил.
Вошла Машенька со стопкой салфеток подмышкой, с полным подносом тарелок:
— Прямо мученье! Руки заняты, локтем никак дверь не открыть! Кричу вам, кричу, прошу, прошу — не допросишься!
— Нам не слышно, — говорит Шурик и внимательно смотрит на дверь. Что бы такое придумать, чтобы было слышно?
Осмотрел Шурик дверь, стенку, площадку и обрадовался:
— Я звонок сделаю! Только из чего его сделать?..
Он постоял, подумал. Потом попросил у Машеньки железное игрушечное ведёрко и повесил его на крючок возле двери.
— Что это у тебя будет? — заинтересовался Вова.
— Звонок будет. Только, чтоб он хорошо звонил, надо много железок, винтиков и длинную верёвочку. А у меня всего одна железка, — видишь, та, что ты дал. — И Шурик достал её из кармана.