Слегка позвякивали кольчуги. Как и остальные воины, Кэлий протер доспехи и шлем сальной шерстяной тряпицей, что должно было в какой-то мере предохранить доспехи от ржавчины. Но лишь в какой-то мере: когда легионы вернутся в Ветеру, всем найдется, что скрести и полировать.
А что там, впереди? Сквозь завесу дождя он видел пару лошадиных крестцов и сутулые спины кавалеристов. По унылой посадке этих парней было ясно: они отдали бы все на свете, лишь бы находиться сейчас где угодно, только не здесь.
Кэлий чувствовал то же самое.
Германец, служивший во вспомогательных силах в Паннонии, внушил наместнику, будто в этой части Германии погода лучше, чем в Минденуме. И наврал. Можно сказать, сбыл Квинтилию Вару бракованный товар. Чтоб ему пусто было! От этого бесконечного дождя люди просто сходят с ума.
Кэлий ступил в лужу, которая оказалась глубже, чем он ожидал. Римлянин устало выругался, присоединив свой голос к общему ворчливому хору. Легионеры ворчат, даже когда маршируют в хорошую погоду по мощеной дороге, а здесь ничем подобным не пахло. Разве стоило удивляться, что они проклинали все на свете?
Вода капала с козырька шлема Кэлия. Козырек защищал лицо, но порывы ветра то и дело исправляли эту ошибку, швыряя дождевые струи в глаза, в рот, в нос. С носа тоже капала вода. Кэлий давно промочил ноги; без простуды теперь не обойтись.
«Такое уж мое везение!» — подумал он.
Легионер повертел головой — отчасти, чтобы оглядеться, отчасти, чтобы стряхнуть воду. Смотреть, откровенно говоря, было не на что: куда ни глянь — сплошное болото в пятнах проклятых, набухших из-за дождя луж. И нигде, как еще некоторое время назад заметил Кэлий, ни единого германца. С одной стороны, неудивительно — кому охота соваться в такие топи? С другой стороны, дикарей в Германии уйма, порой они селятся на куда худшей земле, из которой ухитряются выжимать средства к существованию. Чем же им не мила здешняя трясина?
«Может, Вару стоило бы спросить об этом своего ручного германца?» — подумал Кэлий, но тут же снова покрутил головой, на сей раз досадливо.
Проклятый дикарь был в отлучке, занимался своей женщиной. К слову сказать, и отец его куда-то пропал, и никто толком не знал, куда подевался старик и почему. Кэлию все это не нравилось, не давало покоя, словно противные струйки холодной дождевой воды, стекавшие с назатыльника шлема за шиворот.
Вдобавок его внимание привлекла не совсем обычная для этой болотистой местности невысокая, поросшая травой гряда впереди, по левую сторону дороги. Когда Кэлий подошел ближе, он заметил, что на гряде растет не только трава, но и кусты, и низкорослые деревца. Римлянин пытался рассмотреть их получше, но куда там, при таком-то дожде! Он пожал плечами, звякнув кольчугой. В конце концов, в Германии чего только нет. Стоит ли обращать внимание на какую-то дурацкую возвышенность?
«Только слишком уж странно она выглядит», — сказал его внутренний голос.
Калд Кэлий велел себе об этом не думать, но не тут-то было.
«Странно выглядит этот вал, странно!»
Калд Кэлий снова пожал плечами, теперь раздраженно. Если бы впереди появилось что-нибудь неладное, кавалеристы передового отряда уже заметили бы это. А они ехали, как и прежде, явно желая поскорее очутиться совсем в другом месте. То есть чувствовали то же самое, что и марширующий Кэлий. Но у них, по крайней мере, не мокли ноги.
«Что-то тут не так!» — назойливо твердил надоедливый голос в голове легионера, но Калд Кэлий заставил его замолчать и сосредоточился на том, чтобы вытаскивать из грязи левую ногу и тут же ставить в грязь правую.
Арминий всматривался в просвет между двумя бережно пересаженными кустами.
Римские кавалеристы на огромных лошадях проезжали так близко, что, казалось, протяни руку — и он сможет прикоснуться к какому-нибудь из всадников. Один посмотрел в его сторону, и германец замер. Но легионер снова уставился перед собой, так ничего и не заметив.
«Боги на нашей стороне», — с радостным воодушевлением подумал Арминий.
Точнее, на стороне Германии.
— Слышите меня? — прошипел он, обращаясь к остальным германцам. — Того, кто бросит копье без команды, убью на месте. Выпотрошу, как поганую свинью, даю слово. Помните — вы должны ждать!
Войско, затаившееся позади насыпанного вала, походило на бурлящий котел: люди вставали, присаживались на корточки, топтались, переходили с места на место. Все с лихорадочным нетерпением ожидали начала схватки. Воины сжимали копья, размахивали ими, прицеливались — но ни один не позволил себе броска. Похоже, все понимали, в чем состоит план битвы и как важно следовать ему.
Разумеется, это можно было расценить лишь как ниспосланное богами чудо. Иного объяснения Арминий не видел.
Его правая рука сжимала древко копья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он был готов к бою, его колотило от нетерпения, ожидание казалось мукой, но ждать было необходимо. Именно терпение давало единственный шанс на победу, об этом нельзя было забывать ни на миг. Стоит поторопиться, напасть чуть раньше строго выверенного момента — и у римлян появится возможность выйти из-под удара. Уловив шанс, легионеры непременно им воспользуются, а после отыграются на германцах сполна. И кто знает, когда народ Арминия снова решится испытать свою удачу — если вообще решится.
Много всадников уже проехало мимо, но немало кавалеристов еще не поравнялось с грядой. Конница должна была играть роль передового отряда, обязанного высматривать на пути любую опасность. Но похоже, командование не верило в существование реальной опасности, и такие настроения передались воинам: кавалеристы обменивались шуточками, ругали местную погоду, вслух мечтали о том, как по прибытии в Ветеру отведут душу, завалившись к шлюхам, а окружающему уделяли куда меньше внимания, чем полагалось.
Дождь помогал скрывавшимся в засаде воинам. По мере того как римляне следовали мимо вала, по другую сторону насыпи все сильнее нарастал возбужденный гомон, хотя Арминий строго-настрого наказал каждому из вождей (находившихся и здесь, и справа, в лесу, где скрывалось еще больше воинов) позаботиться о соблюдении полной тишины. Вожди делали все, что могли, но их усилий было явно недостаточно. Арминий кипел от ярости и тревоги. Смерть являлась ничтожным наказанием для болвана, который мог выдать товарищей лишь потому, что не в силах был держать рот на замке.
Но римляне ничуть не беспокоились. Видимо, равномерный шум дождя заглушал или вовсе поглощал шум, который издавали затаившиеся в засаде германцы.
«Боги к нам благоволят, — подумал Арминий. — После победы обязательно нужно поднести им щедрые дары».
Он снова высунулся из укрытия. Кавалерия проследовала мимо и уже удалялась. За всадниками на небольшом расстоянии должна была шагать пехота. Вот-вот она появится… Вот-вот!
— Когда? — спросил кто-то рядом с Арминием.
Как ни странно, этот человек не решился высунуться, чтобы посмотреть. Конечно, до римской дисциплины своевольным соотечественникам Арминия было далеко, но он не ожидал от них и такого.
— Скоро, — ответил Арминий. — Очень скоро.
И вот появилась пехота.
Арминий махнул рукой: вожди должны были ждать его сигнала. Им полагалось приготовить своих людей и передать приказ дальше, тем, кто затаился в лесу. Если бы Арминий командовал легионерами или бойцами вспомогательных сил, он бы не сомневался: каждый сделает то, чего от него ждут. К сожалению, в своих сородичах Арминий не был так уверен.
Скоро. Совсем скоро.
Сквозь пелену дождя уже видны были лица римских пехотинцев. Пехотинцы выглядели не такими довольными, как кавалеристы. Ясное дело — всадников несли лошади, а этим приходилось топать самим.
Как только первый ряд пройдет мимо того куста…
Арминий спланировал это сразу по возвращении из лагеря, где дурачил римлян, в первую очередь — Квинтилия Вара.
Он отрешенно подумал: как бы все обернулось, не будь у наместника сына его возраста? Но тут же пожал плечами.
«Я просто нашел бы другой способ добиться своего», — подумал вождь германцев.
И впрямь нашел бы? Он так считал, а все остальное было не важно.
Легионеры приближались.
Ближе… Ближе… Вот уже хорошо виден крайний в первом ряду — воин с выступающим подбородком и сломанным носом.
Арминий отвел назад правую руку, словно сбрасывал наконец незримые путы.
— Рази! — проревел он, и его рука с силой метнула копье.
Словно орел — нет, словно молния грозового бога, копье взвилось в воздух.
Калд Кэлий все время поглядывал на гряду, тянувшуюся справа от дороги: что-то в этой насыпи упорно казалось ему подозрительным, не таким. Он пытался поделиться беспокойством с шагавшими рядом товарищами, но никто не желал забивать себе голову местными диковинками. Все думали только о том, как бы поскорее пересечь отвергнутую богами болотистую долину и выйти к Рейну. Поскольку сам Кэлий от всей души желал того же, мог ли он винить остальных? Говоря по правде, не мог.
Раздался чей-то крик, похоже, не на латыни, и Кэлий резко повернул голову влево, в сторону холмистой гряды. Возглас, похоже, прозвучал не из-за нее, а ближе.
Крик услышал не только Кэлий.
— Что там еще такое? — пробормотал один из легионеров, невольно потянувшись к рукояти гладиуса.
Что-то прорезало воздух. Не просто «что-то» — в воздухе словно поднялся шквал, и Кэлию на миг показалось, что крик всполошил птичью стаю… Может, кричала как раз птица… Но это заблуждение длилось лишь краткий миг, а потом Кэлий с ужасом понял, чтолетит к легионерам. Понял и то, что его и всех римлян предали.
Копья взлетали по дуге, некоторые сталкивались в воздухе и, завертевшись, падали, но остальные продолжали полет — чтобы обрушиться на голову римской колонны.
Как и его товарищи, Калд Кэлий маршировал, забросив щит за спину: шагать с большим, тяжелым щитом на руке было трудно и неудобно. Щиты предназначались для боя, не для маршей. Поэтому, когда в легионеров полетели копья, прикрытия у римлян не оказалось.
Первое копье вонзилось в землю в локте перед ногой Калда и, застряв, задрожало. Другое пронзило бедро легионера слева от Кэлия. Пару мгновений несчастный растерянно таращился на торчащее древко и на свою кровь, скорее в изумлении, чем в испуге. Потом, когда с осознанием случившегося пришла боль, взвыл, схватился за древко и упал.
Другому воину, третьему в ряду справа от Калда, копье пробило горло: раненый издавал странные, булькающие звуки, изо рта у него лилась кровь. Потом глаза его закатились, и он свалился с тропы в болотную жижу. В некотором роде ему повезло: он погиб почти мгновенно, без особых мучений. Многим грозила куда худшая участь.
Лучше бы Кэлию вообще об этом не думать! Сколько еще ужасов предстоит ему увидеть до конца дня?
«И как для меня закончится этот день?» — со страхом гадал он.
Кэлий обернулся, чтобы посмотреть, что происходит с остальными.
Дело обстояло хуже, чем могло привидеться в самом кошмарном сне.
Туча копий буквально искрошила голову колонны. Десятки — нет, сотни, если не тысячи легионеров лежали на земле. Некоторых уже забрала милосердная смерть, но большинство корчились и вопили от боли. Их крики и стоны возносились к тусклому, безразличному небу.
От ужаса Кэлию захотелось заткнуть уши.
Слева от колонны раздались еще более громкие крики, но в них звучали не боль и испуг, а ярость и торжество. Германцы поняли: их затея увенчалась полным успехом. Они не могли этого не понять; хоть они и были варварами, но далеко не тупыми варварами, что нынче блестяще доказали.
Спустя мгновение они доказали это снова. Сооруженные заранее лестницы помогли германцам быстро перебраться через вал, за которым они скрывались, и устремиться на легионеров. Даже молнии Юпитера не могли бы нанести римлянам такого урона, как смертоносные копья.
— К бою! — взревел Калд Кэлий, сбросив с плеч ранец и выхватив меч. — Мы должны драться, иначе нас перережут, как овец. Развернуться! Построиться в боевой порядок!
Не он один пытался выкрикивать подобные приказы сквозь вопли и стоны раненых воинов. Здесь и там римляне делали все, что могли, чтобы этим командам следовать, но сотни раненых не только деморализовали легионеров, но и мешали им перестроиться.
И Калд Кэлий выяснил — очень быстро, но все равно слишком поздно, — что развертываться римлянам все равно негде. По правую сторону от дороги лежала топь, где ноги вязли в липкой жиже. По левую сторону земля была потверже, но резко шла на подъем, к гребню холмистой гряды, откуда и прилетели копья. А теперь из-за гряды валили вопящие германцы.
Кэлий оказался среди немногих легионеров, еще не получивших ни царапины, но ему уже было ясно, что легионы разгромлены. Это увидел бы и слепой. Варвары намеревались прикончить каждого римлянина, который им попадется. Некоторые легионеры в поисках спасения, хлюпая, углублялись в болото. Возможно, Кэлий поступил бы так же, но сознавал, что это безнадежно. А раз так…
— Вперед! — крикнул он. — Эти сукины сыны дорого заплатят за наши шкуры!
Если германцы убьют его в бою, все закончится быстро. Именно это и требовалось Кэлию: не стать жертвой жестоких варварских забав, которые обязательно последуют за сражением.
Что-то твердое ударило его в висок. Камень? Древко копья? Клинок?
Этого Кэлий так и не узнал: ослепительная вспышка — и свет перед его глазами померк. Легионер рухнул в грязь, слабо дернулся и потерял сознание…
Квинтилий Вар обсуждал с Аристоклом по-гречески «Пир» Платона: это помогало убить время и отвлекало от созерцания унылого, нагонявшего тоску германского пейзажа.
— Интересно, как выглядела бы постановка «Пира» на сцене? — спросил Вар.
— Но ведь это не пьеса! — Аристокл, похоже, был потрясен. — Это диалог!
Грек надулся и ощетинился: в его представлении всему имелось свое место, и любые покушения на устоявшийся порядок возмущали его.
— Но это могло бы стать пьесой, — настаивал Вар. — Образы Аристофана и Алкивиада — просто готовые роли, не говоря уж о самом Сократе. Можно было бы…
Неожиданно он осекся и перешел на латынь.
— Во имя богов, что там такое?
Аристокл смертельно побледнел.
— Ничего хорошего, — ответил он.
Вар молча кивнул. Они ехали прямо перед обозом, посреди длинной, растянувшейся по узкой дороге колонны римлян. И тут впереди, от головы колонны, донеслись крики, вопли и завывания. Такие звуки можно услышать на бойне, на чудовищно громадной бойне.
Вар не желал поверить в случившееся еще минут пять, а то и десять, пока к нему не подбежал окровавленный легионер с отчаянным криком:
— Нам конец!
— В чем дело? — грозно вопросил Вар.
Он боялся, что уже знает ответ, но до последнего цеплялся за неведение. Порой, особенно если речь идет об измене, правда ранит слишком больно, и человек невольно оттягивает миг, когда придется ее принять.
Но раненый римлянин не оставил наместнику надежды.
— Германцы! — выкрикнул он. — Там миллион германцев, командир. Они истребляют нас!
— Нет, — прошептал Квинтилий Вар. — Не может быть.
Но он слишком хорошо знал: это могло быть. И если варвары атаковали легионеров… Если это произошло, значит, Арминий — изменник и его измена будет стоить римлянам огромных жертв.
— Что нам делать, господин? — спросил раб.
Вар не сразу нашелся с ответом. Столько людей — и германец Сегест, и грек Аристокл, и римлянин Люций Эггий предупреждали его о том, что Арминию нельзя доверять! Но он их не слушал, вообразив себя мудрее и проницательнее, чем все они, вместе взятые. И все же они были правы. А он не прав. И из-за его неправоты, из-за того, что он верил человеку, которому верить не следовало, три римских легиона оказались в смертельной опасности.
Вряд ли еще какое-нибудь предательство со времен бегства Елены Троянской оборачивалось такой резней. Причем между Варом и Менелаем имелось существенное различие. Что бы там ни думали некоторые, наместник не состоял с Арминием в интимных отношениях, даже в мыслях этого не имел.