— Тогда приготовьтесь, сейчас он заговорит.
— Мы давно готовы.
Служительница ласково обратилась к носатому:
— Фима, хочешь ещё яблоко?
— Квэ! — ответил Фима. — Квэ!
Поблагодарив служительницу, Олежка и Митяй пошли к клеткам, на которых висела табличка «Семейство ястребиных — сип белоголовый, орлан и кондор».
Ястребиные были угрюмы. Сидели на толстых жердях. Любопытства к ребятам не проявили.
Митяй использовал свой проверенный способ: замахал шапкой. Кондор не выдержал, рассердился на шапку и подал голос.
Записали.
Сип раздирал когтями мясо. На шапку внимания не обратил.
Тогда Митяй достал поблизости из кустов прутик и, чтобы не заметили служители, просунул его в клетку.
Шевельнул мясо.
Сип мгновенно ринулся к решётке и так крикнул, что Митяй отскочил от клетки и едва не свалил Олежку с магнитофоном.
Прутик сип разломал лапами.
— Не повезло! — горевал Олежка. — Ты, Митяй, попал на плёнку. Шум твой, когда отскочил.
— Что — я! Он мой шум перекричал!
Олежка вспомнил: пора идти к Лёньке Нестерову. Он рассказал про Лёньку Митяю, и они заторопились в лекторий.
Лёнька уже освободился от белки. Дежурил сменщик.
Митяй опять представился как статист «Слона и верёвочки».
Лёнька не обратил на «Слона и верёвочку» внимания: он надевал на руку красную повязку с буквами КЮБЗ.
Ребята вышли из лектория.
Олежка сказал Лёньке, что они с Митяем остановились на ястребиных.
— Значит, пойдём в слоновник.
В слоновнике под одной крышей жили слон, тапир, бегемот и носорог. Стояли большие весы и лежали запасы сена и берёзовых веников.
— На что веники? — спросил Митяй у Лёньки.
— Слон ест.
— Ну да!
— А как же ты со слоном снимался и не заметил, что он ест.
— Тот слон не этот был. Тот нажимал на булки.
Лёнька договорился со смотрителями, чтобы микрофон позволили подсовывать палкой за ограду, поближе к животному.
Первому микрофон подсунули носорогу. Но он спал и даже ухом не повёл, чтобы записаться на плёнку.
— Ночное животное, — сказал смотритель. — Днём спит.
— Я же говорил — бревно, — не выдержал Митяй и вычеркнул из блокнота «номер двенадцать — голос носорога».
Слон тоже был молчалив.
Размахивал хоботом, открывал узкий рот и, переминаясь с ноги на ногу, протяжно вздыхал.
Подсунуть ему микрофон побоялись: отнимет ещё.
Записали не голос, а громкое дыхание слона.
Бегемот показал себя во всю мощь. Ребята застали его за едой. Он глотал веники и урчал от удовольствия.
— Ещё один чудак с вениками! — удивился Митяй.
Олежка накрутил все пять оборотов.
С тапиром вначале не повезло. Только Олежка включил магнитофон, и тапир начал жаловаться, что он обижен — бегемот ест, а ему ещё не дают, — как вдруг маленькая девочка спросила на весь слоновник:
— Мама, это лев?
И, пока Лёнька убеждал девочку помолчать, потому что она мешает работать дяде, Олежка пустил плёнку назад, стёр вопрос девочки и начал запись сначала.
Митяй задержался у бегемота. Он был потрясён, с какой быстротой бегемот расправляется с вениками.
У смотрителя Митяй, к своему удивлению, выяснил, что бегемот, кроме веников, ест ещё крапиву и дрожжи.
Обезьянник был закрыт. За окнами вспыхивали огни автогенной сварки: ремонтировали клетки.
Выручил Лёнька. Сходил к заведующему и получил разрешение.
В обезьяннике сразу накрутили двадцать оборотов.
Каждая обезьяна пожелала высказаться о приходе ребят, об автогенной сварке, о соседе по клетке.
Павиан чуть не украл микрофон, а бурый капуцин изловчился и сдёрнул с головы Митяя зелёный чулок.
Митяй опешил от подобной наглости.
А капуцин напялил на себя чулок и повис на перекладине вниз головой. Кисточка чулка дотянулась до пола и обмакнулась в миску с рисовой кашей.
Капуцина долго уговаривали перестать висеть над рисовой кашей и отдать чулок. Но капуцин не соглашался.
И, только когда взамен чулка служительница предложила ему горсть семечек, он согласился и вернул чулок.
— Да-а, тут гляди в оба, — сказал Митяй, отряхивая шапку от каши.
Пока отряхивал и «глядел в оба», макаки вытащили из кармана блокнот и карандаш.
Помогли опять семечки.
После обезьян Олежка, Лёнька и Митяй выпили по стакану газированной воды и устроились передохнуть на скамейке возле будки фотографа.
Фотограф снимал в Зоопарке детей, сажал верхом на пони. Родители едва удерживали желающих сидеть верхом, чтобы соблюдали очередь и не дрались.
Лёнька сказал, что пони очень старый и живёт не в клетке, а в будке фотографа.
Отдохнув, ребята направились к хищникам.
Лёнька опять договорился со смотрителями, чтобы им разрешили войти за барьер, поближе к клеткам.
Время для записи было подходящим: раздавали мясо.
Лёнька, Олежка и Митяй перетаскивали магнитофон от клетки к клетке. Номер девятнадцатый — ягуар. Номер двадцатый — леопард дымчатый.
Рыкнул и лев Чандр, и погавкал его приятель пёс Тобик. Они вместе воспитывались с детства и неразлучны до сих пор.
Тобик часто спит под лапой льва, уткнувшись носом в гриву. По вечерам Тобика выпускают из клетки побегать. Чандр не ложится спать, ждёт.
А Тобик бегает по Зоопарку и пугает в темноте зверей: от него пахнет львом.
Маленький пятнистый оцелот подошёл к микрофону, понюхал его, зевнул, ничего не сказал и ушёл. Он уже поел и разленился.
Медведь-губач при виде ребят повалился на спину и задрал все четыре лапы.
— Балуется, — строго сказал Лёнька. — Очень несерьёзный медведь.
Губач начал кувыркаться и колотить себя лапой по животу.
Митяй сказал:
— Весёлый малый!
Но голос медведь так и не подал.
А когда ребята отошли от клетки, он вдруг обиженно закричал.
Тигр поел и крепко спал. Сквозь прутья клетки свесился длинный хвост.
Ребята долго и терпеливо ждали — тигр не просыпался.
Митяй осторожно подёргал за хвост — не помогло.
— Тоже бревно, — сказал Митяй. — Только полосатое.
Пришлось тигра оставить в покое.
— Мне ещё кинжаку нужен и змеи, — вздохнул Олежка.
— Не кинжаку, а кинкажу, — поправил Лёнька. — Он здесь за углом. А змеи сидят в террариуме под стёклами. Записать их невозможно.
— А если вместо змей крокодила?
— Что крокодилы! — ответил Лёнька. — Скалят зубы!
— Один тип во Франции приручил крокодила, — сказал Митяй, — и ездит с ним в автомобиле купаться. Я читал.
— Реклама, — пожал плечами Лёнька. — Не научный подход.
Митяй замолчал.
Лёнька взглянул на часы, которые висели над клеткой оцелота. Надо было торопиться: скоро его очередь заступать на дежурство в лектории.
Когда Олежка и Митяй увидели кинкажу, то Олежка сказал:
— Медведь с хвостом.
Митяй возразил:
— Нет, обезьяна.
Тогда вмешался Лёнька:
— Кинкажу относится к семейству енотов.
Кинкажу спал в гнезде из мятой бумаги и пакли. Его разбудили, и он пронзительно зашипел, завизжал. Он тоже оказался ночным животным и не любил, чтобы беспокоили днём.
Митяй пришёл в восторг, когда узнал, что кинкажу ест бутерброды с вареньем и повидлом, пьёт крепкий чай и сладкий компот.
— Этот не дурак! Этот знает, что почём!
Олежкина научная работа была закончена. В блокноте значилось двадцать три фауны.
Лёнька быстренько распрощался и побежал в лекторий, где прыгала в колесе тема его доклада.
Олежка и Митяй выбрались от хищников и остановились у пруда.
— А как быть с тигром?
— Подумаешь! — сказал Митяй. — Давай я за него.
— Что — за него?
— Нарычу на плёнку. В кино, брат, знаешь, показывают — ручей звенит, а это вовсе и не ручей звенит: воду из чашки в чашку переливают.
— Ну да?
— Спрашиваешь! Или ветер завывает. А это вентилятор крутится. Техника!
— Нельзя. Наши юннаты изучать будут.
— Изучат и не заметят. Ну, хочешь, нарычу? Р-р-р!
— А потом чавк-чавк — и съел кого-то! — улыбнулся Олежка.
Возле старого пони по-прежнему толкались и ссорились желающие сидеть верхом. На пруду плавали казарки и чёрные лебеди. Окунали глубоко головы. Их красные клювы под водой напоминали поплавки.
Олежка и Митяй вышли за ворота Зоопарка и тоже распрощались.
Олежка проводил взглядом Митяя, зелёная вязаная шапка которого долго ещё мелькала среди прохожих, подхватил магнитофон и зашагал домой.
И вдруг посредине улицы Олежка рассмеялся: представил себе, что будет в квартире, когда он заведёт плёнку!
Гость
1
Зазвонил звонок.
Кот Мурмыш побежал к дверям. За ним побежал Пашка. Пашке нравится открывать двери. Для этого в коридоре спрятаны два кирпича. Он подставляет их, чтобы удобнее управляться с замком.
Звонил кто-то неизвестный — долго и настойчиво.
Пашка наконец установил кирпичи и открыл дверь.
На пороге стоял большой, высокий человек в мохнатом полушубке и мохнатом капелюхе. На курчавых усах белел иней. В руках — чемодан.
— Кто ты? Чей ты? — спросил незнакомец Пашку. Голос у него был раскатистый, басовитый. — Ну, здравствуй!
— Не хочу! — обиделся Пашка. — Сами вы кто такой?
— Я Тарас Михайлович Антонов, доктор. Слыхал о таком?
— Слыхал. От папы.
— Ну, хоп, и не сердись. Здравствуй.
— Здравствуйте. А я Пашка Демидов. Слыхали о таком?
— Нет, Пашка, не слыхал. Погоди-ка, а сколько тебе лет?
— Вите семь с половиной, и мне тоже скоро будет.
— А сейчас-то сколько?
— Сейчас? Ну… пя-ать… Через два календаря в школу пойду.
— Когда пойдёшь?
— Через два календаря. Я заведующий.
— Какой такой заведующий?
— А что? Я календарём в доме заведующий. Листки отрываю.
— Ага, теперь понятно. Ну, а где старший Демидов?
— Кто, Витя?
— Нет, батька.
— Дом строит на Смоленской площади. Двадцать семь этажей, во!
— Павлуша, ты с кем разговариваешь? — окликнула Пашку мама.
— Да тут к нам доктор один, папу спрашивает.
Мама поспешила в переднюю.
— Галина Владимировна, прошу прощения, — сказал доктор и по-военному козырнул. — Честь имею представиться: нагрянул под Новый год.
— Тарас Михайлович, вы! — радостно воскликнула мама. — Проходите, чего в дверях стоите… Павлуша, да убери с дороги кирпичи!.. Витя! Витя! Иди скорее, посмотри, кто приехал!
Доктор вошёл в коридор и опустил на пол чемодан. Кот Мурмыш взвыл и отбежал на трёх лапах: он давно принюхивался к чемодану.
Доктор снял свой капелюх и нахлобучил на Пашку. Капелюх покрыл Пашку до самых плеч.
— Я в Москве проездом. Ну и решил — надо к старым друзьям понаведаться, узнать, как живут-поживают.
— Давно пора! — засмеялась мама. — Всё где-то путешествуете. А у нас второй сын подрастает, Павлушка.
— Да-а, время… Вот вы, Галина Владимировна, о путешествиях. Что делать, такой характер!
— Знаю, — улыбнулась мама. — Сейчас скажете — дорожный.
— Да, именно дорожный, — улыбнулся и доктор. — Люблю ездить, от старости удирать. Последние два года проработал в Туркмении.
— Ну, а теперь куда направляетесь?
— В Заполярье. Соскучился по Северу, по снегам, по оленьим упряжкам. Как-никак, а Север — родное моё становище.
Подошёл Витя, засопел и подал доктору руку.
— А-а, с тобой-то я знаком, — сказал доктор, оглядывая Витю, — Скажи на милость, в длинных брюках, куртка с карманами, в плечах вершка два… Скоро в студенты выйдешь.
Мурмыш уже на четырёх лапах вернулся донюхивать чемодан. От любопытства и нетерпения дёргался кончик хвоста.
Доктор был в бурках, в кителе и при орденах. Витя внимательно рассмотрел ордена, сказал:
— Ничего!
Перетащить чемодан в столовую вызвались Витя и Пашка. По пятам за ними шёл Мурмыш. Он, как и братья, имел кое-какие виды на содержимое чемодана.
И в самом деле, доктор раскрыл чемодан и вывалил на стол груду соблазнительных вещей: сладкую сушёную дыню, сахаристую курагу, земляные орехи, изюм, урюк, вязкие мучные ягоды, которые назывались джюда. Ну, а главное — выложил стопку тюбетеек. Хватило всем: и Пашке, и Вите, и маме, и папе.
Пашка выбрал остроконечную, ковровую, с кисточкой. Витя — из чёрного бархата, четырёхугольную, с серебряными полумесяцами. Он сложил свою тюбетейку — она оказалась у него складной — и убрал в карман. Пашка тюбетейку надел и выпросился пойти в гости к приятелю Жене, который жил в соседней квартире. Мама насыпала в кулёк кураги и урюка, чтобы Пашка угостил Женю.
Пашка вытащил кирпичи на лестницу и, сложив у соседских дверей, дотянулся до звонка.
Дверь открыла бабушка.
— Тебе Женю? — Голос у неё был сердитый. — Сядь обожди.
Пашка сел. Ждал он долго, потому что успел наесться урюка из кулька. Косточки закидывал в чью-то большую галошу.
Наконец появился Женя. Лицо было заплаканное и грязное, как оконное стекло.
— Ты чего? — спросил Пашка.
— В угол поставили. У сестры с киселя пенку съел, а другая не натянулась.
— А много ещё стоять?
— Много. Сейчас у меня перерыв.
— А потом опять в угол?
— Да. В другой.
— А чего в другой?
— В одном стоять скучно.
Пашка протянул кулёк:
— Вот тебе от меня.
Женя повеселел, сунул свой вздёрнутый нос в кулёк и набил полный рот курагой.
Пашка показал Жене тюбетейку и сказал:
— Ты приходи, как из угла выпустят.
Женя вздохнул, кивнул и положил в рот ещё горсть кураги.
Пашка вернулся домой.
Витя сидел, чинил цветные карандаши. Рядом сидел Мурмыш.
Кот Мурмыш был настоящим городским котом — не пугался, когда гудел пылесос, знал, что, когда включают радиоприёмник, на нём будет тепло сидеть. Живот и лапы у Мурмыша были жёлтыми от мастики.
После обеда украшали ёлку. Доктор вешал игрушки. Мама обвязывала нитками конфеты, вафли, яблоки и подавала Пашке и Жене, которого уже выпустили из угла. Женя что повкуснее вешал так, чтобы сам мог достать, когда предложат угощаться. Витя натягивал мишуру, золотой дождь, мастерил из ваты снег.
— А дед-мороз — красный нос? — вспомнил Пашка. — Деда-мороза нету!
— Да, — подумав, ответила мама, — деда-мороза у нас нет.
— Я принесу, — сказал Женя, — у нас есть. Только не дед-мороз, а этот… как его… пингвин.
— Пингвин? — удивился доктор.
— Да. Мы его вместо деда-мороза под ёлку ставим. Он большой. У него и нос красный, и лапы красные.
— Сойдёт, — сказал доктор. — Неси пингвина.
Женя сбегал и принёс. Пингвина поставили под ёлкой.
— Э-э, а это что за оборвыш? — Доктор вертел в руках картонную куклу — мальчугана в заплатанных брюках и больших башмаках.
— Мальчик с пальчик, — объяснил Пашка.
— Какой это мальчик с пальчик! — возмутился доктор. — Разве это он? Я с ним в отряде Ковпака в сорок третьем году встречался. Разведчиком он был.
— Неправда всё это, — усомнился Женя.
— Какая там неправда! — Доктор сердито пыхнул дымом.
— А доктор Айболит? — поинтересовался Пашка. — Тоже хорошо воевал?
— Тоже славно воевал. В одном госпитале под Севастополем работали. С моряками в атаку ходил. В тельняшке, в белом халате, с гранатами. Очки он, кажется, носил, доктор Айболит.
— У него были большие очки, — сказал Женя.
— Н-да… Где бомба упадёт, пожар случится — он первый с носилками. В противогазе, сверху противогаза очки, а на груди автомат.
— А про Золушку вы что-нибудь слыхали? — спросил Женя.
— Слыхал. Регулировщицей была. Подросла, загорела, нос в конопинках, как у тебя.
И доктор тихонько щёлкнул Женю по носу.
Женя грыз вафлю.
— Ну и ну!.. — недоверчиво покачал Женя головой.
Ёлка была почти вся украшена. На ветвях пристроили свечки.
Кот Мурмыш утащил с ёлки кусок печенья.
— Что за кот! — сказал доктор. — Сплошное хулиганство, а не кот! Он у вас хоть мышей ловит?