И всю дорогу Юрий шопотом рассказывал Жене про Москву. Он рассказывал, как отец взял его однажды 7 ноября на Красную площадь и с белокаменных гостевых трибун он хорошо видел парад Красной армии и праздничное шествие трудовой Москвы. И потом отец поднял его на руки, и он увидел Сталина, который стоял наверху мавзолея, облокотившись на гранитный барьер, и дружелюбно махал рукой шагавшим мимо него сотням тысяч людей. О своем чудесном городе, о Москве своей, всю дорогу шептал маленький москвич Юрий Курохтин Жене Штырь. И перед глазами Жени вставал огромный многолюдный город, никогда не виданный Женей наяву, но не раз побывавший в Жениных снах и мечтах. И давно уже стали знакомыми и родными для Жени островерхие башни Кремля, и кудрявая зелень парков, и огромный зоопарк с дикими зверями, и планетарий с его ручными звездами, и матовая гладь асфальтированных улиц, и бегущие лестницы метро, и свежесть волжских струй, вливавшихся в город, и московские люди, торопливые и деловые, но радушные и приветливые, горячо любящие свой великий город.
А теперь фашисты что было сил лезли на Москву. Юрик похудел от тревоги за свой город. Тревога вскоре захватила и Женю. И они решили отправиться на защиту столицы. Их задержали уже недалеко от Москвы по телеграммам, которые были посланы родителями вдогонку беглецам. Теперь они стояли в кабинете военного коменданта вокзала.
— А чего же вы все-таки приехали? — допытывался начальник и никак не мог справиться со своими бровями, которые ни за что не хотели хмуриться.
— Мы ехали на подкрепление... — отвечал Юрик Курохтин и решительно добавил: — чтобы преградить Гитлеру дорогу к Москве.
Начальник издал какой-то странный звук, словно чихнул про себя, но опять стал серьезным и строгим.
— Ну, а ты, мальчик? — обратился он к Жене.
— Я не мальчик совсем. Я совсем сестра...
Начальник изумился:
— Чья сестра?
— Ничья... Просто медицинская... Для раненых.
— Стоп, стоп, стоп, — пробормотал начальник, беря со стола телеграмму. — Тут ясно указано: «Двое детей-школьников двенадцати лет. Юрий Курохтин и Женя Штырь». А ты говоришь — сестра.
Юрий пришел на помощь Жене:
— Она девочка, только замаскировалась под мальчика, чтобы ее в Красную армию взяли, а потом бы она все сказала и стала бы сестрой. А я хотел пулеметчикам патроны подносить.
Начальник встал и внимательно посмотрел на обоих.
— Эх, торопыги! — сказал он. — Не дело это вы затеяли. Для вас еще придет срок. А сейчас езжайте-ка домой и бросьте эти штуки. Вот вы считаете, верно, себя большими героями: из дому удрали, школу бросили. А ведь если говорить с вами по-военному, то вы просто-таки нарушители порядка — и всё. Куда ж это годится? Какая же это дисциплина? Кто же в школах учиться будет, а? Я вас спрашиваю.
Начальник замолчал. Он оглядел всех, кто был в кабинете. Подняли голову и ребята. Строгие военные люди стояли вокруг них.
А потом ребят усадили в вагон поезда, который шел из Москвы, и поручили их попечению пожилой проводницы. И ребята поехали обратно.
— Ничего, — утешала неудачливых беглецов проводница, — и без вас там справятся. Вон, гляди, какая сила на подмогу идет.
Поезд остановился у разъезда. Проводница взяла зеленый флажок и вышла. Юрик и Женя, спрыгнув с полки, подбежали к окну. Навстречу к Москве шел воинский эшелон. Поезд долго стоял на разъезде, пропуская состав за составом. И все шли и шли к Москве воинские составы, длинные поезда, на платформах которых ехало что-то тяжелое, покрытое брезентом, а на подножках стояли бойцы охраны, запахнувшись в теплые косматые тулупы, с винтовками в руках. Потом поезд пошел дальше. И сколько ни шел он — день, два, три, неделю — Женя и Юра видели везде людей в шлемах, в теплых шапках с красными звездами. Их было очень много. Тысячи, а может быть, и миллионы... Уже хорошо сладившимися голосами они пели песню о великом победном походе, срок которому скоро придет.
АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ
У Алексея Андреевича должны быть тугие темные усы, голос густой, плечи широкие, вид почтенный... Так думал командир войсковой части, которая расположилась у берега реки Н. Командир никогда не видел в глаза Алексея Андреевича, но слышал о нем каждый день. Неделю назад бойцы, возвращаясь из разведки, доложили, что в лесочке их встретил босой мальчуган, вывернул из карманов семь белых камешков, пять черных, потом вытянул веревку, завязанную четырьмя узелками, а в конце концов вытряхнул три щепочки. И глядя на добытое из карманов добро, неизвестный мальчуган сообщил топотом, что на том берегу реки замечены семь минометов немецких, пять танков противника, четыре орудия и три пулемета. На вопрос, откуда он взялся, мальчонка ответил, что его прислал сам Алексей Андреевич.
Пришел он к разведчикам и завтра и через день. И каждый раз долго рылся в карманах, вытаскивая разноцветные камешки, щепочки, считал узлы на бечевке и говорил, что его прислал Алексей Андреевич. Кто таков Алексей Андреевич, мальчонка не сказал, как его ни расспрашивали. «Время военное — болтать много нечего, — объяснил он, — да и сам Алексей Андреевич не приказывал ничего говорить о нем». И командир, ежедневно получая очень важные сведения в лесу, решил, что Алексей Андреевич — это какой-то храбрый заречный партизан, могучий богатырь, с тугими усами и низким голосом. Именно таким почему-то казался командиру Алексей Андреевич.
Однажды вечером, когда с широкой реки потянуло теплом и вода стала совсем гладкой, словно застывшей, командир проверил посты охранения и собрался поужинать. Но тут ему доложили, что к часовым заставы прибыл какой-то парнишка и просится к командиру. Командир разрешил пропустить мальчишку.
Через несколько минут он увидел перед собой невысокого паренька лет тринадцати-четырнадцати. Ничего особенного в нем не было. Мальчишка с виду казался простоватым и даже немного непонятливым. Он шел слегка разболтанной походкой, и слишком короткие штанины мотались из стороны в сторону над его босыми ступнями. Но командиру показалось, что мальчишка только прикидывается таким простачком. Командир почуял какую-то хитрость. И действительно, как только паренек увидел командира, он тотчас перестал зевать по сторонам, подобрался весь, сделал четыре твердых шага, замер, вытянулся, отдал пионерский салют и отчеканил:
— Разрешите доложиться, товарищ командир? Алексей Андреевич...
— Ты?! — не поверил командир.
— Я самый. Заведующий переправой.
— Чем? Чем заведующий? — переспросил командир.
— Переправой! — раздалось из-за куста, и сквозь листву просунулся мальчонка лет девяти.
— А ты кто такой? — спросил командир.
Мальчуган вылез из куста, вытянулся и, поглядывая то на командира, то на своего старшего товарища, старательно выговорил:
— Я — для особых поручениев.
Тот, что назвался Алексеем Андреевичем, грозно покосился на него.
— Для поручений, — поправил он малыша, — сто раз сказано! И не лезь, покуда старший говорит. Сызнова вас учить надо?
Командир скрыл улыбку и внимательно оглядел обоих. И старший и маленький стояли перед ним навытяжку.
— Это Валек, порученец мой, — пояснил первый, — а я заведующий переправой.
У маленького «порученца» от волнения все время шевелились пальцы босых запыленных ног, аккуратно сдвинутых пятками вместе.
— Заведующий? Переправой? — удивился командир.
— Так точно.
— Где же это твоя переправа?
— В известном месте, — сказал паренек и посмотрел на маленького. Тот только носом шмыгнул: понимаем, мол, не бойсь.
— А ты откуда явился?
— Из поселка. Вон там, за лесом.
— А по фамилии как тебя? — допытывался командир.
— А по фамилии — я потом, только вам скажу, а то может семейству моему вред получиться. Немцы узнают — отместку за меня сделают.
— За что же немцы тебе мстить будут?
— Как за что? — Паренек даже обиделся. Валек не удержался и хмыкнул; старший строго поглядел на него. — Как за что? За переправу.
— Да что это за переправа такая? — рассердился командир. — Крутит тут мне голову: переправа, переправа... а ничего толком не объяснит.
— Можно стоять вольно? — спросил паренек.
— Да стой вольно, стой, как хочешь, только скажи толком: чего тебе от меня надо?
Ребята встали «вольно». Маленький при этом старательно отставил в сторону ногу и смешно вывернул пятку.
— Обыкновенная переправа, — неторопливо начал старший. — Имеется, значит, плот. Под названием «Гроб фашистам». Сами связали. Нас целых восемь человек, а я заведующий. И мы с того берега, где немцы, трех раненых наших на эту сторону переправили. Они вот там, в лесу. Мы их там укрыли, маскировку сделали. Только дале-то их тащить тяжело. Вот мы к вам и прибыли. Их надо в поселок унести, раненых.
— Что ж, немцы вас не заметили? Как же вы у них под носом на своем плоту путешествуете?
— А мы все под бережком, под бережком, а потом там у нас корчага есть, мы от нее уже на ту сторону переваливаем. Тут у речки изгиб. Вот и не видно нас. Они заметили было, стрелять начали, а мы уже к месту назначения прибыли.
— Ну, если правду говоришь, молодец, Андрей Алексеевич! — сказал командир.
— Алексей Андреевич, — тихо поправил паренек, скромно глядя в сторону.
Через полчаса Алексей Андреевич и его «порученец» Валек привели командира и санитаров к раненым, которые были спрятаны в лесу, там, где река сделала глубокую промоину в береге и толстые корни деревьев переплелись, как шалаш.
— Вот тут! — указал Алексей Андреевич.
Из-под корней выскочили, карабкаясь по берегу, четверо ребят.
— Смирно! — скомандовал Алексей Андреевич и повернулся к командиру: — Команда пионерской переправы в сборе. Раненые как раз тут, у судна выставлена охрана. Переправа к выполнению боевых заданий готова.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался командир.
Ребята дружно ответили; только из-за дерева, нависшего над берегом, с некоторым опозданием прозвучало: «Здравствуйте». И Алексей Андреевич объяснил, что это двое дежурных, которые охраняют спрятанный плот. Вскоре трое тяжело раненных красноармейцев были уложены санитарами на носилки. Двое из раненых бойцов были в забытьи и только изредка тихо стонали; третий, схватив ослабевшей рукой командира за локоть, тяжело двигая губами, все порывался сказать что-то. Но у него выходило только:
— Пионеры-то... ребятишки... очень благодарны от бойцов... пионеры... Пропали бы... А они вот...
Санитары унесли раненых в поселок. А командир пригласил ребят поужинать к себе. Но Алексей Андреевич заявил, что подходит самое время для работы и он отлучиться не может.
На следующий день Алексей Андреевич принес командиру бумажку, на которой был нарисован план расположения немцев. Он сам нарисовал его, пробравшись на тот берег.
— А сколько у них пулеметов и орудий, не заметил? — спросил командир.
— Сейчас получите все в точности, — отвечал Алексей Андреевич и свистнул. Тотчас из кустов высунулся долговязый парень в очках.
— Это при нашем плоте счетовод, Колька, — пояснил Алексей Андреевич.
— Не счетовод, а булгахтер, — мрачно поправил долговязый.
— Бухгалтер! Сто раз сказано! — сказал Алексей Андреевич.
У «бухгалтера» оказался точный, завязанный узелками на веревке, собранный из камешков и палочек список всех пулеметов и орудий, которые немцы установили на другом берегу.
— А как насчет броневиков? Не видали?
— Это уже надо у Сережки спросить, — отвечал Алексей Андреевич, — я нарочно рассредоточил по всем, чтобы у каждого понемножку было. А по камешкам да щепочкам немцы не узнают. Это у каждого в кармане бывает. Если кто и попадется, остальные свое доделают. Эй, Сережка! — крикнул он, и тотчас из-за кустов вышел наголо стриженный и загорелый увалень. У него был десяток ракушек, обозначающих немецкие броневики и танки.
— Может, вам винтовки нужны? — вдруг сурово спросил Алексей Андреевич.
Командир рассмеялся:
— А вы что, не только плоты мастерите, но и винтовки, выходит, производите? Так, что ли?
— Нет, — отвечал, не улыбаясь, Алексей Андреевич. — У нас готовые, немецкого производства. Присылайте вечером за ними к переправе, в ноль часов пятнадцать минут. Только чтоб точно.
Четверть первого, как было условлено, к месту переправы пришел сам командир. Его сопровождали несколько бойцов. Командир стал спускаться к воде и споткнулся вдруг обо что-то железное и тяжелое. Он нагнулся и нащупал мокрую винтовку.
— Принимайте оружие, — зашептал Алексей Андреевич.
Восемьдесят немецких винтовок передали пионеры-плотогоны в эту ночь красноармейцам. Алексей Андреевич аккуратно пересчитал их, отметил у себя в записной книжечке каждую и велел своему «бухгалтеру» получить расписку с командира.
«Дано сие заведующему переправой Алексею Андреевичу в том, что мною получено восемьдесят немецких винтовок, захваченных пионерами у противника. Выражаю всей команде плота «Гроб фашистам» благодарность». И командир расписался.
— Как же это вы ухитрились все-таки? — спросил он у ребят.
— А они там пьяные. Вот мы подползли и утянули. Очень просто. Три раза туда плавали. Один раз в воду было упустили. Нырять пришлось.
— А больше никаких приключениев не было, — вдруг подал голос Валек. А все думали, что он уже заснул, прикорнув на пеньке.
— Ты уж молчи: приключениев!.. Сто раз сказано: приключений.
— Ну, вы просто молодцы, ребята, — с искренним восхищением сказал командир, — здорово работаете. Этак вы, пожалуй, и пушку притащить можете.
— И пушку можем, — спокойно согласился Алексей Андреевич.
Оказалось, что на том берегу в болотной тине накануне завязла немецкая пушка. Ребята высмотрели это место. Днем немцы пытались вытянуть орудие на берег, на сухое место, но у них ничего не вышло.
Командир отрядил семерых бойцов в помощь ребятам. Команда Алексея Андреевича заняла свои места на бревенчатом плоту. Ребята и бойцы стали грести руками, досками и лопатами. И плот «Гроб фашистам» тихо поплыл по ночной реке.
Командир должен был вернуться к своей части, но он не мог заснуть. Несколько раз он выходил на берег, вглядывался в темноту и прислушивался. Но ничего не было слышно.
Уже начинало светать, когда вдруг с того берега раздались беспорядочные выстрелы. Немцы заметили плот и открыли огонь по нему. Но было уже поздно. Командир увидел, что плот завернул за изгиб берега. Командир бросился туда.
К утру в расположение части были доставлены вытащенные из тины, оставленные там фашистами, пушка и миномет.
— Восьмидесятидвухмиллиметровая пушка и сорокапятимиллиметровый миномет, — так сказал, докладывая командиру, Алексей Андреевич.
— И совсем наоборот, — очень довольный ошибкой своего заведующего, поправил Коля-бухгалтер, — совсем обратно: пушка — сорок пять миллиметров, а миномет — восемьдесят два.
И он торжествующе показал свою запись.
Но бедный Алексей Андреевич уже так зевал, что спорить не мог.
Командир уложил ребят в своей палатке. Алексей Андреевич хотел оставить дежурных у плота, но командир поставил там своего часового. Настоящий часовой охранял в эту ночь славный пионерский плот «Гроб фашистам», а заведующий переправой и семеро его помощников, укрытые шинелями, сладко посапывали в командирской палатке.
Утром часть уходила на новые позиции. Ребят разбудили, накормили вкусным завтраком. Командир подошел к Алексею Андреевичу и положил ему руку на плечо.
— Ну, Алексей Андреевич, — сказал он, — спасибо тебе за службу. Пригодилась нам твоя переправа. Что ж тебе подарить на память?
— Да что вы! Мне ничего не надо.
— Погоди, — остановил его командир. — Вот, Алексей Андреевич, друг, получай от меня. Носи с почетом. Зря не бахай, попусту не грозись. Оружие боевое. — И, отстегнув свой наган, он протянул его заведующему переправой. У ребят загорелись глаза от восторженной зависти. Алексей Андреевич взял обеими руками револьвер. Он медленно поворачивал его и осторожно прицелился в дерево.