Если бы детям пришлось проделать такое путешествие несколько дней назад, когда они были в Англии, они давно бы уже вымотались до предела. Но Нарния уже начала исподволь изменять их. Даже Люси была теперь только на одну треть той маленькой девочкой, которая в первый раз отправилась в закрытую школу, а на две трети это уже была Люси — королева Нарнии.
— Наконец-то! — сказала вдруг Сьюзен.
— Урррра! — закричал Питер.
Они дошли до места, где ущелье делало крутой поворот. Перед ними открывался широкий вид на равнину, полого уходящую куда- то к самому горизонту. Там вдалеке сверкала серебряной лентой гладь Большой Реки. В одном месте она разливалась особенно широко. Здесь, как они знали, река была мелкой. Когда-то тут был Брод Беруна. Теперь в этом самом месте ее перекрывал длинный многоарочный мост, а на противоположном берегу вырос городок, которого прежде тоже не было.
— Кто бы мог подумать! — удивлялся Эдмунд. — Мы стоим на том самом месте, где когда-то провели ночь после ухода от Каменного Стола... А там, где сейчас этот городок, была Битва при Беруне, где мы дрались на следующий день!
Дети приободрились. Вряд ли что может вызвать в человеке больший прилив сил, чем вид того места, где он некогда сражался и одержат славную победу — не говоря уж о том, что добыл в том бою королевство. Пусть даже это было сотни лет назад. Питер и Эдмунд начали вспоминать разные обстоятельства той битвы. Разговор вскоре так захватил их, что оба забыли и про стертые ноги, и про тяжелую ношу, которую им приходилось тащить на плечах (там были кольчуги и мясо). Гном тоже с интересом прислушивался к разговору.
Все быстро шли вперед, с каждой минутой ускоряя шаг. Идти стало намного легче. Слева от них по-прежнему оставался крутой обрыв. Но чем дальше они шли, тем ниже становилась правая стена ущелья. Вскоре это было уже не ущелье, а просто-напросто маленькая долина. Речка текла здесь без водопадов и перекатов. Вместе с рекой они вошли в довольно густой лес.
И тут, совершенно неожиданно, сразу со всех сторон послышался характерный свист, а потом и стук — вроде стука дятла. Пока дети припоминали, где и когда они слышали точно такие же звуки и почему они кажутся такими неприятными, Трумпкин уже крикнул:
— Ложись!
И насильно заставил Люси (стоявшую к нему ближе всех) упасть ничком в папоротники. Питер, который как раз глядел вверх, думая, что заметит белку, увидел совсем другое — длинную и крепкую стрелу, вонзившуюся в ствол дерева прямо у него над головой. Едва он успел толкнуть на землю Сьюзен и упасть сам, как другая стрела задела его плечо и вонзилась в землю.
— Скорее! Отходите назад! Да не вставайте — ползите! — страшным шепотом шипел на них Трумпкин.
Они повернулись и, распластавшись по земле, чуть ли не вдавившись в нее, поползли вверх по склону, стараясь держаться под прикрытием густо разросшегося папоротника, в котором гудели тучи мошкары. Стрелы, взвизгивая, летели им вдогонку, свистели над головами. Одна ударилась о шлем Сьюзен и отскочила с отвратительным скрежетом. Они поползли быстрее. Пот катил с них градом. Затем, согнувшись пополам, дети и гном побежали, на ходу вытаскивая мечи из ножен. Они боялись, что наверху могут нарваться на засаду.
Этот бег из последних сил едва не разорвал их сердца. Они неслись вверх по склону, по которому только что спустились, почти по своим следам. Когда они почувствовали, что не могут бежать даже ради спасения жизни, то буквально рухнули на сырой мох позади огромного валуна, возле уступа, с которого водопадом низвергалась река. Все лежали недвижимые и почти бездыханные. Немного придя в себя, осмотрелись и удивились, как высоко успели они взобраться во время бегства.
Прислушавшись, они не обнаружили никаких признаков погони.
— Ну, от них мы отделались, — сказал наконец Трумпкин и вздохнул полной грудью. — Они не посмеют искать нас в лесу. Наверно, это были караульные, всего несколько человек. Значит, на подступах к Кургану у Мираза везде расставлены дозоры. Бутылки и скалки! Как же я сам раньше об этом не догадался!
— Я заслужил отменную затрещину — за то, что повел всех этой дорогой, — сокрушался Питер.
— Отнюдь, ваше величество. Скорее, наоборот, — возразил гном. — Во-первых, если точно придерживаться фактов, это была идея вашего царственного брата, короля Эдмунда. Ему первому пришла в голову мысль плыть к Зеркальным Водам.
— Боюсь, что наш Д.М.Д. прав, — согласился Эдмунд, успев уже совершенно чистосердечно забыть эту деталь с тех пор, как дела у них пошли не по плану.
— А во-вторых, — продолжал Трумпкин, — если бы с самого начала пошли моим маршрутом, то он вывел бы нас прямехонько к этой вот новой заставе. Одно небо знает, сколько их еще расставлено там. И если бы нам удалось не попасть им в руки, все равно пришлось бы потратить массу времени на то, чтобы пройти мимо них незамеченными. Поэтому я считаю, что в конечном счете дорога через Зеркальные Воды избавила нас от большой потери времени... и кое-каких неприятностей посерьезнее.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — буркнула Сьюзен.
— Ничего себе помогло! — хмыкнул Эдмунд.
— Значит, нам теперь надо идти назад, вверх по ущелью, — сказала Люси.
— Вот кто у нас сегодня настоящая героиня! — воскликнул Питер. — Удивляюсь, Лю, как это ты не прибавила: “Я же вам говорила с самого начала!”... Боюсь, что тебе представится еще не один случай сказать это! Вставайте, надо идти.
— Да, теперь нам надо побыстрее попасть наверх, в тот самый лес, — согласился Трумпкин. — И что бы мне ни говорили, но как только мы там окажемся, я сразу развожу костер и начинаю готовить ужин. А отсюда нам нужно уходить как можно скорее.
Не стоит объяснять, с каким трудом тащились они теперь вверх по ущелью, как тяжело давался им каждый шаг. Но, несмотря на это, настроение было странно оживленным и приподнятым. Они как бы обрели второе дыхание — может быть, столь поразительное действие оказало слово “ужин”.
Еще засветло они добрались до ельника, который раньше причинил им столько неприятностей, обогнули его и разбили лагерь в лощинке выше по склону. Еще какое-то время ушло на то, чтобы собрать хворост и сложить костер. Работа не тяжелая, но все-таки утомительная. Наконец костер разгорелся, и они занялись приготовлением ужина из той самой медвежатины, сырые, сочащиеся кровью ломти которой вызвали бы легкую дурноту у всякого, кто провел этот день не выходя из дома.
Трумпкину пришла в голову отличная идея. У них еще оставалось немного яблок, и они заворачивали яблоко в толстый ломоть мяса и, насадив на острый прутик, обжаривали. Получалось что-то вроде яблок в тесте, только вместо кондитерского теста была медвежатина. В результате кислый сок яблока насквозь пропитывал мясо, и вкус этого блюда напоминал жареную свинину под яблочным соусом.
Надо сказать, что мясо медведя, который ест без разбора всякую живность, действительно не очень-то приятно на вкус. Но мясо медведя, питающегося плодами, ягодами и медом, — вещь превосходная, а на них напал, видимо, именно такой медведь. Трапеза получилась очень вкусная, к тому же после нее не надо было даже мыть посуду. Оставалось только разлечься на траве, вытянуть натруженные ноги, смотреть, как вылетают колечки дыма из трубки Трумпкина и болтать обо всем на свете. Они были совершенно уверены, что если не сегодня, то завтра найдут Каспиана и в несколько дней разобьют короля Мираза. Разумеется, с их стороны было не очень-то осмотрительно позволять себе такое благодушие, но после трудного дня им просто необходимо было немного расслабиться.
Все быстро задремали, а вскоре и крепко уснули. Неожиданно Люси очнулась, хотя, казалось, в эту ночь она спала как никогда крепко. У нее появилась странная уверенность, что разбудил ее голос того, кого она любила больше всех на свете. Этот голос ясно и настойчиво повторял ее имя. Сначала девочка решила, что ей приснился голос отца, но, припомнив все, поняла, что на голос отца этот голос был не похож. Потом она подумала про Питера, но нет, и к нему это не имело никакого отношения. Ей очень не хотелось вставать, и не потому только, что она очень устала. Если уж говорить честно, то недолгий сон удивительно освежил ее, и Люси чувствовала себя вполне отдохнувшей, и ни кости, ни мышцы у нее больше не болели. Просто ей было очень хорошо в этом укромном уголке, где она так тепло и уютно устроилась. Она лежала на спине, и с неба в лицо ей смотрела нарнианская луна — намного больше и ярче нашей. Надо сказать, что свой лагерь они устроили на сравнительно открытом месте.
— Люси! — снова долетел до нее чей-то зов. Определенно, это не был голос ни отца, ни Питера.
Она села, вся дрожа от волнения, но отнюдь не от страха. Луна светила настолько ярко, что весь лес был виден так же хорошо, как
днем, хотя теперь все выглядело более диким и таинственным. Позади привала был ельник, справа, чуть подальше, — иззубренные вершины скал на той стороне ущелья. А прями перед ней, на расстоянии полета стрелы, — просторная открытая поляна, на которой совсем не было деревьев и росла только густая трава. Люси разглядывала эту поляну в просветы между деревьями и вдруг начала тереть глаза.
— Так и есть! — сказала она себе — Они двигаются, в этом нет никакого сомнения! Они вот-вот начнут ходить!
Люси встала, сердце ее бешено колотилось, но она направилась прямо к той поляне. Теперь девочка слышала, как с той стороны доносится еле слышный шелест, какой бывает, когда ветер колеблет вершины деревьев. Вот только ночь эта была совершенно безветренной. Люси уже понимала, что и деревья эти выглядят не совсем обычно, и шум этот не похож на обычный шорох. В их шелесте чувствовалась какая-то мелодия, но уловить эту мелодию ей удавалось не лучше, чем различить слова, которые пытались сказать ей Деревья в прошлую ночь. Единственное, что она улавливала, — это какой-то быстрый и веселый ритм, от которого ее ноги готовы были пуститься в пляс.
И чем ближе она подходила к поляне, тем сильнее хотелось ей плясать. Теперь уже можно было не сомневаться в том, что Деревья двигаются. Они чинно расхаживали по поляне туда и обратно, иногда одна группа деревьев мерно проходила сквозь другую группу — ну точь-в-точь, как во время деревенского хоровода со сложными фигурами. “Разумеется, — подумала Люси, — если Деревья танцуют, то их танцы должны быть вроде деревенских”. Она быстро шла — теперь уже между Деревьями.
Дерево, которое привлекло ее особое внимание, на первый взгляд и деревом-то нельзя было назвать. Это был, скорее, человек огромного роста с косматой бородой и длинными, какими-то кустистыми волосами. Но Люси совсем не испугалась: она видела такие существа прежде, и не раз. Но когда вгляделась попристальнее, это было уже самое обыкновенное дерево — если не считать того, что оно продолжало двигаться. Внизу у него, разумеется, не было видно ни корней, ни ног. Когда Деревья перемещаются, они не ходят, как люди или животные, по поверхности земли — они идут по ней вброд, как мы по воде.
И на какое бы Дерево она ни глядела, со всеми происходило тоже самое. Сейчас они казались прекрасными и дружелюбными великанами и великаншами, то есть воплощались в те обличья, которые принимает Древесный Народ, когда доброе волшебство пробуждает его к полной жизни. Но в следующий миг они совершенно неуловимо снова превращались в деревья. Тем не менее они были не вполне обычными деревьями, а какими-то странно человекообразными. А когда превращались в людей, то становились ветвистыми и лиственными людьми. Все время, в том и в другом обличье, они продолжали двигаться под музыку, подчиняясь ее веселому ритму и проделывая разные танцевальные фигуры. Ни на миг не смолкал их веселый, шелестящий лепет.
— Они почти проснулись, но еще не совсем, — сказала Люси.
Она понимала, что у нее-то сна нет ни в одном глазу.
Люси шла среди Деревьев, не испытывая никакого страха. Пританцовывая и подпрыгивая, старалась не налететь на какого-нибудь огромного и не такого подвижного, как она, партнера. Но сейчас не Деревья занимали ее. Ей надо было пройти дальше, за их хоровод, потому что именно оттуда позвал ее тот любимый голос.
Она пробиралась между танцующими и порой не знала, то ли ей раздвигать руками ветки, чтобы освободить себе дорогу, то ли ухватиться за них и вместе с огромными танцорами закружиться в Большом Хороводе. Деревья пригибались и тянулись к девочке, чтобы ласково коснуться ее. Люси миновала кольцо Деревьев, столпившихся по краям поляны, и вышла на середину, покинув подвижную живую чащу и чарующую круговерть лунного света и узорчатых теней.
Теперь перед ней был ровный круг лужайки, поросшей травой, по краям которого кружились в нескончаемом хороводе темные Деревья. А в самой середине круга — о радость! — был он — огромный Лев. В лунном свете Лев казался совсем белым и отбрасывал гигантскую черную тень.
— Аслан! Милый Аслан! — плача от счастья, крикнула Люси. — Наконец-то ты пришел!
Лев стоял так неподвижно, что, если бы не мерное движение его хвоста, он мог бы показаться каменным изваянием. Но такая мысль просто не пришла в голову Люси. Она сразу кинулась к нему, потому что чувствовала — сердце ее разорвется, если она промедлит хотя бы миг. Потом она помнила лишь одно — как обвила ручонками его шею, расцеловала его и спрятала личико в роскошную шелковистость прекрасной гривы.
— Аслан! Милый Аслан! — повторяла Люси сквозь слезы. — Наконец-то ты пришел!
Огромный Зверь перекатился набок таким образом, что Люси, соскользнув с него, оказалась — полулежа — прямо между его передними лапами. Склонив голову, он коснулся языком ее носа, и всю ее овеяло теплым дыханием Льва. Не отрываясь, глядела она вверх в его огромное мудрое лицо.
— Здравствуй, дитя, — сказал Лев.
— Аслан, — воскликнула Люси, — да ты стал еще больше!
— Потому, что ты сама стала старше, малышка, — ответил он.
— А не потому, что ты сам стал старше?
— Я старше не стал. Но чем старше и взрослее будешь ты сама, тем больше буду и я.
Какое-то время она была так счастлива, что ей не хотелось ни ломать голову над этой загадкой, ни говорить. Но заговорил сам Аслан.
— Люси, — сказал он, — нам нельзя задерживаться надолго, как бы хорошо здесь ни было. Вас ждет нелегкое дело, к тому же вы сегодня потратили впустую много времени.
— Ах, Аслан, это они во всем виноваты! — воскликнула Люси.
— Ведь я очень хорошо видела тебя. А они снова не захотели мне поверить. Все они такие...
Где-то в глубине огромного тела Аслана послышалось нечто, предвещающее раскат его рычания.
— Прости, — сказала Люси, отчасти улавливая его настроение.
— Понимаю, что нехорошо их бранить. Но ведь не я же виновата в том, что мы пошли не туда?
Лев глянул ей прямо в глаза.
— О, Аслан, милый, — сказала Люси. — Неужели ты считаешь, что виновата я? Но что я могла сделать? Неужели оставить их и одной идти к тебе? Ты считаешь, что именно это я и должна была сделать? Не смотри на меня так... О! Теперь и я понимаю, что мне надо было так поступить, раз ничего другого не оставалось. И, конечно, тогда я не была бы одна. Знаю, знаю, тогда я была бы с тобой. Но какая от этого была бы польза?
Аслан ничего не ответил.
— Ты хочешь сказать, — произнесла Люси тихим и совершенно несчастным голосом, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова,
— что каким-то образом это могло обернуться хорошо? Но как? Скажи, Аслан! Пожалуйста! Неужели я этого так и не узнаю?
— Ты хочешь знать, что было бы в этом случае, малышка? Нет, не скажу. Потому что этого никто не сможет сказать.
— Ах, боже мой! — воскликнула Люси.
— Но любой, поразмыслив как следует, может сказать, что могло бы быть. И что может быть, — продолжал Аслан. — Вот давай подумаем вместе: что будет, если ты сейчас вернешься к остальным, разбудишь их и скажешь, что снова видела меня и что вы все немедленно должны подняться и следовать за мной? Что будет, если ты это сделаешь? Думай — это единственный способ ответить на подобный вопрос.
— Значит, я сейчас должна пойти к ним и сделать, как ты сказал?
— спросила Люси. — Ты этого хочешь?
— Да, малышка, — отвечал Аслан.
— А они тоже увидят тебя?
—Думаю, что сначала не увидят, — отвечал Аслан. — Но можно надеяться, что увидят позднее.
— Но они же опять не поверят мне! — возразила Люси.
— Какое это имеет значение! — сказал Аслан.
— Ах, Аслан, милый! — произнесла Люси. — Я так счастлива, что снова встретила тебя! И я так надеялась, что ты разрешишь мне остаться с тобой! Я думала, что ты появишься, зарычишь и все враги в страхе побегут куда глаза глядят, как было в тот раз! А теперь получается что-то очень страшное!