Столкновение между Юстасом и Рипишиппи произошло даже скорее, чем можно было ожидать, зная характер обоих. На следующий день, во время обеда, когда все сидели за столом в ожидании первого блюда (как вы понимаете, на море разыгрывается отменный аппетит), в каюту ворвался Юстас и, размахивая руками, будто отгонял пчел, громко закричал:
— Эта подлая тварь сейчас меня чуть не убила! Я требую, чтобы ее держали под замком! А на вас я все-таки подам жалобу в суд, Каспиан! Подам, если вы ее немедленно не уничтожите! Я требую этого!
Тут его нагнал Рипишиппи. В лапе его сверкала обнаженная шпага, усики свирепо топорщились, тем не менее он был учтив, как обычно.
— Прошу прощения у присутствующих, — сказал он с поклоном, — особенно у вашего величества, за то, что позволил себе предстать перед вами в столь неподобающем виде. Если б я знал, что он вздумает искать убежище именно здесь, я предпочел бы выбрать более удобное время для его наказания.
— Что у вас приключилось? — спросил с досадой Эдмунд.
Произошло вот что. Рипишиппи, которому все время казалось, что корабль плывет на восток не так быстро, как следовало бы, любил устраиваться возле головы дракона на фальшборте и смотреть вдаль, как бы пытаясь заглянуть за горизонт. Он сидел так по много часов подряд, тихонько чирикая тоненьким голоском песенку, которую пела над его колыбелью дриада. Как бы ни качало корабль, он поразительно легко сохранял равновесие и никогда ни за что не держался, благодаря своему длинному хвосту, который свешивался вниз. Все на корабле давно свыклись с этой его привычкой, более того, морякам это даже нравилось; они могли поболтать с Рипишиппи во время своей долгой и довольно скучной вахты на посту впередсмотрящего.
И надо же было так случиться, что, когда Рипишиппи сидел и мечтательно чирикал свою песенку, Юстас, слонявшийся без дела по палубе, вдруг поскользнулся, зашатался и при очередном толчке пролетел по палубе до самого, полубака. Как это случилось, он и сам толком не знал, скорее всего, просто еще не научился твердо держаться на ногах во время качки. И никто не знает, что в тот злополучный час вывело его на палубу — то ли он надеялся увидеть землю, то ли хотел потолкаться у камбуза: не найдется ли там чего-нибудь повкуснее, чем обычная корабельная еда). Тем не менее стоило ему, встав на ноги, увидеть перед собой длинный хвост, свисающий до самой палубы и, надо признать, очень соблазнительный для любого мальчишки, он вмиг забыл, зачем вышел наверх. Сейчас он чувствовал только одно — будет дивная потеха, если схватить этот хвост, несколько раз крутануть Рипишиппи, как камешек, привязанный на веревочке, а потом отпустить, отбежать в сторонку и вволю посмеяться над ошарашенным зверьком.
Поначалу все было действительно очень забавно. Рипишиппи оказался не тяжелее обычной кошки, и Юстас в одно мгновение сдернул его с перил, а тот тупо (как показалось Юстасу) смотрел на него, раскинув все свои четыре лапы и ошеломленно раскрыв рот. Но Юстасу не повезло: Рипишиппи уже не раз на своем веку приходилось драться в самых немыслимых положениях, и он не потерял самообладания ни на миг. И боевой сноровки тоже. Конечно, было не так-то просто вытащить шпагу из ножен, когда тебя крутят в воздухе, ухватив за хвост. Но Рипишиппи сумел это сделать очень быстро, а в следующий миг Юстас почувствовал два таких болезненных укола в ладони, что поневоле разжал их. Рипишиппи же приземлился на задние лапки, подскочил, как мяч, и сразу оказался лицом к мальчишке, а какая-то острая штука, похожая на вертел, сверкнула на расстоянии всего дюйма от живота Юстаса. Медленно, очень медленно, острие надвигалось все ближе и ближе... Не следует винить Рипишиппи в том, что он собирался ударить Юстаса “ниже пояса”, даже самая высокая нарнианская Мышь не могла бы дотянуться своей шпагой выше...
— Прекрати! — почти беззвучно пролепетал Юстас, чувствуя, что язык и губы его почти не слушаются. — Уб-б-б-бирайся! И уб-б-бери эту шшшштуку! Это ммможет плохо кончиться... Да кончай же, кому говорят! — обретя снова голос, заорал он, брызгая слюной. — Я нажалуюсь Каспиану! На тебя наденут намордник! Тебя свяжут!
— Почччему ты не обнажаешшшь сссвою шшшпагу, труссс? — прошипел с самым свирепым видом Рипишиппи. — Обнажи ее и сражайся, как подобает рыцарю, иначе я буду бить тебя плашшшмя, как дубиной, пока ты не покроешшшься весссь ссссиняками!
— У меня же нет шпаги, к тому же я пацифист и презираю драки!
— Должен ли я истолковать ваши слова так, — промолвил Рипишиппи, чуточку, всего на какой-то волосок отведя острие от его живота, — что вы отказываетесь дать мне бой?
И взгляд его, и голос были суровы.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Юстас, поглаживая ладони, которые начали саднить. — Ты, как я вижу, совсем не понимаешь шуток. Но если ты и дальше хочешь валять дурака, то я вовсе не намерен изображать шута горохового.
— Тогда получай! — Рипишиппи изо всех сил хлестнул Юстаса пониже пояса своей шпагой. — Вот тебе! Вот тебе! Надеюсь, это научит тебя более приличным манерам... будешь знать, как вести себя в присутствии настоящих рыцарей... научишься уважать Мышей... и мышиные хвосты...
При каждом слове на Юстаса обрушивались все новые и новые удары шпаги Рипишиппи, тонкой и гибкой, отменной гномовской работы. Используемая сейчас в качестве розги, она по действенности не уступала самой лучшей из них, березовой. Юстас, естественно, был отдан родителями в школу, где совсем не применялись телесные наказания, поэтому обрушившиеся на него ощущения были совершенно новыми. И хотя он не успел выработать настоящей моряцкой походки, ему потребовалось меньше минуты, чтобы одолеть расстояние от полубака до двери кормовой каюты и даже ворваться в нее на несколько мгновений раньше Рипишиппи. Все тело его горело, и Юстасу казалось, что шпага там, сзади, раскалена докрасна.
Впрочем, уладить инцидент удалось сравнительно легко. Как только Юстас осознал, что все присутствующие вполне серьезно обсуждают условия предстоящей дуэли — Каспиан предлагал ему свой меч, Дриниан и Эдмунд с жаром спорили, не явится ли помехой то обстоятельство, что Юстас намного выше и крупнее Рипишиппи, причем Дриниан заверил, что это несоответствие с лихвой будет перекрыто боевым опытом Рипишиппи и, следовательно, рыцарский кодекс не будет нарушен, — Юстас проявил максимум возможного с его стороны благоразумия. С самым сумрачным видом он принес Рипишиппи все полагающиеся в таком случае извинения, а потом Люси увела его, чтобы перевязать пораненные ладони. Затем он ушел к себе, осторожненько улегся на живот и затих, стараясь не делать никаких резких движений.
Глава третья
УЕДИНЕННЫЕ ОСТРОВА
— Земля! — закричал впередсмотрящий.
Люси в этот момент была на корме и беседовала с Ринсом. Она сбежала вниз по лестнице и понеслась по палубе к носу судна. Там она столкнулась с Эдмундом, примчавшимся с другой стороны. Они нашли Каспиана, Дриниана и Рипишиппи, вновь занявшего свое любимое место возле головы дракона. Было прохладное утро, небо — голубое, море — темно-синее, усеянное пенными барашками, а впереди по правому борту виднелся ближайший из Уединенных Островов — Фелимат. Он поднимался прямо из моря невысоким зеленым холмом, дальше за ним можно было разглядеть серые холмистые берега другого острова — Доурна.
— О, да это же Фелимат! — обрадовалась Люси. — Такой же, как раньше. И Доурн такой же. Совсем не изменились. — И захлопала в ладоши, добавив:
— Страшно даже подумать, сколько прошло времени с тех пор, как мы их видели в последний раз.
— Я так и не смог разузнать, почему эти острова принадлежат Нарнии, — сказал Каспиан. — Может быть, их завоевал Верховный Король Питер?
— Да нет, — возразил Эдмунд. — Они были нарнианскими и до нас. Ими владела еще Белая Колдунья.
Должен признаться, что и для меня до сих пор остается загадкой, когда и при каких обстоятельствах Уединенные Острова стали владениями нарнианской короны. Если я все-таки смогу узнать об этом, и история окажется достаточно интересной, я обязательно расскажу ее вам в другой книжке.
— Где нам лучше причалить, сир? — спросил Дриниан. — Здесь?
— Ну, вряд ли имеет смысл причаливать к Фелимату. Ведь он, можно сказать, необитаемый, по крайней мере в наше время там не было ни одного поселения. Люди жили лишь на Доурне и на Авре — он дальше, за Фелиматом, отсюда не видно. А на Фелимате держали овец.
— Тогда, я полагаю, нам лучше обогнуть вон тот мыс и высадиться на Доурне, — решил Дриниан. — Но для этого придется поработать веслами.
— А жаль, если мы не побываем на Фелимате, — с сожалением произнесла Люси. — Мне так хочется погулять там еще раз. Он, конечно, пустынный, но это особая, приятная уединенность и заброшенность. Помню, на острове густая трава пахнет клевером, а какой нежный ветерок с моря!
— Да и я не прочь немножко поразмять ноги, — сказал Каспиан. — Поэтому я предлагаю вот что: давайте доплывем до берега на лодке, высадимся, лодку отошлем назад, а Фелимат пересечем пешком, снова выйдем к морю, и там нас подберет “Заря”.
Будь тогда у Каспиана тот опыт, который он приобрел за время плавания, он, конечно, ни за что не предложил бы такой рискованный план. Но в тот момент его идея показалась всем просто превосходной.
— О, давайте так и сделаем! — захлопала в ладоши Люси.
— А вы пойдете с нами? — вежливо спросил Каспиан у Юстаса, который тоже выбрался на палубу. Ладони его были все еще перевязаны.
— Согласен на что угодно, только бы поскорее выбраться с этой утлой лодчонки, — хмуро ответил Юстас.
— Утлой? — переспросил Дриниан. — Поясните ваши слова, сударь.
— В цивилизованных странах, — наставительно заговорил Юстас, — например, в той, где я родился, корабли такие большие — на них забываешь, что ты в море.
— Тогда вообще не стоит покидать берег, — усмехнулся Каспиан. — Прикажите спустить на воду лодку, Дриниан.
Лодку спустили. Король, Рипишиппи, брат и сестра Певенси и Юстас сели в нее, гребцы налегли на весла, и лодка устремилась к берегу Фелимата. Высадив их, лодка пошла назад, а они, обернувшись, поразились — такой маленькой выглядела отсюда “Утренняя заря”.
Люси была босиком, ведь ей пришлось сбросить туфли, когда, оказавшись внезапно в море, она плыла к судну. Но это не причиняло ей никаких неудобств: идти им предстояло по невысокой мягкой траве. Было приятно снова оказаться на берегу, вдохнуть запах земли и травы, хотя поначалу, как это бывает со всеми, кто оказывается на суше после долгого пребывания на корабле, ей казалось, что земля под ногами ходит ходуном. На берегу было гораздо теплее, чем на палубе корабля. Пока шли по прибрежной полосе, Люси с наслаждением ступала по сухому мелкому песку. Где-то пел жаворонок.
Не торопясь, путешественники шли в глубь острова. Вскоре они поднялись на довольно крутой, хотя и невысокий холм. Взобравшись на вершину, снова оглянулись назад и увидели “Утреннюю зарю”. Словно огромный яркий жук, корабль медленно полз по синей глади на северо-восток. Он шел на веслах. Путники перевалили гребень холма, и корабль скрылся из виду. Зато теперь они хорошо видели Доурн, отделенный от Фелимата всего лишь узким проливом шириною не больше мили. Рядом с ним, дальше к востоку, лежала Авра. Отсюда можно было разглядеть даже маленький городок на Доурне, Узкую Гавань.
— Хэлло! Это что такое? — воскликнул Эдмунд.
В зеленой долине, куда они спускались с холма, под деревом сидели с полдюжины людей: косматых, неряшливо одетых, вооруженных. Словом, уже с первого взгляда они производили очень неприятное впечатление...
— Не говорите им, кто мы такие, — предупредил Каспиан.
— Прошу ваше величество объяснить мне, почему? — спросил Рипишиппи, который, приняв любезное приглашение Люси, теперь сидел у нее на плече.
— Я вдруг подумал, — ответил Каспиан, — что тут очень долго никто не слыхал про Нарнию. И, скорее всего, предпочитают не знать, что эти острова принадлежат нам. Поэтому не очень-то разумно объявлять им сразу, что я — нарнианский король. Это может оказаться небезопасным.
— Но мы вооружены, сир, — возразил Рипишиппи.
— Я помню об этом, Рипи, но не можем же мы втроем драться со всеми островитянами. Если дело дойдет до этого, я предпочел бы вернуться сюда с несколько большим отрядом.
Обсуждая ситуацию, они приблизились к странной компании. Один из незнакомцев — черноволосый верзила — крикнул им:
— Доброго вам утречка!
— И вам доброе утро, сударь, — учтиво ответил Каспиан. — Скажите, пожалуйста, Уединенные Острова по-прежнему управляются губернатором?
— Конечно. Губернатором Гумпасом. Резиденция его высокопревосходительства в Узкой Гавани. Вы, как я понимаю, с какого-то иноземного судна. Не хотите ли посидеть с нами, выпить винца и посудачить о заморских новостях.
Каспиан вежливо поблагодарил. Хотя ни ему, ни его спутникам решительно не понравилась наружность незнакомцев, все-таки они приняли предложение и уселись под деревом. Но не успели они даже поднести к губам бокалы с вином, как черноволосый верзила кивнул своим товарищам, и дети мгновенно оказались, как в тисках, в кольце проходимцев. С минуту они пытались отбиваться, но преимущество явно было не на их стороне. Каспиана с друзьями быстро обезоружили и связали руки за спиной всем, кроме Рипишиппи. С ним пришлось повозиться: он вырывался из рук разбойника, набрасывался на него и бешено кусался.
— Эй, Такс! — окрикнул вожак. — Поосторожнее с этим зверем! Смотри, не помни его! Похоже, я выручу за него больше, чем за всех остальных, вместе взятых!
— Трус! Негодяй! — пронзительно верещал Рипишиппи. — Освободи мне лапы и отдай шпагу, если только у тебя хватит на это смелости!
— Ну и ну! — присвистнул от удивления работорговец (а это был именно работорговец). — Да этот зверь говорить умеет! В жизни не встречал такой бестии! Разрази меня гром, коли я не выручу за него сотни две полумесяцев!
Калорменские полумесяцы, служившие в той части света основным видом звонкой монеты, стоили каждый примерно треть фунта на наши деньги.
— Вот, значит, кто вы такие! — сказал Каспиан. — Похитители детей и работорговцы! Что ж, полагаю, у вас есть все основания быть довольными. Вам повезло — пока.
— Эй, ты! — прикрикнул верзила. — Заткнись! Чем тише будете, тем лучше для вас. Я не для забавы занимаюсь такими делами. Все зарабатывают себе на хлеб, как могут, так почему я должен быть хуже других?
— Куда же вы нас хотите продать? — спросила Люси, с трудом выговаривая страшное слово.
— Узнаете в Узкой Гавани, — отрезал работорговец. — Как раз завтра базарный день.
— А там есть британский консул? — поинтересовался Юстас.
— Что-что есть? А ну повтори.
Юстас принялся объяснять; но когда он выдохся от попыток втолковать этому негодяю, что такое консульство и что такое Великобритания, работорговец жестом прервал его и сказал:
— Хватит с меня твоей тарабарщины! То ли дело мышь — говорит так, что послушать — одно удовольствие. А этот тип несет всякую чушь, даже уши вянут. Идем отсюда, парни, пока он совсем нас не заморочил!
Четырех пленников связали вместе одной веревкой, стараясь не причинить им боли, но так основательно, что распутать узлы было невозможно. После этого, угрожая побоями, их заставили идти к берегу. Рипишиппи понесли на руках. Он перестал кусаться, когда ему пригрозили надеть намордник, зато говорить не переставал ни на миг. Наконец даже Люси стало интересно, как можно спокойно выслушивать все, что Рипишиппи говорил работорговцу, и не лопнуть от злости. Но тот и не думал возмущаться, наоборот, даже поощрял его:
— А ну, давай, шпарь дальше!
Стоило Рипишиппи умолкнуть на миг, чтоб перевести дыхание, как он восхищенно восклицал:
— Это же просто чудо! Настоящее представление, и никакого цирка не надо!
Или:
— Провалиться мне на месте! Вот так послушаешь-послушаешь, да и подумаешь, что эта мышь понимает все, что говорит!
Или:
— Скажите, это вы сами ее так выдрессировали?
Последнее замечание привело Рипишиппи в такое бешенство, что ему захотелось в ответ наговорить еще много разных слов, разумеется, весьма нелестных для работорговца; но, затрудняясь в выборе — какое сказать первым — он задумался и наконец замолчал.