Это были амазоны с острова Сент-Винсент, которых в мире осталось, кажется, не больше сотни.
— Вам бы поберечь себя, — сказал я попугаям. — А вы орете.
Попугаи тут же замолкли, видимо, решили поберечься.
В этот момент я вышел из лабиринта кустов и увидел клетку, в которой сидел человек. Но это только так говорится, что человек сидел, на самом-то деле он стоял. Однако стоять ему было неудобно, потому что потолок клетки опускался ниже роста человека. А расстояние между стенками было уже его плеч. Он напоминал артиста, который демонстрирует цирковой номер «человек в кубе».
Чтобы не развалить клетку на части, человеку приходилось подгибать ноги, горбиться и прижимать плечи к телу словно крылья. Двигаться в клетке незнакомцу было чудовищно неудобно. А двигаться надо было, потому что он чистил клетку граблями. Под ногами незнакомца с воплями бегали два фазана и пытались не попасть под горячие грабли. Иногда голова или плечо человека упиралось в клетку изнутри, и тогда снаружи на ней вздувался огромный пузырь.
Собрав мусор в кучу, человек ссыпал его в сито и стал внимательно просеивать. Песок сыпался вниз, а обертки и веточки оставались в сите. Человек напоминал золотоискателя, который моет песок на берегу американской реки, выискивая самородки.
Но какие же тут самородки? Только оберточки да веточки.
«Человек в кубе» поднял голову и посмотрел на меня. Его лоб надавил на потолок и тот поднялся железным пузырем.
Гигант оказался бородат и усат.
Глаза его были таким голубыми, что еще немного и их можно было бы назвать белыми.
На носу его покачивались очки, напоминающие гимнаста на перекладине.
В почти белых глазах человека читался примерно такой вопрос:
«Кто это пришел?»
На вопрос этот нужно было ответить.
— Станислав Востоков. Приехал учиться.
— Студент? — догадался гигант.
— Студент.
То, что я оказался студентом, человека сильно обрадовало.
— А ведь и я студентом был!
— Да что вы?
— Ага. В Летней школе учился. Но началось все не с нее.
— С чего же?
— Не хочешь помочь мне убрать клетку? — вдруг предложил гигант. — Ты ведь уходу за животными приехал учиться? Тут и поговорим!
— А чего, неужели мы клетку убрать не сумеем?
И я стал обходить клетки, которые стояли длинным рядом, напоминавшим рыночный. Только вместо продавцов за прилавками булькали фазаны — белые, красные, а также бело-красные.
Среди кустов я обнаружил проход и вошел в него, потряся плечами жасминовые ветви.
Человек ждал меня возле двери, ведущей в клетку к белым фазанам. Расправивший плечи и выпрямившийся он был подобен памятнику Петру Великому на Москве-реке. Не хватало ему под ноги только корабля со зданиями Санкт-Петербурга.
Да и зачем они бы здесь?..
— Можешь грабить? — спросил вдруг незнакомец.
— В смысле похищать?
— В смысле клетку убирать граблями.
— Тогда, конечно, могу. Чего ж тут не мочь?
— Ага. А меня зовут Крис, — сказал кстати гигант. — По фамилии Хейнс.
— Очень приятно, — ответил я. — Где будем грабить?
Незнакомец задумался. В его очках блеснуло сразу два заходящих солнца. Зрачки его сделались как у собаки из сказки «Огниво».
— Эту клетку я ограбил. Значит, следующую.
Мы зашли в следующую клетку.
Здесь тоже бегали фазаны. Но красного было в них больше, чем в предыдущих. Только зеркала на крыльях были белыми. Хотя в свете заката их вполне можно было принять за розовые.
Крис и один-то едва помещался в клетке. Вместе мы заполнили ее до невозможности. Фазаны, припертые к стенкам, вопили дурным голосом. Можно было подумать, что их режут ножом.
— Сначала соберешь мусор граблями, потом просеешь сквозь сито. Только старайся, чтоб следы от грабель ложились красиво.
— То есть как? На пробор что ли?
— Можно волнами. Главное, чтоб глазу было приятно.
Крис вышел из клетки в тамбур. Тамбур — такая штука, которая предохраняет от вылета фазанов наружу. Коли уж вылетят, то в тамбур.
Птицы отлипли от стен и задышали, стали приходить в себя.
— Волнами, так волнами, — сказал я и стал водить граблями, превращая песок в желтое застывшее море.
В тот момент я понял, что служитель зоопарка должен быть художником. Просеянный песок я насыпал как бы речной отмелью. А кормушки поставил так, чтобы уравновесить пятно куста справа.
Крис моей работой остался доволен.
— Ага, — сказал он. — Задатки есть.
— Задатки надо развивать, — поддержал я. — Так с чего же началась ваша работа на Джерси?
— Давно это было. И притом в графстве Эссекс.
— Да ну?
— Ага. Я как раз университет закончил. И очень любил читать книги Джеральда Даррелла.
— Так и мне они нравятся.
— Начитавшись этих книг, я захотел работать в джерсийском зоопарке. Ну, как же, знаешь, экспедиции, приключения!
— Знаю, знаю. Но что было дальше?
— Написал я ему письмо.
— Кому?
— Даррелу.
— Ну да?
— Ага. Так, мол, и так, мол. Хочу работать у вас в зоопарке. Парень толковый, вредных привычек не имею и хочу принести пользу хорошему делу.
— Какому делу? — не понял я.
— Охране животных, в смысле. Андерстенд?
— Андерстенд. А потом?
— А он пишет, в штате пока мест нет, но вы приезжайте поучится в Летнюю школу юных биологов, а там, может, чего и подвернется. Представляешь? Намекает!
— Представляю. Подвернулось?
— Нет, тогда не подвернулось. Закончил я школу и уехал в Эссекс. А через три месяца получаю письмо с Джерси. «Ага, — думаю, — подвернулось-таки!» И точно. Зовут работать.
— Здорово, — говорю. — Как в кино. В жизни так не бывает.
— Иногда бывает, — возразил Крис.
— Случается, — согласился я. — Но редко.
Болтать мы болтали, но между делом и клетки убирали. Почти весь ряд прошли. Только последняя вольера осталась. Фазаны в ней были уже вроде бы и не красными и не белыми, а пепельными. Потому что солнце скрылось за гранитными стенками и опустилось на самое дно пролива Ла-Манш.
— И как у вас там в России? — спросил Крис, — зоопарки есть?
— Зоопарки у нас в России есть, — ответил я. — Но не везде.
— Холодно, — догадался Крис, — не климат.
— Климат, конечно, у нас прохладный, — согласился я. — Но главная причина не в этом.
— А в чем? Уай, то есть?
— Потому что у нас традиции другие. У нас больше колхозы приняты и заповедники. Очень у нас охраняемых территорий много. В одной Якутии — половина края.
— А что же в другой половине?
— В другой — нефть ищут.
— А нефтевики животным не мешают?
— Нет. Они тихо работают и белыми халатами маскируются. У нас главный лозунг в государстве знаете какой?
— «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» — вспомнил Крис.
— Нет, «Берегите природу — мать нашу».
— Здорово.
— Хорошо, — согласился я. — Только не все его придерживаются.
— А вот это плохо. Правда, у нас еще хуже.
— Что такое?
— У нас в Англии ни одного натурального леса не осталось. Даже за грибами сходить некуда. Все вырубили. Волков перетравили, медведей, тех перестреляли. Потом за голову схватились, да поздно. Ни один крупный хищник не выжил. Теперь думают их завозить откуда-нибудь. Вот у вас, к примеру, медведей не осталось?
— Да осталось, — говорю. Но я вообще-то на такие вопросы не могу отвечать.
— А кто же?
— Минприроды.
Тут мы как раз и последнюю клетку доубирали.
— А время-то уже позднее, — заметил Крис.
— Как у вас тут рано темнеет.
— А у вас позже? — удивился Крис.
— У нас в Архангельске один день полгода идет. А потом еще ночь столько же.
— О май год! — сказал Крис.
— Ну, до свиданья, — сказал я.
Возвращаясь домой, я думал, что при следующей встрече обязательно расскажу Крису, что в Москве находится самое красивое в мире метро и что самый великий писатель на свете был Лев Толстой.
— А то вдруг не знает? — думал я.
В потемках уже ничего не было видно и я перепутал ворота выхода и входа.
— Выход через соседний проход, — сказала кассирша.
— Да вы не волнуйтесь, — ответил я. — Я быстро пройду. Никто и не заметит.
— Вы из России, что ли? — догадалась кассирша.
— Да, — признался я.
— Тогда проходите.
Через полчаса я сидел за своим столом и ел крупную желтую тушеную кукурузу.
— Никто не опоздал, — сказала Олуэн, — надо же.
9
Да, никто не опоздал.
Даже свежий студент Наянго пришел во время.
Он вполне сознательно взял свою порцию ужина и сел напротив меня. Наянго наконец-таки долетел до острова.
Ужин его состоял из цветной капусты, обжаренной в яйце, и вермишели. На эту еду Наянго смотрел огромными глазами.
Он протыкал кусок цветной капусты вилкой, подносил к глазам и долго над ним смеялся.
Цветной капусты он никогда раньше не видел, тем более обжаренной в яйце.
Вермишель удивила Наянго еще сильнее. Он намотал одну вермишелину на вилку и стал поднимать вверх, ожидая, когда она оторвется от тарелки.
Но она никак не отрывались. Наянго встал, но хвост подлой вермишелины все еще продолжали лежать на тарелке.
Кумар следил за этими действиями из-за соседнего столика. Он быстро понял, что новичок находится в тупике и решил его из этого тупика вывести.
— Ты думаешь там много вермишелей, — сказал он, — а там на самом деле одна. Поэтому конца ей не будет.
Такая невероятная длина нанесла сильный удар по сознанию Наянго. Она сдвинула его с той точки, на которой оно находилось раньше и сильно продвинула вперед.
Стоя с бесконечной вермишелью на вилке, Наянго понял, что в этом мире не все просто и понятно. Случаются и загадки.
Разгадывая их, человечество движется вперед, открывает законы тяготения, выводит теории относительности.
— Как же ее есть? — спросил Наянго, опуская вермишель. — Она же вся рот не влезет.
— Просто, — объяснил Кумар. — Ее откусывать надо.
— Риали? — удивился мой сосед. — О-о-о!
Он аккуратно откусил от вермишели сантиметров двадцать и принялся их так осторожно жевать, будто опасался встретить там проволоку.
— А чего это мы молчим? — подумал я и спросил: — Как была дорога?
Видно, Наянго ждал этого вопроса.
Он опустил вилку, насмерть задушенную вермишелиной, и засмеялся.
Я закончил с кукурузой и переключился на тушеные овощи, среди которых пламенели помидоры и желтела тыква.
— Знаешь, как долго летел! Над Африкой летел, над морем летел, над Европой летел. Во сколько летел!
— Действительно, много получается, — согласился я.
— Сел в самолет вчера днем, прилетел сегодня утром. У-ух! — Глаза Наянго стали крупными, как бильярдные шары. — Спал, ел, снова спал и еще раз кушал! Потом опять спал! А мы все летим, летим! А прилетели в аэропорт! Ох-ох-ох!
Наянго зацокал языком, но этого ему, видимо, было недостаточно. Он отпустил вилку и стал щелкать пальцами.
— Сколько в аэропорту народу! И все эти люди оказываются в воздухе! Сколько народу в воздухе! Ах-ах-ах!
— Да, народу в небе много, — согласился. — А на земле-то еще больше.
— Больше, больше, — закивал Наянго и вдруг стал притопывать каблуками. — Народу в небе много, а туалета в самолете всего два. А меня в самолете так все время и пучило! Там всех пучило. Знаешь, какая очередь стояла? Во-о-от такая!
Наянго развел руки, словно разжимал пружинный эспандер.
— Да, — согласился я, — в самолете это бывает. Пучит.
— Кхм, кхм, — сказала Ханна из-за своего столика и Наянго снова взял вилку.
Он придвинул ко мне свою голову так близко, что я смог различить на его голове каждый волос, свернутый в черное кольцо. Их было намного больше, чем звезд на небе.
— А еда-то здесь какая странная, — доверительно сообщил он и оглянулся. — Вкуса еды нет. Боюсь, от нее опять пучить будет.
А еда местная, действительно, имела вкус странный. Капуста пахла чем-то на капусту не похожим, вермишель и вовсе не оставляла по себе никакого привкуса. Хотя нет, было какое-то резиновое послевкусие.
Но сказать об этом было нельзя.
Я видел, с каким старанием Олуэн готовит. Как сыпет в капусту корицу, как красиво укладывает салат. Она, конечно, в этот момент походила на Рембрандта, в моменты творения его лучших картин. Для нее ужины, ланчи и обеды были такими же картинами, даже скорее полотнами. А если этих полотен кто-то не понимает, то это его проблемы. Вот я Малевича тоже не понимаю, а другие его любят, говорят, гениально.
А я и не спорю. Гениально, так гениально. Отхожу в сторону и смотрю: Шишкина, Репина.
— Ешь-ешь, — сказал я Наянго. — Еда хорошая.
Смутившись, Наянго отодвинулся от меня и застенчиво поиграл вилкой.
— Смелее, — ободрил я.
Наянго вонзил вилку в цветную капусту и поднял ее ко рту. Но не удержался и, перед тем как съесть, все-таки тщательно ее обнюхал.
— Никакого запаха! — сказал он страшным голосом и съел капусту. Глаза его заморгали, помогая капусте опуститься в желудок.
Постепенно дело дошло и до вермишели.
Когда тарелка Наянго очистилась, он аккуратно сложил в нее столовый прибор и выжидающе посмотрел на меня.
Я понял, что настало время рассказа о личной жизни.
— Уот из е нэйм? — спросил Наянго.
— Станислав…, м-м, Стас. Лучше просто Стас. Это имя. А фамилия Востоков. Истмен — андерстенд?
Хотя, фамилию можно было и не говорить. Кому она тут, в столовой, нужна?
Наянго кивнул. Затем для чего-то поменял местами нож и вилку, лежащие на тарелке.
Я молчал, понимая, что сейчас мы перейдем к самой интересной теме. Я был стреляный воробей.
— Уеар ю фром? Откуда ты прилетел?
— Фром Раша. Из России.
— Из России! — Наянго подпрыгнул так, будто я сказал: «С Альдебарана».
Наянго вскочил со стула и сплясал танец шамана. При этом, как и положено шаману, он ухал, трясся всем телом, закатывал глаза.
Казалось, он сейчас начнет прорицать.
Однако тут он успокоился и сел на стул.
— Из России! Там же очень холодно!
Говорить, что я из такой России, где не так уж и холодно, я не стал, поскольку вряд ли знания Наянго простирались значительно дальше Северного Алжира. Для чего, к примеру, мне подробная информация о далеком Брунее?
Только про Тибет читаю я с интересом. Потому что съездить туда хочу.
— А вот ты, я интересуюсь, откуда, — спросил Наянго Кумара. — Не из Китая?
— Скажу тебе прямо и честно, — ответил Кумар, — я не из Китая, а из индийского города Бомбей. А по религии я джайн.
— Ва! — сказал Наянго, потому что о такой религии никогда не слышал.
Выяснив, кто откуда, мы стали сдавать тарелки.
А Олуэн внимательно оглядывала тарелки. Все ли съедено? Всем ли понравилась еда?
Съедено было все.
— Ну и как? — спросила подозрительно Олуэн. — Вкусно?
— Оф корз! — ответили мы хором.
В этот момент открылась дверь, и в нее вошел наш профессор.
— Фа! — сказал Наянго, хотя до этого момента с нашим преподавателем был не знаком.
Что могло заставить Фа спуститься в нашу столовую? Мы поняли, что произошло событие особой важности.
Может, Фа решил проверить, до конца ли мы выучили «библии»? Нет, он, конечно, знал, что за три дня и даже за тринадцать дней их выучить невозможно. Что же привело его к нам?
Фа догадывался, что мы не понимаем, почему он здесь и поэтому улыбался. Нам открывались его крепкие клыки, и можно было даже разглядеть огромные зубы мудрости. Стало ясно, что мудрости у нашего преподавателя — валом.
Позже я узнал, что у Фа, как у Луны, есть две стороны — темная и светлая. И сейчас он повернулся к нам золотой, хорошо освещенной стороной. Он был похож на английского Деда Мороза, который приготовил большой сюрприз, но пока его не показывает.
— А вот вам новый товарищ! — сказал наконец Фа.
Наш преподаватель посторонился, и в столовую вошел человек, который стать нам товарищем никак не мог.