Усталые и запыленные они шли, озираясь по сторонам, видимо, решая, к кому обратиться, как вдруг заметили у белого домика машину. Кто же, как не шофер, их выручит. Они подбежали к машине в тот момент, когда высокий с черненькими усиками подполковник снова появился на крыльце.
— Он, он, — закричали ребята в один голос, — высокий и с черными усиками. Харитоша верно сказал, — и стали от радости тузить друг друга в бок кулаками.
— Товарищ подполковник, — задыхаясь от волнения, произнес Дима.
Подполковнику показалось, что ребята хотят покататься на машине. Обычно он сам приглашал панинских ребят на прогулки, вел с ними оживленные беседы. Уж очень он тосковал по своему двенадцатилетнему сыну, оставшемуся в Полтаве с матерью и бабушкой. С детьми ему было легко. Он даже привез из районного города учительницу и добился того, чтобы в Панине открылась школа, хотя деревня находилась в прифронтовой полосе. Подполковник часто посещал заседания правления колхоза, давая советы, что нужно делать в первую очередь, чтобы помочь фронту и армии. Всех панинских ребят он знал в лицо и потому удивился, увидев ребят в столь ранний час и притом совершенно ему незнакомых.
— В другой раз покатаю, — сказал он, — я сейчас тороплюсь.
— Мы к вам по важному делу.
— Люблю деловых людей, — подполковник улыбнулся. — Что случилось?
— Скажите, дяденька, вы подполковник Криворученко? — спросил Дима. — Мы уже тридцать километров прошли и все ищем вас.
— Вы его нашли. Криворученко — это я!
— Так у нас к вам письмо есть, — обрадованно воскликнул Сеня, — только может вы не тот Криворученко?
— Тот, тот, другого здесь нет, — рассмеялся невольно подполковник.
— Чашечка, давай письмо! — серьезно приказал Дима, и обратился к подполковнику — От партизан.
Криворученко быстро вскрыл конверт и стал читать письмо. Ребята внимательно следили за выражением его лица — сначала оно было строгое, а под конец радостное.
— Где вы его взяли?
— Дело было так, — начал Сеня, — мы играли в войну. У Димки свой отряд, у меня — свой. Игра военная — кто у кого завоюет трофей. И вот во время игры я увидел бутылку…
— Какую бутылку? — удивился Криворученко.
— Чашечка нашел в воде бутылку. Она плавала, он ее и схватил.
— Причем тут вода?
— Так «война» у нас была на речке, — пояснил Дима, — а бутылка по реке плыла, а в бутылке письмо.
— Ай да молодцы, партизаны! Вы из какой деревни, ребятки?
— Из Точилиной пасеки.
— Ваня, подай-ка, пожалуйста, планшет, — приказал подполковник шоферу. Он вынул карту и стал водить по ней пальцем. Сеня с Димой следили за его рукой… — Вот и Па-ни-но, — сказал он, растягивая это слово, — вот Ивня, Соболевка, Кочки…
— Возле Кочек, — подсказал Дима, — по ту сторону леса наша деревня.
Подполковник передвинул свой палец по зеленому кружку и утвердительно сказал:.
— Так и есть! Точилина пасека. Правильно! А речка как у вас называется?
— Шилка, — ответил Сеня.
— Шилка, говорите? — повторил подполковник, водя по тоненькой голубой линии, нарисованной на карте, — верно, Шилка. Ну так рассказывайте!
— Там еще записка была, — протягивая ее, сказал Сеня.
Криворученко прочитал записку. Теперь ему все стало ясно: и хитрая затея Кузьмы Акимовича с бутылкой, и счастливый перехват ее ребятами из Точилиной пасеки.
— Отставить поездку, — сказал он шоферу, — надо доложить четвертому. Идемте, ребята, в дом!
Они вошли на кухню. Хозяйка стирала белье.
— Никак не уедете сегодня, Василий Васильевич, — добродушно улыбнулась она.
— Да вот друзья пожаловали из соседней деревни, — ответил подполковник на ходу и прошел в большую комнату, посреди которой стоял стол, накрытый газетной бумагой. Сидевшие за столом капитан и лейтенант встали.
— Садитесь! — предложил подполковник. Он положил планшет на стол и придвинул два табурета. — Садитесь, друзья! Как вас зовут?
— Его Димка, а меня Сеня.
Ребята поздоровались с капитаном и лейтенантом, сели вдвоем на один табурет и стали осматривать комнату.
На столе стояла большая керосиновая лампа с абажуром, рядом зеленый узкий ящик, на котором лежала телефонная трубка, книги, папки с бумагами, карандаши. У стены стояли две кровати с никелированными шариками, на одной кровати висели два планшета, две кобуры и автомат.
— Я вам дал два табурета, — сказал Криворученко, — ты, Дима, садись на один, а ты, Сеня, на другой. Вот так! Первым делом условимся, — голос его стал тише, — никому ни слова о том, что нашли и что привезли. Ясно?
— Мы всем отрядом дали клятву молчать, — сказал Дима.
Подполковник взял телефонную трубку и нажал кнопку.
— Дайте мне четвертого! — приказал он.
В трубке раздался зуммер. Подполковник встал и вполголоса произнес:
— Товарищ четвертый, докладывает Криворученко. Задерживаюсь с приездом. Только что прибыли два делегата с письмом от Кузьмы Акимовича. Предстоит интересная работа. Разрешите задержаться еще на пятнадцать минут. Разрешаете? Благодарю! У меня — все!
Криворученко снова сел за стол, разложил карту и письмо партизан и стал чертить толстым синим карандашом какие-то черточки и точки.
— Так, так, — говорил он самому себе, — умная затея, очень умная. Ну, Сеня, теперь расскажи с самого начала, как было дело.
Капитан и лейтенант внимательно слушали, как Дима и Сеня, перебивая друг друга, рассказывали про «войну» на реке, про трофеи, бутылку и дядю Федю. Сеня не забыл добавить и про строгого часового, что стоял у шлагбаума, и веселого Харитошу.
Когда они закончили, Криворученко встал, обнял ребят за плечи и сказал:
— Дорогие ребятки, вы сделали большое дело.
— Товарищ подполковник, — застенчиво сказал Сеня и умолк.
— Еще хочешь добавить?
Сеня замялся, робко посмотрел на подполковника, потом на Диму и, прочтя в его глазах одобрение, попросил:
— Нам бы кусочек хлеба, со вчерашнего дня не ели.
— Как же это я не подумал? — засуетился Криворученко. — Сейчас накормим вас. Мищенко, дайте мое мыло и полотенце! Айда умываться на улицу! Капитан Добродеев, откройте коробку консервов, попросите у хозяйки горячего картофеля и меду, нарежьте хлеб и дайте каждому по плитке шоколада. Да спросите у соседки — нет ли у нее молока?
Когда Сеня с Димой умылись, лейтенант Мищенко, проворный и жизнерадостный, дал ребятам свою гребенку, круглое зеркальце и сказал:
— Подполковник любит, чтобы все по форме было. За стол надо садиться с чистыми руками и причесанными.
Капитан Добродеев принес крынку молока, дал ребятам по вилке и ложке и, как приказал подполковник, по плитке шоколада.
— До чего вкусно, — сказал Сеня и перестал есть.
— Что с тобой? — подполковник подошел к Сене и, подняв ладонью подбородок мальчика, посмотрел в глаза. — Ты мне все говори. Теперь мы с тобой и Димой дружить будем.
— Мне мамку жалко, — тихо произнес Сеня, — ищет меня. Может в Кочки пошла пешком.
— Мы, ребятки, сегодня в Точилину пасеку поедем. Я сам отвезу вас домой на машине.
Сеня сразу повеселел. Он разломал плитку шоколада и спрятал половину в карман.
— Растает от тепла, — заметил капитан, следивший за Сеней.
— Это для мамки.
— Мамке мы другую дадим, а эту сам съешь, — улыбнулся Криворученко. — Ну, ребятки, договорились. Я сейчас уезжаю по делу, а после обеда поедем в Точилину пасеку. Вы тут погуляйте, вас лейтенант накормит обедом, но только, — подполковник приложил палец к губам, — помните: военная тайна. Никому ни слова!
Он взял со стола планшет и вышел из комнаты. И тайна, которую ребята привезли от партизан, осталась тайной для них самих.
НА ДОКЛАДЕ У КОМАНДИРА
Машина подпрыгивала на кочках, легко взбиралась на холмики, а оттуда стремительно летела в ложбины. Подполковник напевал песенку. Шофер Фирсов изредка поглядывал на него, раздумывая, что бы могло привести начальника в такое веселое настроение. «Неужели ребята хорошее известие принесли?» — подумал он. Хотелось узнать, но расспрашивать не полагалось. Другое дело, если сам начальник расскажет, но как поделикатнее завести разговор? Фирсов помнил, как однажды, в самом начале своей службы в армии, он спросил: «Говорят, товарищ подполковник, из партизанского отряда № 16 ходок пришел?», а Криворученко посмотрел на него строго, отвернулся и запел:
Шел козел дорогою, дорогою,
Нашел козу безрогую, безрогую.
Фирсов долго испытывал тогда смущение. С тех пор он понял, что на фронте не надо расспрашивать о том, чего не полагается всем знать. Но сейчас ему очень хотелось узнать, что за известие принесли мальчики, и он пустился на хитрость.
— До чего хорошие ребята, — сказал он будто про себя и, выждав несколько минут, добавил: — Я их первый заметил, товарищ подполковник, думаю, вот попросят покататься. И вы так поняли. А они серьезные… Пакет доставили. Наверно важный пакет?
Криворученко, не поворачивая головы, запел:
Наверно не знаю, а точно не скажу…
Фирсов сделал вид, что ему попало что-то в глаз, и газанул так сильно, что подполковник прекратил петь и приказал сбавить скорость.
Фирсов злился на себя. Ведь он знал, что не полагается расспрашивать начальство и даже рассказывать другим, с кем встречается подполковник, куда и зачем ездит. Если, бывало, в деревне ему говорили: «Вчера вашего подполковника в Замостье видели», то Фирсов учтиво отвечал: «У него с председателем колхоза большая дружба». Не будет же он говорить, что в Замостье живет командарм и Криворученко ездит к нему на доклад. Сейчас он сам по глупости спросил, и начальник вежливо дал ему понять, что не надо проявлять любопытство. Теперь он никогда больше не спросит.
Когда миновали лес, подполковник, как ни в чем не бывало, сказал:
— Вам, Ванюша, еще придется ребят домой отвезти.
— Далеко?
— Километров тридцать.
У деревни Фирсов сбавил скорость и перед шлагбаумом остановил машину. Часовой, увидев подполковника, которого он хорошо знал в лицо, приложил руку к пилотке и сказал:
— Прошу проехать!
У крыльца дома, в котором жил командарм, стояла серого цвета «эмка», и подполковник сразу догадался: «У четвертого — командующий артиллерией. Вот кстати».
В просторной кухне стоял стол, покрытый красным сукном. Кроме двух телефонов, блокнота и карандаша на столе ничего не было. Адьютант командарма, капитан Кустов, высокий офицер, с коротко остриженными волосами, в безукоризненно чистой и выглаженной гимнастерке, вставал, когда в кухню входили офицеры и генералы и тихо произносил:
— Здравия желаю! Прошу присесть! Сейчас доложу командарму о вашем приходе.
При появлении Криворученко Кустов встал и произнес:
— Здравия желаю, товарищ подполковник. Входите без доклада.
Генерал сидел за таким же столом, как и Кустов. Таких же два телефона, блокнот и несколько листов бумаги, которые адьютант подготовлял с утра, пепельница и цветные карандаши. Генерал был невысокого роста, плотный, с чисто выбритым лицом и в пенсне с толстыми стеклами.
Криворученко сделал два шага, остановился, приставил ногу к ноге, стукнул каблуками и, наклонив слегка голову, отрывисто произнес:
— Здравия желаю!
— Здравствуйте, Криворученко! — сказал командарм и протянул руку.
— Где ходоки? Солидные люди?
— Обоим вместе двадцать пять лет наберется.
Криворученко вспомнил рассказ ребят и передал его со всеми подробностями.
— Покажите письмо! — приказал генерал.
— Прошу!
Командарм вынул из скомканного конверта записку и стал читать вслух:
Товарищ Криворученко!
Если письмо дойдет до тебя (я послал к тебе тов. Петровича), а в этом я не сомневаюсь, то подготовь артналет по южной окраине деревни, вблизи которой стоял мой отряд. Жители выселены. Противник свез много горючего и боеприпасов. Готовит операцию. Я отхожу на запад в лес, вверх по реке.
Кузьма
— А теперь, товарищ командарм, прочтите письмо к ребятам.
Генерал читал медленно вслух.
— Толково, — сказал он, — и затея с бутылкой толковая. А Петрович пришел?
— Нет, — ответил подполковник.
— Молодцы ребята, надо им что-нибудь подарить, — предложил генерал. — Но только артналет не годится.
Криворученко удивленно посмотрел на командарма и подумал: «Неужели я чего-то не учел? Вот сейчас генерал взгреет меня в присутствии командующего артиллерией».
— Разрешите спросить, товарищ командарм, что именно не годится?
— Я думаю, что это дело надо поручить нашим «кукурузникам». Не так ли, Геннадий Дмитриевич? — обратился он к командующему артиллерией.
— Согласен, Иван Иванович, они это проделают бесшумно.
Под словом «они» генерал подразумевал летчиков авиазвена «По-2», которых на фронте за бесстрашные вылазки против неприятеля называли по-разному: одни «королевской авиацией», другие «огородниками» или «кукурузниками».
— Так вот, подполковник, — сказал командарм, — поезжайте к Журавлеву и передайте мой приказ — сегодня в 23.00 выслать трех летчиков. Уточните вдвоем по карте квадрат действий. Бомбежку произвести на выключенных моторах. Ясно?
Криворученко радостно представил себе, как неожиданно появятся маленькие «По-2» и, низко планируя над неприятельскими складами, сбросят несколько «гостинцев».
— Ясно, товарищ командарм!
— Действуйте!
— Разрешите идти?
— Идите! В 24.00 прибыть ко мне с командиром авиазвена Журавлевым и доложить о результатах.
Криворученко четко повернулся и вышел из комнаты.
НОЧНОЕ ЗАРЕВО
После отъезда подполковника Мищенко убрал хлеб, консервы и разостлал на столе чистую газету. Потом он расстегнул ремень, снял кобуру и положил ее на стол. Дима с Сеней с любопытством наблюдали за ним.
— Капитан, хочу смазать «ТТ», вы не возражаете? — спросил Мищенко.
— Пожалуйста! — ответил Добродеев.
— А нам можно посмотреть? — спросил Дима.
— Отчего же нельзя? Только руками не трогать.
Ребята подсели к столу. Все их внимание было приковано к кобуре из кремовой кожи.
Мищенко достал с подоконника похожую на букву «У» алюминиевую баночку с двумя горлышками, в которой хранилось масло для смазки, тряпочку и, открыв кобуру, вынул пистолет. Перед глазами ребят сверкнула вороненая сталь с полированными гранями. Держа пистолет в правой руке, лейтенант большим пальцем надавил на пуговку защелки магазина и тут же подхватил левой рукой магазин с патронами. Потом он, нажимая на спуск, взвел левой рукой курок, оттянул затвор назад, осмотрел патронник и спустил курок, придерживая его большим пальцем.
— Все в порядке, — сказал он, — пистолет разряжен, — и, переложив его в левую руку, сдвинул концом крышки магазина пружину. Через минуту на столе лежал затвор со стволом, возвратная пружина, втулка и колодка спускового механизма. Пистолет превратился на глазах у ребят в отдельные куски стали, утратив свою привлекательность.
— Товарищ лейтенант, — нерешительно произнес Сена, — что значит «ТОТ»?
— Тула, Токаре. — Нищенка продел в ушко протирки тряпочку. — Тула — старинный русский город, в котором много веков существуют оружейные заводы, а Токаре — оружейный мастер, сконструировавший отечественный пистолет.
— Где этот дяденька теперь? — спросил Дима.
— Не то в Москве, не то в Туле. Это замечательный старик-самоучка. Я про него книжку читал. Родился он на Доиу, в станице Мечетинской. В этой станице работал в кузне пистолетных дел мастер Волков. С ним и сдружился Токарев. Повадился он каждый день к нему ходить, слушал рассказы про оружейников, про солдата Батищева, который строил Тульский завод. Потом поступил в военное училище, а когда кончил — стал конструировать винтовки и пистолеты.
Мищенко наклонил алюминиевую баночку — капли масла потекли по дулу. Лейтенант размазал протиркой масло, тщательно водя по каналу ствола, потом протер сухой тряпочкой и стал собирать пистолет. В его ловких руках части быстро сходились одна с другой.
— Теперь вы, ребятки, идите на улицу, — предложил лейтенант, — а мы с капитаном займемся делами. К обеду позовем.
Дима с Сеней нехотя вышли из комнаты. На улице знойно. В деревне похожие друг на друга домики, полисадники. Ребята чужие, и играть с ними неохота. Другое дело капитан с лейтенантом: у них телефон, планшеты, полевые сумки, цветные карандаши, а главное — пистолеты.