Продавец хвалился, цену Набивая на камыш: «На товар взгляни, почтенный! Мой убыток-—твой барыш.
Я с тебя, Берды-ага,
Не деру втридорога.
Не скупись, побойся бога!
Я дешевле не могу...
Ведь сюда одна дорога Нам обходится в теньгу!»
Довелось бы им поладить — Сговорились бы,
Но тут
К низкой глиняной ограде С криком стражники бегут.
Возле старого дувала Стража сталью забряцала: «Собирайся, молодец!
Поведём тебя мы к шаху На расправу во дворец.
Ну-ка, помолись аллаху, Чистую надень рубаху—¦
Через час тебе конец!»
Повели, звеня мечами,
Как пленённого врага.
Перед шахскими очами Предстаёт Берды-ага.
Шах затрясся, как в припадке: «Кто ты есть, такой-сякой, Чтобы нарушать порядки И тревожить наш покой? Трепещи теперь от страха,
Проливай потоки слёз!
Раб, ты звездочёту шаха Оскорбление нанёс!»
В этот день был шах невесел. Сделав страже знак перстом, Он сказал:
«Сперва повесим,
Голову снесём потом!»
Торопливость презирали Все владыки той земли И преступников карали Вот как:
Вешали вначале,
А потом башку секли.
Шах побагровел мгновенно И воскликнул:
«Несомненно,
Голубятник виноват!
А циновочник, пожалуй, Очень даже честный малый... Стража, может он идти.
Но преступника другого, Вольнодумца-птицелова, Отыскать и привести!»
Человек, во всём повинный, Обожавший голубей,
Был худой и очень длинный, Самый длинный из людей.
Птичник тощий и белёсый Был в раздумье погружён. Собирался птицам просо Высыпать в кормушку он.
Вдруг у старого дувала Стража сталью забряцала
Наконец начальник стражи Пред владыкой пал во прах:
«Что с ним делать ты прикажешь? Как решишь, великий шах?»
И ответил шах на это: «Нашего не жди ответа. Есть визири,
Потому
Шаху думать ни к чему!»
Думали визирей десять И решили:
«Может быть,
Вора, прежде чем повесить, Следует укоротить,
То есть голову срубить?»
Шах затопал, возмущённый: «Нет, такому не бывать!
Наши добрые законы Не позволим нарушать!
Как расправу совершали Все — и дед мой и отец?
Вот как:
Вешали вначале,
А рубили под конец!
Хватит голову морочить,— Шах сказал, — нас ждёт обед! Или вора покороче В нашем государстве нет?»
Били во дворце тревогу,
С ног сбивались...
И опять
Стража помолилась богу И отправилась в дорогу, Чтоб кого-нибудь сыскать
* *
*
Горя и забот не зная,
Жил весёлый человек.
Получал он, кладь таская,
Деньги на щепотку чая И на небольшой чурек.
Вширь он был косая сажень,
А росточком маловат.
«Вах!
Крикнул он, рукой махая: «Скиньте с дурака петлю!
Раб не будет шахом рая,
Я того не потерплю!»
И заплечный мастер ловкий Перестал играть верёвкой. Замер в ужасе народ:
Старый шах, тряся бородкой, Торопливою походкой К виселице сам идёт.
Говорит он хрипловато:
«Вор хитёр, а я хитрей! — Палачам кричит: —
Ребята,
Дело делайте скорей!»
Стража ужасом объята: «Погоди, отец!»
Но он
Палачам кричит:
«Ребята,
Слово шахское — закон!»
Раздаются вопли, крики,
Всё напрасно — пробил час! Всемогущему владыке Виселица в самый раз.
Челядь замерла от страха. Звездочёт воскликнул: «Ах!» И узнала шея шаха,
Сколько весит целый шах.
Стал ли шах владыкой рая, Право, я не знаю сам:
Из неведомого края Вести не приходят к нам.
Что до прочих — все здоровы, Жизнь по-прежнему течёт... Смотрит ввысь при шахе новом Знаменитый звездочёт.
И бедняк наш понемножку Трудится, растит детей, Каждый день одну лепёшку Делит на десять частей.
Жив кибитчик одноглазый, И Берды-ага живёт. Голубятник долговязый Птиц гоняет круглый год.
И носильщик, парень славный, Как и прежде, жив-здоров. Справил свадьбу он недавно, Был на свадьбе жирный плов.
Мне немного плова тоже Дал он — добрый человек.
Я спешил домой... и что же! Выскочил на льва похожий Пес, по кличке Акбилек.
Испугал меня, негодный,
Я рассыпал ужин свой...
С мискою пустой,
Г олодный,
Возвратился я домой.
А. Немилое
КУВШИН И ЛИСА
С этой, с первой же страницы Я начну рассказ о том,
Как жила-была лисица,
Гордая своим хвостом,
Очень длинным, шелковистым, Удивительно пушистым И блестевшим серебром.
Как-то в летний день погожий Грелась, нежилась лиса, Думая:
«Ну до чего же Всех слепит моя краса!
Здесь, в краю песков и зноя, Первая султанша я.
Всё трепещет предо мною, Потому что ханша я!
Предо мной ничто соседи,
Мне и тигры, и слоны,
И шакалы, и медведи В ноги кланяться должны!»
Так лисица рассуждала, Поднимала хвост трубой,
Но в конце концов устала И на солнце задремала, Восхищённая собой.
Здесь я отвлекусь немного.
Я от вас не утаю,
Что проезжая дорога Пролегала в том краю,
И по ней купцы и ханы Посылали караваны.
Раньше по пустыне люди Груз возили на верблюде.
Но верблюда не впрягали Ни в телегу, ни в арбу,
А поклажу помещали У верблюда на горбу.
Для людей всего нужнее Был верблюд в краю пустынь.
У него звенел на шее Колокольчик: динь-динь-динь...
Шли верблюды, и повсюду Раздавался этот звон... Динь-динь-динь — шаги верблюда Слышатся лисе сквозь сон.
Продрала глаза лисица,
Чуть приподнялась с земли — Видит, пыль вдали клубится, Караван идёт вдали.
Как тут быть? Лисице ясно, Что с людьми шутить опасно, Что ей лучше подобру Скрыться и залечь в нору.
Караван прошёл немало, Караван-баши
Но лисице не до шуток:
«Не верблюд, не аксакал Значит, вот кто трое суток Здесь в плену меня держал!
Я три дня была голодной,
Я три дня была больной,
Ты же, черепок негодный, Потешался надо мной!
С этих пор, кувшин плюгавый, Ты мой самый злейший враг. Но судить, вершить расправу Не люблю я натощак.
Я сюда приду позднее, Отыскав сперва еду,
И тогда, короткошеий,
Счёты я с тобой сведу!»
Умилённый речью сладкой, Огляделся волк вокруг,
Что-то буркнул для порядка И застыл, увидя вдруг Белый-белый, гладкий-гладкий, Дивно пахнущий курдюк.
«Что же ты его не съела? Может, здесь нечисто дело?» «О владыка, видит бог,
Тронуть я без вас не смела Этот лакомый кусок!»
И она, потупив очи,
Вновь отвесила поклон...
Волк, известно, грозен очень,
Но не очень-то умён.
Жадный волк с раскрытой пастью Прыгнул прямо на курдюк,
В жир впился, но тут, к несчастью, Что-то загремело вдруг.
Воет волк, в капкане бьётся,
Но напрасно: сталь крепка,
А лиса стоит смеётся,
Глаз не сводит с курдюка.
Волк, в душе лису ругая,
Сделав вид, что он не зол,
Боль с трудом превозмогая, Дипломатию развёл.
Наподобие улыбки Пасть ужасную скривил И сказал:
«Я по ошибке
Поднял шум и напылил!»
Волк лизал больную ногу,
Сам не свой от страшных мук,