-- Что у вас в ящиках? -- спросил начальник поезда. Вокруг нас толпились пассажиры. Одна жена полковника, еще не зная, есть ли в ящиках змеи и какие они, наделала столько шума. Что могло произойти, если среди окружающих нас людей нашлось бы еще несколько паникеров?
-- Зайдемте в купе, -- пригласил я начальника поезда. -- Там я все объясню.
-- Не ходите: -- снова взвизгнула жена полковника. -- Это очень опасно! Там змеи!
-- Авось не съедят, -- пошутил начальник поезда. -- Граждане, прошу разойтись по своим местам! Ничего особенного здесь нет!
В купе мне пришлось рассказать ему всю правду. Начальник подумал и сказал:
-- Забирайте свои ящики. Сейчас прибываем в Каган. Там пройдем к начальнику станции. Пусть он решает, что с вами делать. Дальше в нашем поезде вы не поедете.
-- Почему?
-- Возить змей в поезде не разрешено.
-- Где это написано?
-- Ну, вы не умничайте! -- рассердился начальник. -- Взбудоражили весь вагон, а теперь еще спорите. Ехали бы тихо, и никто бы вас не высаживал. Кроме вас в вагоне три десятка пассажиров, что же, прикажете их высадить, а вас одного везти с вашими змеями?
Напрасно я показывал ящики, просил объяснить мне, где змеи могут выползти наружу, и доказывал, что перевозка змей в ящиках абсолютно безопасна. Начальник поезда ничего не хотел слушать, и в Кагане мне пришлось покинуть вагон. В сопровождении начальника поезда я пошел к начальнику станции. Выслушав доклад начальника поезда, тот потребовал мои документы и долго их изучал, а я нервничал. Боялся, что поезд уйдет. Так оно и получилось. Поезд ушел, а я остался на станции Каган.
-- Что же мне делать? Как доехать до Ташкента? -- взмолился я.
-- Не знаю, --ответил начальник станции, --со змеями в поезд я вас не пущу. Станете их там кормить или поить, да распустите по вагону!
-- Да не буду я их ни кормить, ни поить!
-- Вы же сами говорите, что змеи очень ценные. Разве вы допустите, чтобы они подохли от голода? -- торжествующе "уличил" меня начальник станции.
-- Не нужно их ни кормить, ни поить. Змеи могут обходиться без воды и пищи несколько недель! Погибнуть они могут только от перегрева!
После долгих споров начальник станции Каган разрешил мне сесть на следующий поезд, но только при условии, если я сдам змей в багажный вагон и на каждой большой станции буду проверять состояние ящиков.
До Ташкента я доехал без происшествий, только через каждые три-четыре часа пришлось бегать в багажный вагон и осматривать ящики, стоявшие в самом дальнем углу.
В тот же день я сдал гюрз в Костин институт и получил заверение, что сухой яд мне выдадут бесплатно в самое ближайшее время.
Чтобы закончить с фосфодиэстеразой, коротко скажу: сухой яд я получил и фосфодиэстеразу химики приготовили. Мы с Расулом использовали ее в своих опытах, давших очень интересные результаты, но оставаться кабинетным ученым я уже не мог.
Экспедиция под руководством Кости работала до глубокой осени. В предгорьях Бабатага Костя и дядька ловили кобр, по берегам мутной Сурхандарьи -- песчаных эф. Изредка друзья присылали мне письма. Они приходили из разных мест. Экспедиция все время передвигалась. Завидовал им я. Теперь кабинет казался мне тесным, лаборатория -- душной. Меня неудержимо тянуло туда, где голова кружится от простора, пьянящего воздуха и ни с чем не сравнимого запаха цветущей джиды. Мне хотелось снова забраться на крутую вершину, откуда видна чуть туманная панорама разноцветных склонов, где как на гигантском зеленом ковре тюльпанами и колокольчиками вышиты красные, желтые и голубые узоры. Трудности и невзгоды скитаний как-то выпали из памяти. По ночам мне снились рыбы, прыгающие у водопада, и гюрзы, лежащие на ветках и камнях.
Я написал об этом Косте. Он ответил, что я от него "заразился" двумя неизлечимыми "болезнями": любовью к странствиям и "змеиной лихорадкой". Симптомы этих "недугов" он заметил еще во время моей работы в экспедиции и предсказывал мне печальную участь "бродяги", ловца ядовитых змей.
* ЧАСТЬ II *
КАРАКУМСКИЙ ПОХОД
И СНОВА В ПУТЬ
"Змеиной лихорадкой" я заболел всерьез, но между первой и второй поездками прошло почти два года. Однако ни довольно длительный срок, ни преграды не охладили моего желания стать ловцом змей.
Когда я вернулся из первой поездки, то дома о том, чем мы занимались в экспедиции, рассказывал очень осторожно. Встречи со змеями в моих рассказах выглядели случайными. Казалось, все окончится благополучно. Мама ничего не узнает и не будет волноваться. Но шила в мешке не утаишь. В справедливости этой пословицы я убедился очень скоро, кажется на третий день после приезда. Однажды мама, словно невзначай, спросила:
-- В какую экспедицию ты ездил? Я заподозрил недоброе, но постарался придать своему голосу невинные интонации и ответил:
-- В зоологическую. Разве ты забыла?
-- Чем вы занимались в этой экспедиции?
-- Изучали видовой состав герпетофауны юга Узбекистана.
-- Не морочь мне голову своими учеными словами, -- рассердилась мама. -- Каких змей ты привез в институт этого не путевого Кости?
Я попытался увернуться от прямого ответа и пробормотал что-то невнятное.
Оказывается, выдал меня один из моих сослуживцев. Нет, он не имел никакого злого умысла. Он просто при встрече с мамой выразил ей свой восторг по поводу моей "безумной отваги" при ловле ядовитых змей. Этот восторг стоил мне двух дней покоя.
У дядьки все было иначе. Он сразу заявил своим домашним, что отныне и до конца своего века будет заниматься охотой на змей. Надо отдать справедливость тетке. За время супружеской жизни характер своего мужа она изучила до тонкостей и спорить не стала.
За прошедшие два года дядька несколько раз ездил ловить змей и стал (по словам Кости) "грозой змей". На меня дядька посматривал свысока. Оснований для этого у него было достаточно. Число отловленных им гюрз перевалило за сотню, а на моем счету не было и четверти этого.
За это время в моей судьбе произошли кое-какие перемены. Мы с Расулом закончили работу над своими научными темами и успешно защитили кандидатские диссертации. Стал я кандидатом сельскохозяйственных наук, и, следовательно, заниматься мне полагалось сельскохозяйственной наукой, которая, как известно, до змееводства еще не дошла, а от змееловства весьма далека. Основной моей работой осталась генетика, а змеями я мог заниматься только в свободное время. Так я и делал. Ездил на отлов змей и попутно изучал их биологию во время своего отпуска.
У ПУСТЫННОЙ РЕКИ
Начала следующего сезона охоты на змей я ожидал с таким нетерпением, которое не знаю даже с чем можно было бы сравнить.
Костя снова брал меня в экспедицию. Все было готово. Мы ожидали только телеграммы о потеплении от метеорологов из района предстоящей охоты. На этот раз мы ехали в пески Каракумы изучать и ловить не только гюрзу, но и кобру.
Мне казалось, что телеграммы никогда не будет, но однажды вечером пришел Костя и сказал:
-- Выезжаем завтра, после обеда. Будь готов. Машину я стал ждать с самого утра.
-- Ты как малыш из детского сада, -- сердилась мама. -- Садись поешь на дорогу. Я тебе борща наварила. Такого борща ты не попробуешь до самого возвращения!
Я знал, что такие вкусные блюда, как мамин борщ и коржики, не скоро доведется мне попробовать, и все же ел без аппетита. В составе экспедиции повар предусмотрен не был, и еду мы готовили себе сами. Вкус приготовленных нами блюд соответствовал нашей квалификации в области кулинарии. Повара же мы были никудышные. Наши познания кулинарного искусства ограничивались умением чистить картошку и рыбу да открывать консервные банки с тушенкой. Обычными блюдами были гороховый суп с тушенкой и гречневая каша из концентратов. Единственное действительно вкусное блюдо, которое мы ели Б прошлую поездку, была уха из маринки. Но сейчас мы ехали в пески, где там найдешь рыбу? И все же ел мамин борщ без малейшего аппетита.
Наконец под окном коротко просигналил грузовик. Все мои вещи -- рюкзак да спальный мешок. Быстро прощаюсь с родными и лезу в кузов. Дядька уже сидит там. Он неплохо устроился за кабиной на свернутой кошме. Поехали!
Мы едем по серо-желтой степи. Вдоль ленты асфальтированного шоссе кое-где на припеке зеленеет нежная молодая травка. Весна наступает, но в первый день пути мы с дядькой в кузове мерзли. Холодный ветер нахально лез за воротник и заставлял нас жаться к кабине. Ночевали мы у подножия горного хребта, было холодно даже в спальном мешке. Утром на перевале под колесами автомобиля скрипел снег, а в долине стало так тепло, что пришлось сбросить телогрейки. Вдоль дороги -- цветущие сады. Розовыми душистыми облаками покрыты урюк и миндаль, белыми -- яблони.
К обеду третьего дня мы приехали в районный центр, где в чайхане должны были встретиться с Курбан-Ниязом. Он ждал нас уже три дня.
Едва улеглась первая радость встречи, как Костя сказал:
-- Ну, Курбан-Нияз, когда выезжаем на место работы? Ночевать будем здесь или в поле?
-- Какая здесь ночевка! -- сердито сказал проводник. -- Мученье, а не ночевка. В чайхане душно и табаком воняет, на дворе всю ночь ишаки хором орут, а собаки им помогают. Поехали отсюда. Я знаю по пути один родничок -райское место! Там ночевать будем!
-- Далеко это райское место?
-- Пешком за неделю дойдешь. На ишаке четыре дня ехать будешь. На машине к вечеру доедем!
-- К вечеру доедем?
-- Конечно!
-- Тогда чего же ты медлишь? Кидай свой хурджун в кузов и лезь в кабину. Поехали!
... На следующий день мы выехали в открытую степь. Зона освоенных земель осталась далеко позади.
-- Су ол! 1 -- сказал нам на прощание старик в последнем кишлаке. -- К воде придешь через неделю пешего пути!
Костя тут же велел залить воду во все три наших бочонка.
-- Зачем? -- заворчал шофер. -- Мы же не пешком, а на машине?
-- А если твоя машина сломается, где воду возьмешь? С пустыней шутки плохи! Давай ведро, воду носить будем!
... Машина ходко бежит по бескрайней степи. Дорога переваливает с бугра на бугор, и конца ее не видно. На сколько хватает глаз, вокруг море зелени с яркими островками цветов. Куртины желтых, красных, фиолетовых астрагалов, сиреневые набухшие свечки эремурусов, а между ними зелено-красный ковер солянок.
-- Курбан-Нияз, а где же безжизненные пески? Ведь мы едем по знаменитым Каракумам -- черным пескам! Почему старик так настойчиво советовал взять воды?
-- Подожди, -- серьезно ответил мне проводник. -- Когда ты прочувствуешь, что такое суточный водный паек, тогда поймешь, чем было вызвано беспокойство старика. Ну, а безжизненные пески ты увидишь через месяц. Такой зелени здесь не будет. Только саксаул да янтак зеленоватыми останутся. Это пока земля зимнюю влагу держит -- зеленеет и цветет трава. Высохнет земля, трава под солнцем сгорит, пески черными станут.
... Наши палатки стоят на высоком берегу. Глубоко под обрывом течет мутная желтая вода. Это пустынная река. Ее русло лежит в отвесных лессовых обрывах. К руслу со всех сторон подходят длинные извилистые джары -- овраги -- с такими же обрывистыми стенами. Дно джаров заросло кустарником, травой и колючками, а стены их пестрят трещинами и темными отверстиями больших и маленьких нор.
В пустыне все живое жмется к воде. В джарах можно встретить всякую живность. В самой гуще зарослей устраивают свои логова дикие свиньи. Только кабаны способны пробить сплошную стену из колючего кустарника, переплетенного повиликой и вьюнками. Кабаньи тропы прорезают заросли как туннели. Там, где заросли "помягче", протоптали тропы джейраны. Они обычно держатся в степи и к реке приходят только на водопой, но иногда мы натыкались на джейранов, прятавшихся в кустах. В зарослях гнездилось множество птиц. Возле самой воды, на прибрежном песке, мы видели следы шакалов, лис и камышового кота.
На осыпях, под стенами джаров, -- следы змей. Они очень часто ползают вдоль стен.
В горах следы змей встречались нам не часто. На плотной глине и камнях следы их не видны. На мягкой же пыли осыпей и песке даже синее перышко сизоворонки, упавшее возле ее гнездовой норки, оставляло четкий отпечаток.
Следы змей узнать нетрудно. Это причудливо извитые, до блеска выглаженные, широкие полосы.
Я думал, что все змеи оставляют одинаковый след, и ошибся. В одном месте на песке под обрывом я увидел отпечатки каких-то дуг и петель. Сам разобраться в этих следах не смог и показал их Косте.
-- Превосходно! -- обрадовался наш начальник. -- Ты нашел то, что нам очень нужно. Это следы песчаных эф.
-- Как же они ползают, если не оставляют за собой сплошной ленты следа?
-- Эфы передвигаются несколько иначе, чем другие змеи. Как это они делают, объяснять долго и сложно. Потерпи немного. Найдем эфу, сам увидишь, как она это делает.
Эфу мы нашли в тот же день, когда с противоположных сторон джара осматривали подножие его обрывистых стен. Пробираться через заросли нам надоело, и мы шли поверху вдоль джара.
-- Лешка! -- вдруг позвал меня Костя. -- На твоей стороне под самым обрывом лежит эфа. Осторожно подойди к обрыву напротив меня и посмотри вниз. Учись замечать эфу. Это не так просто, как заметить гюрзу или кобру.
Я сделал все, как велел Костя, но никакой змеи под обрывом не увидел.
-- Костя, где эфа? Я, наверное, ее спугнул!
-- Да ты что, ослеп? Я ведь тебя предупредил, что эфу заметить непросто. Смотри лучше. Эфа лежит как привязанная.
Под обрывом лежала какая-то пестро-коричневатая, полукруглая лепешка.
-- Костя, неужели эта лепешка и есть эфа?
-- Она самая! Прыгай вниз и отбрось ее от норки! Я спрыгнул на дно джара, зацепил змею крючком и отбросил в сторону от стенки. В воздухе она развернулась блестящей лентой, но едва коснулась земли, как снова сжалась в тугую полукруглую лепешку и замерла. Костя тронул ее крючком. Змея завозилась на месте. Изгибы ее туловища терлись один о другой так, словно рядом кто-то жарил сало на сковородке. Ерзая по земле, полукруг змеи отползал от нас. Время от времени из середины полукруга в нашу сторону резко вылетала голова с раскрытой пастью, из которой торчали несоразмерно длинные зубы.
-- Видишь, как держится змея? Эта характерная поза "тарелочки" свойственна только эфе. Другие змеи такую позу не принимают. Дай ей успокоиться. Посмотрим, как она поползет. Стой, не шевелись!
-- Костя, а зачем она голову выбрасывает?
-- Пугает нас. У эфы такая своеобразная поза угрозы. Она словно предупреждает: не приближайся, плохо будет!
Некоторое время эфа продолжала угрожать. Мы терпеливо ждали. Потом эфа замерла, приподняла голову, осмотрелась, прижала голову к петле туловища и, приподняв эту петлю, выбросила ее вперед. Мелькнули в воздухе изогнутые дугой задняя часть туловища и хвост. Едва хвост опустился на землю, как змея снова выбросила вперед петлю. На пыли отпечатались дуги и петли.
-- Посмотрел, как передвигается эфа? -- спросил меня Костя. --Ну и лови ее. Только помни, что яд эфы не менее токсичен, чем у гюрзы и кобры, а движения, пожалуй, побыстрее. С эфой шутить нельзя.
-- Костя, а почему эфа ползает не так, как другие змеи?
-- Эфы обитают в песках. Там обычный способ передвижения для змей затруднителен. Способ передвижения эфы -- это результат приспособления к жизни в песках. Да прижми ты, наконец, змею! Уйдет ведь!
Крючком прижав голову эфе, я взял ее в руки. Небольшая змея была очень красива: на общем светло-песочном фоне переливались матово-желтые зигзаги и пятна. Голову эфы украшал правильный крест.
-- Хороша?
-- Красива. Только почему ты говоришь, что эфу трудно заметить? Такая пестрая окраска наверняка будет заметна издали. Я просто не видел раньше, как выглядит эфа, поэтому и не узнал ее.
-- Вот поищешь эф, тогда узнаешь, легко ли обнаружить их. Сажай змею в мешок и пошли дальше!