Боря сочувственно хлопнул Алешу по спине и шутливо сказал:
— Нечего, нечего! Дома ночуй, ты теперь человек семейный.
— А ты? — с досадой спросил Алеша.
— Ну, я. Я бы, может, и рад ночевать в собственной постели, да ведь меня Катька насильно вытащит на ландшафт.
— И вытащу, — подтвердила Катя. — Не дам жиры нагуливать.
— Такая жизнь! — вздохнул Боря и развел руками.
И было видно, что он ничего не имеет против такой жизни, что она ему очень нравится.
Да и кому может не понравиться? Я жалела каждую уходящую минуту, мне хотелось, чтобы этот день никогда не кончился.
Алеша отвел Риту в сторонку и что-то горячо ей доказывал, уговаривал остаться. Потом они втроем — Егор с ними — ушли в деревню за палаткой и рюкзаком, а мы с Борей и Катей натаскали хворосту и разожгли костер на самом берегу реки, на песчаном мыске. Солнце заходило, лес на том берегу потемнел, а огонь нашего небольшого костерка отразился в воде. Боря сказал:
— Эх, перенести бы все это на холст и умереть.
— Ты лучше живи, — сказала Катя. — Все равно не перенесешь.
Вернулись Егор с Алешей и принялись ставить палатку.
— А Рита где? — спросила Катя.
— Да что-то захандрила. Не захотела идти, — ответил Алеша.
Я так и знала. Наверно, на Егора обиделась. Ну и очень хорошо. Без нее лучше. Вот только Алеша сник и время от времени поглядывал на часы, стараясь, чтобы никто этого не заметил. А я забыла о времени. Так хорошо было сидеть у костра, петь песни под Борину гитару, выкатывать из костра пропеченную картошку и, обжигаясь, есть ее.
Алеша вдруг встал, помялся немного и сказал:
— Знаете, ребята, я пойду. А то Рита обидится.
— Да брось, старик! — возразил Егор. — В кои-то веки собрались вместе.
— Самому неохота, но, знаете, она ведь...
— Очень уж ты как-то... Ну и пусть один раз обидится! Ты уж извини, Леха, но слишком она тебя взнуздала.
— Да нет, вы не понимаете... Не в этом дело... Да и Вальке спать пора.
— Что-о? — взорвало меня. — Ну уж я-то тут ни при чем! Никуда не пойду!
— Не отпустим Вальку, — поддержал меня Егор. — И тебя не отпустим! Борька, держи его за ноги!
— Ребята, ну правда, они меня ждут! — отбивался Алеша. — Они без меня спать не лягут!
— Днем отоспятся! — отрезал Боря и повалил Алешу на песок, а Егор уселся на Алешины ноги и спросил:
— Ну? Сдаешься?
— Сдаюсь! — весело ответил Алеша. — Подчиняюсь превосходящей силе! Слезь с меня, бегемот, ты мне ноги отдавил.
Он был очень доволен, что его не отпустили.
— А на будущее учти, — сказал Егор, отряхивая песок с колен. — Нельзя позволять женам садиться себе на шею.
— Ты слышала? — громко спросил Боря у Кати.
— Вот подожди, — пригрозил Алеша. — Женишься — запоешь по-другому.
— Я женюсь только на той, — сказал Егор, — которая даст клятву, что не будет вмешиваться в мужскую дружбу. И вообще, надо мной слишком много командиров, чтобы я позволил еще и жене над собой командовать. Жена должна быть послушной, аки овца.
— Таких теперь нет, — заявила Катя.
— Ну и не надо, — сказал Егор. — Останусь холостым. Еще позавидуете мне. А ты чего смеешься? — спросил он, оборачиваясь ко мне.
Я ничего не смогла ответить — просто каждое слово Егора вызывало у меня приступ смеха, сама не знаю почему. Егор вдруг посмотрел на меня внимательно и как бы оценивающе.
— Алексей, — сказал он задумчиво. — Сестра-то у тебя, кажется, юмор понимает. А как она в смысле послушания?
— Как раз то, что тебе надо! — обрадовался Алеша. — Послушная, аки овца. Вернее, аки волк в овечьей шкуре.
— Нет, серьезно? — обернулся ко мне Егор. — И клятву послушания не побоишься дать?
— Не побоюсь! — еле смогла я ответить сквозь смех.
— Вот на ком я женюсь! — удовлетворенно произнес Егор. — Все, вопрос решен. Садись со мной рядом и отгоняй от меня комаров.
Я села рядом и хлопнула Егора по лбу, на котором сидели два комара.
— Братцы! — завопил Егор, валясь на песок как бы от моего удара. — Сколько нежности в этом прикосновении! Валентина, я люблю тебя! Дай я тебя поцелую!
Он подтащил меня к себе и поцеловал.
Мне стало вдруг совсем не смешно. Может, если бы он мне не нравился, я бы не смутилась. А он мне очень нравился. Всю жизнь. Даже когда я была совсем маленькой и они с Алешей приходили забирать меня из детского сада. Да, еще с тех пор. Сейчас я стала почти взрослой, но для него-то я все равно маленькая. Вот он со мной и не церемонится.
— Она на меня обиделась! — сокрушенно сказал Егор.
— А ты не расходись! — сказал Алеша.
— Валька! — сказал Егор. — Я же просто пошутил.
Конечно, он пошутил. Я почувствовала, что сейчас разревусь.
Вскочила и побежала в темноту.
Луна была совершенно круглая, и под этой луной освещалось все далеко вокруг. Это был ночной серебристый, таинственный свет, луна дрожала, а звезды казались тонкими золотистыми полосками, потому что я смотрела на них сквозь слезы.
Что же мне теперь делать? Пойти в деревню? Я представила себе нашу избу, храп Ядвиги Васильевны... Нет, ни за что. Лучше буду бродить одна всю ночь.
Вдруг я увидела: от костра мне навстречу быстро шел Егор. Он остановился передо мной, повернул меня к свету и несколько секунд внимательно изучал мое лицо. Потом вытер мне щеки теплой большой ладонью и виновато сказал:
— Я как-то, знаешь, привык думать, что ты еще маленькая. Помнишь, как мы с Лешкой тебя уронили в лужу?
Я засмеялась. Еще бы мне не помнить. И как они с Алешей дома торопливо переодевали меня, заметая следы преступления, чтобы мама ни о чем не догадалась. А мама все равно догадалась, потому что они надели мне колготки наизнанку.
Мы подошли к костру. Я села с Катей на спальный мешок, а Егор подбросил в костер хвороста и сел по другую сторону от Кати. Никто нас ни о чем не спросил. И шуточек никаких не отпускали.
Судки стояли на перилах крылечка, а из комнаты, сквозь открытое окно, доносился раздраженный голос Ядвиги Васильевны:
— Единственное дело ей поручено! И она каждый раз опаздывает, словно назло! А какое у нее при этом лицо! Можно подумать, что она делает всем нам величайшее одолжение! Уйти на всю ночь! В ее возрасте! И этот вернулся чуть ли не под утро! Заботливый муж, называется...
Я взяла судки и пошла в дом отдыха. У раздаточного окошка стояло несколько курсовочниц, среди них — Вавочка, Ритина подруга. Я поздоровалась. Она спросила с сочувственным выражением:
— Ну как она?
— Кто?
— Риточка. Ей лучше?
— Лучше? А что с ней?
— Как? Ты ничего не знаешь? Рите вечером стало плохо! Мы с Ядвигой Васильевной до двух ночи возле нее сидели, ждали Алешу. Свинство все-таки с его стороны! Никакого чувства ответственности.
— К нему друзья приехали! — резко ответила я. — Имеет он право уйти? Раз за все время!
— Имеет, но не тогда, когда...
Подошла ее очередь, она передала судки в окошко и замолчала. И я не стала продолжать. Ну ее, неохота связываться. Я еще задержалась у столовой, чтобы не возвращаться вместе с ней.
— Почему так долго? — недовольно спросила Ядвига Васильевна. — Ты же знаешь, что мы тебя ждем.
Я ничего не ответила.
За столом — мрачная, враждебная атмосфера. Рита брезгливо ковыряет вилкой квадратик омлета. Ядвига Васильевна, прихлебывая кофе, изрекает:
— Единственное, что еще действует благотворно на мой организм, — это кофе.
Никто на эту фразу не реагирует.
— Боже, как я вчера переволновалась! — продолжает она. — Я выкурила три лишние сигареты.
Я не выдерживаю, усмехаюсь.
— Опять она усмехается! — вдруг возбужденно говорит Рита. — Не могу больше видеть этой усмешки! Что ты выпендриваешься? Что ты строишь из себя?
— Валентина, — сдержанно говорит мне Алеша. — Твое высокомерное поведение нас всех раздражает.
— Как хочу, так и усмехаюсь! — говорю я брату. — Ходить, как ты, по струнке не буду!
— Вот уж это тебя совершенно не касается!
— Касается! Может, мне противно смотреть, как они тебя в раба превратили! А ты рад! Ах, Риточка! Ах, котичка!
— Нахалка! Ну, нахалка! — задыхается Рита.
— От такой слышу!
— Извинись сейчас же перед Ритой! — заорал Алеша. — Никто тебе не дает права хамить.
— А ей кто дает право меня нахалкой обзывать?!
— Ты нам весь отпуск испортила!
— Это вы мне испортили каникулы!
— Тихо! — говорит Ядвига Васильевна. — Прекратите сейчас же! Сюда идут!
— Доброе утро! — сказала Катя, открывая калитку. — Приятного аппетита.
Мы улыбаемся, киваем. Как будто не было только что этой безобразной сцены. Но улыбаемся мы напряженно, неловко. И гости тоже смущены. Конечно, они слышали нашу ругань. Ядвига Васильевна приглашает гостей выпить кофе.
— Спасибо, — отвечает Катя. — Мы уже пили чай. Мы попрощаться зашли. У Бориного папы сегодня день рождения, нужно пораньше приехать, помочь...
— Лешка, проводишь нас до автобуса? — спрашивает Боря.
— Леша, ты, кажется, собирался сегодня статью заканчивать? — обращается Рита к Алеше.
— Понимаете, ребята, я...
— А, ну если такое дело...
— Да нет, ребята, понимаете, я действительно опаздываю с этой статьей...
— Понятно, понятно, — ободряюще говорит Боря. — Чего нас провожать, дорогу, что ли, не знаем? Ты когда в город собираешься?
— Во вторник.
— Позвони.
— Конечно.
Я смотрела, как уходит Егор, и слезы подступали к горлу. Мне хотелось поскорее остаться одной и думать о Егоре. Да, я знала, что теперь все время буду думать о нем. Раньше он мне просто нравился, но не было того, что сейчас. Это чувство вошло в меня так неожиданно, вошло — и взорвалось, рассыпалось на множество ощущений, и теперь мне нужно побыть в одиночестве, чтобы разобраться во всех этих ощущениях.
Рита вдруг сказала с обидной интонацией:
— А я думала, что ты от них не отлипнешь. За ними потащишься.
— Зачем это мне за ними тащиться?
— Да уж не знаю зачем, — произнесла она с намеком. — Только особо не надейся. Там место занято, давно и надежно!
— Ты о чем, котичка? — спросил Алеша.
— Мы с ней знаем о чем, — ответила она.
Как я ее сейчас ненавидела! Как мне хотелось ей хоть чем-нибудь отомстить! Чтобы ей стало так же больно, как мне.
— Я больше не буду носить ваши судки! — заявила я.
Это было глупо. Нашла чем уязвить. Но ничего умнее не пришло мне в голову в эту минуту.
— Ах как ты нас напугала! — издевательски заметила Рита. — Как же мы без тебя обойдемся?
— Я как раз собиралась тебе сказать, — заявила Ядвига Васильевна, — что мы решили сами освободить тебя от твоей обязанности, которую ты выполняешь из рук вон халтурно. В столовую будет ходить Рита. Ей, кстати, очень полезны прогулки.
— Ну и пусть ходит, — ответила я. — Мне же лучше. Я вообще могу обойтись без ваших обедов.
— Тебе это будет только на пользу, — сказала Рита.
Я встала и молча ушла.
«Особо не надейся, там место занято!»
Как она могла догадаться? Впрочем, такие вещи она нюхом чует. Неужели она права и Егор до сих пор ее любит, только скрывает? Почему бы и нет? Ведь вот я же скрываю.
Приближалось время обеда — об этом мне напомнило чувство голода.
Я медленно возвращалась в деревню по своей тропинке. Теперь торопиться было некуда, я только опасалась, что встречу Риту с судками, и заранее злилась. Какое она имеет право здесь ходить? Это моя тропинка! Нет, ведь будет здесь ходить, мне назло.
Я дошла до оврага, и вид ступенек, прорезанных в крутом спуске, совсем взбесил меня.
Забавная идея пришла мне в голову. Я даже засмеялась. Довольно жестокая идея, но в ту минуту она показалась мне остроумной. Я отыскала в кустах лопату с полуобломанным черенком.
Была в детстве такая игра. Рыли в земле маленькую ямку, сверху закрывали стеклышком и запускали туда муху. Интересно было наблюдать сквозь стеклышко, как муха там ползает, ищет лазейку, бьется о стекло.
Но теперь моя ямка будет не для мухи.
Только вот успею ли я? Впрочем, Рита всегда копается, не может выйти из дому, не наведя марафет.
Почему я была так уверена, что в яму угодит именно Рита? Этой тропинкой мало кто ходил, но ведь ходили же все-таки. Тут, конечно, был риск, что моя месть достанется не тому, кому нужно, но риск, решила я, благородное дело.
Действовать лопатой с полуобломанным черенком было не очень-то сподручно. Я рыла яму, стоя на коленях. Рыла и все поглядывала вверх: не идет ли? Нет, не шла. Хоть бы успеть. Я копала с каким-то даже радостным вдохновением.
Наконец ловушка была готова, не очень глубокая, как раз такая, чтобы нога могла провалиться по щиколотку. Ладно, хватит. Теперь замаскировать. Вдоль и поперек — тонкие веточки, решеткой. На них — траву и листья, чтобы земля не проваливалась внутрь. А уж сверху — землей. Я разровняла землю и охлопала ладонью. Отошла в сторонку и критическим взглядом окинула дело рук своих. Вернулась, припудрила слишком свежую землю сухой землей, присыпала листьями. Меня заранее разбирало веселое злорадство, когда я представляла себе, как Рита угодит ногой в яму.
Я забросила лопату в кусты и ушла в дом отдыха.
Долго ждала у столовой, а Рита все не шла. Уже все курсовочники получили свои обеды. Повариха закрыла раздаточное окошко.
Ясно, что моя месть сработала, и мне вдруг стало тревожно. Надо быстрей возвращаться в деревню. Что-то меня там ждет?
Словно в ответ на эти мысли начали разворачиваться события, о которых мне бы очень хотелось забыть, но я знаю, что никогда не забуду.
Я увидела Алешу, бегущего по территории дома отдыха. Его бег, а особенно потрясенное лицо таким контрастом ворвались в ленивую замедленность всей здешней атмосферы, что отдыхающие вдруг прекратили свои неторопливые занятия и все взгляды устремились на Алешу. Он подбежал к одной из компаний, сидевшей на скамейке, и сказал им что-то. Тотчас и эта компания, словно заряженная его волнением, побежала вместе с ним. И уже кто-то снимал брезентовое покрытие с ярко-красных «Жигулей», стоящих за волейбольной площадкой, а лысый толстяк в пижаме побежал в дом и вернулся по-городскому одетый. Он отпер дверцу машины и сел за руль.
Я подошла совсем близко, но Алеша, казалось, не замечал меня. У машины собралось много народу. Я прислушалась к разговору.
— Тут и шести километров не будет.
— Шесть до Михайловского, да еще в сторону два.
— Больница маленькая, но, говорят, там хороший врач.
Сердце у меня упало. Я ведь хотела только...
Я тронула брата за руку:
— Алеша...
Его взгляд остановился на моем лице.
— Садись, поможешь, — коротко бросил он.
Машина тронулась. Алеша молчал, губы его были крепко сжаты, а глаза... Никогда еще я не видела у него таких глаз.
— Который дом? — спросил толстяк.
Алеша разжал губы:
— Вот этот. Вот здесь. У крылечка.
На крылечке, на той самой скамейке, где Рита болтала с подругами, сидела Ядвига Васильевна, а Рита лежала, опустив голову ей на колени. Лицо у Риты было совершенно белое, глаза широко открытые, испуганные. Рядом, на табуретке, сидела Вавочка, держала Риту за руку и что-то говорила, как будто успокаивала.
Рита повернула голову и безучастно посмотрела на меня, на Алешу, на толстяка.
— Риточка, вот товарищ на машине, — сказал Алеша. — Сейчас мы отвезем тебя. Все будет хорошо. Говорят, там замечательный врач.
Рита вдруг заплакала. Алеша поднял ее на руки и понес к машине. Ядвига Васильевна засуетилась, начала собирать какие-то Ритины вещи, укладывать их в сумку. Вавочка ей помогала.
Алеша осторожно сошел с крылечка, посадил Риту на заднее сиденье и сам сел возле нее. Ядвига Васильевна — рядом с водителем. Машина двинулась по деревенской улице, осторожно объезжая канавы.