— Ну вот, сдирает он и сдирает с меня эту гадость, а я думаю, что и на этот раз ничего не получится. Но вижу, как она ложится на траву рядом с теми тремя шкурами, только намного толще, вся черная и бугорчатая, совсем не такая, как они. Чувствую, что сам я, чем сильнее и больнее он меня дерет, становлюсь какой-то гладкий и мягкий, уменьшаюсь в размерах. Вдруг лев схватил меня (и это было очень больно, ведь когда он содрал с меня последнюю шкуру, кожа под ней оказалась страшно чувствительная, а у него же, понимаешь — когти) и швырнул прямо в воду. А вода холодная, в первую минуту я почувствовал жуткую боль, но только в первую минуту. А потом стало чудесно, я начал плавать и плескаться, вдруг обнаружив, что ничего не болит. Я снова превратился в мальчика! Если б ты видел, что я вытворял, почувствовав, что это мои руки! Ты, наверно, решил бы, что я валяю дурака. Я, конечно, знаю, что в них почти нет мускулов и, по сравнению с Каспиановыми, они просто дрянь, но я был так счастлив, когда снова увидал их...
Ну, а спустя какое-то время лев вытащил меня из бассейна и одел...
— Одел тебя? Это своими-то лапами?
— Знаешь, я точно не помню, как это было, какие-то обрывки. Но он что-то со мною делал, и я оказался одетым — вот в эту самую одежду, которая теперь на мне. А потом я сразу оказался здесь, у вас. Поэтому я и не знаю точно, на самом деле это все было или только мне приснилось.
— Нет, это тебе не снилось, — уверенно сказал Эдмунд.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, ты сам же говорил про одежду. Она действительно на тебе. А во-вторых, ты ведь каким-то образом раздраконен... то есть больше ты не дракон.
— Кто же это, по-твоему, был?
— Я считаю, что ты видел Аслана.
— Аслан! — воскликнул Юстас. — Я уже не раз слышал от вас это имя с тех пор, как оказался на “Утренней заре”. И всякий раз мне становилось не по себе. Не знаю почему, но я почти возненавидел этого Аслана. Но тогда я ненавидел всех и все на свете. Кстати, я рад, что теперь могу попросить у вас прощения. Боюсь, что я был порядочной свиньей.
— Значит, все в порядке, — сказал Эдмунд. — Настоящая свинья не понимает, что она свинья. Между нами говоря, ты был еще далеко не таким плохим, как я в мое первое посещение Нарнии. Ты был всего-навсего ослом, а я вот — побывал в шкуре предателя...
— В таком случае, пожалуйста, не рассказывай мне об этом, — попросил Юстас. — Скажи лучше, кто такой Аслан? Ты его знаешь?
— Точнее сказать, он меня знает, — ответил Эдмунд. — Он — Великий Лев, сын Императора, живущего за Морем. Когда-то он спас и меня, и всю Нарнию. Мы все раньше видели его, но чаще всего — Люси. И похоже на то, что сейчас мы отправляемся именно в Страну Аслана.
Мальчики замолчали и какое-то время сидели тихо. Погасла последняя яркая звезда, и хотя они не могли видеть, как восходит солнце, потому что горы справа закрывали всю восточную половину неба, тем не менее поняли, что оно взошло: небо и воды залива окрасились в розовый цвет. В лесу принялись кричать и трещать какие-то птицы из рода попугаев, среди деревьев началось движение, а над морем и лесом раскатился зов Каспианова рога. Лагерь просыпался.
Все здорово обрадовались, когда в круг, расположившийся на завтрак возле костра, вошли Эдмунд и возрожденный Юстас. Наконец-то все узнали, каким образом Юстас стал драконом. Потом разговор перешел на то, как браслет Октесиана мог попасть в пещеру дракона. Они так и не решили, как было дело: то ли старый дракон несколько лет назад убил лорда Октесиана, то ли Октесиан и был тем самым старым драконом. Разумеется, драгоценности, которыми Юстас набил себе карманы в пещере, пропали вместе с его прежней одеждой. Но никто не пожелал отправиться в долину и забрать хранящиеся в пещере сокровища. Меньше всего хотелось этого Юстасу.
Избавление Юстаса произошло очень кстати — почти все уже было готово к отплытию. Через несколько дней на “Утренней заре” поставили новую мачту, корабль покрасили, загрузили в достатке всем необходимым, и можно было плыть дальше. Но прежде чем взойти на борт корабля, Каспиан приказал высечь на ровном утесе у входа в залив следующую надпись:
ДРАКОНОВ ОСТРОВ
ОТКРЫТ КАСПИАНОМ X, КОРОЛЕМ НАРНИИ
И ПРОЧ., И ПРОЧ.,
НА ЧЕТВЕРТОМ ГОДУ ЕГО ПРАВЛЕНИЯ.
ЗДЕСЬ, КАК МЫ ПОЛАГАЕМ, ВСТРЕТИЛ СВОЮ СМЕРТЬ
ЛОРД ОКТЕСИАН.
Мне было бы очень приятно закончить эту главу словами: “С этого времени и в дальнейшем Юстас стал совсем другим мальчиком”. И я, в сущности, не так уж погрешил бы против истины. Но если быть совершенно точным, лучше сказать, что он только начал превращаться в совсем другого мальчика. Время от времени на него находило прежнее его настроение, и еще много раз он донельзя надоедал остальным. Но большинство спутников уже не обращали на это внимания. Исцеление началось и протекало в общем вполне успешно.
Что же касается браслета Октесиана, судьба его тоже не лишена интереса. Юстас просто видеть его не мог и предложил Люси, но и она не пожелала стать его владелицей.
— В таком случае пусть им владеет тот, кто его поймает! — крикнул Каспиан и подбросил браслет высоко в воздух.
Это произошло как раз в тот момент, когда моряки собрались у только что законченной надписи и разглядывали ее. Браслет взлетел вверх, вспыхнул на солнце и, падая, повис на остром выступе утеса, прямо над надписью, как будто Каспиан специально его туда заки-нул. И никто из моряков не смог добраться до браслета ни сверху, ни снизу. Насколько мне известно, там он и висит до сих пор, и, может быть, ему суждено там висеть до скончания веков.
Глава восьмая
НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ
На палубе “Утренней зари” царило радостное возбуждение, когда она наконец отошла от Драконова Острова. Дул свежий западный ветер, который, как только они вышли из залива, подхватил корабль и понес его на восток. На следующей день рано утром они подплывали к неизвестному острову. Некоторые уже видели этот остров раньше, когда Юстас-дракон носил их над морем. На зеленой равнине не обнаружили никого, кроме кроликов и диких коз. Были там, правда, развалины каменных строений, выжженные, почерневшие участки земли. Они решили, что еще недавно остров был населен. Им попались кости и поломанное оружие.
— Работа пиратов, — решил Каспиан.
— Или дракона, — возразил Эдмунд.
Из всех находок наиболее любопытной оказалась маленькая кожаная лодочка — всего четыре фута в длину, валявшаяся на песке. Она была сделана из шкуры, натянутой на каркас из ивовых прутьев. И весла, валявшиеся рядом, были соответствующего размера. Путешественники объяснили это тем, что либо лодка была изготовлена для ребенка, либо остров населяли гномы. Рипишиппи решил взять ее для себя, по размеру она подходила в самый раз. Лодочку взяли на борт, а остров назвали Выжженным Островом и еще до полудня покинули его.
Пять дней плыли они дальше на восток при свежем попутном ветре, не встречая никакой земли, не видя ни рыб, ни чаек. Потом зарядил сильный дождь — с утра до полудня. Юстас проиграл две партии в шахматы Рипишиппи и переживал острый рецидив прежнего своего настроения, то есть слонялся повсюду и ворчал и раздражался из-за каждого пустяка. Эдмунд заявил, что больше всего хотел бы сейчас быть в Америке вместе со Сьюзен. Так тянулось послеполуденное время, пока Люси не выглянула в иллюминатор своей каюты и не обрадовалась:
— Послушайте! Похоже, что дождь кончился. А это что такое? Разумеется, все вскочили, выбежали на палубу и увидели, что дождь действительно кончился и что Дриниан, стоявший на вахте, что-то пристально рассматривает за кормой. На поверхности воды плавали какие-то предметы, вроде небольших блестящих округлых камней, вытянувшихся в ряд и разделенных интервалами футов в сорок.
— Какие странные камни, — удивилась Люси.
— Вряд ли это камни, — ответил Дриниан, — потому что пять минут назад их здесь не было.
— Смотрите, один исчез! — воскликнула Люси.
— Зато всплыл другой, — сказал Эдмунд.
— И ближе всех остальных к кораблю, — педантично подчеркнул Юстас.
— Черт побери! — воскликнул Каспиан. — Эта штука таким образом перемещается!
— И движется так быстро, что нам от нее не уйти, сир, — сказал Дриниан. — Через минуту она нас догонит.
Путешественники затаили дыхание, наблюдая за поверхностью моря. Очень неприятно знать, что за тобою гонится кто-то неведомый, будь это на суше или на море. Но то, чем оказался этот “кто-то”, было намного хуже и опаснее всего, что они могли вообразить. Внезапно на расстоянии каких-нибудь десяти или пятнадцати ярдов от левого борта из воды высунулась огромная, чудовищно мерзкая голова. Мутно-зеленая, она была густо усеяна красными и пурпурными крапинками везде, кроме шеи, покрытой плотно прилегающей чешуей, наподобие рыбьей. Голова походила на лошадиную, только без ушей и раз в десять больше. Резко выделялись огромные выпученные глаза, явно приспособленные видеть во мраке океанских пучин, и огромная разинутая пасть с двойным рядом чудовищно острых зубов, по форме похожих на рыбьи.
Голова начала медленно подниматься вверх, вслед за нею из воды вытягивалось то, что они поначалу приняли за толстую шею чудовища. Только шея эта все тянулась и тянулась, и ей, казалось, не будет конца. И все поняли: это не шея, а туловище. Им посчастливилось, если только слово “посчастливилось” применимо к данному случаю, увидеть то, что так жадно искало множество людей — гигантского Морского Змея. Те блестящие округлые предметы, которые тянулись вслед за его головой, оказались лишь извивами его хвоста, выступающими над поверхностью воды. Все смотрели на Змея как зачарованные, а он поднимался над водою все выше и выше. Голова чудовища покачивалась уже над мачтой “Утренней зари”.
Палубу заполнили вооруженные люди, но до чудовища нельзя было дотянуться ни мечами, ни копьями.
— Стреляйте! Стреляйте же! — закричал командир лучников, и несколько человек повиновались приказу. Но стрелы отскакивали от Морского Змея, как будто на нем была не шкура, а гладкая стальная броня. Голова перестала тянуться вверх и уставилась на людей огромными, пустыми, неподвижными глазами. Настала страшная минута тишины, все с ужасом ждали, что голова обрушится на них с высоты, а жуткие зубы примутся рвать и терзать их.
Но бросаться на них Змей не стал. Вытянув голову примерно на ярд выше мачты, он начал тянуть ее уже не вверх, а поперек корабля, направо, пока не дотянулся до фальшборта с той стороны; здесь шея снова изогнулась, голова пошла уже вниз и опустилась, но не на палубу, заполненную людьми, а в воду за бортом. Тело Змея, как арка, выгнулось дугой над кораблем. Арка почти сразу же начала уменьшаться, стягиваться, и Змей уже вот-вот должен был коснуться правого борта “Утренней зари”.
Юстас, который теперь не упускал ни единого случая показать себя с хорошей стороны и обычно преуспевал в этом, если только дождь или неудачи в шахматах не ввергали его в прежнее состояние, решился на первый в своей жизни по-настоящему смелый поступок. Теперь он тоже носил меч, который ему одолжил Каспиан (это был запасной меч и, по правде сказать, отнюдь не самой лучшей работы), и как только тело змея оказалось по правому борту в пределах досягаемости, он вспрыгнул на фальшборт и принялся наотмашь рубить Змея мечом. Правда, после третьего или четвертого удара меч сломался, но признаем, что для новичка Юстас вел себя просто отлично.
Остальные были готовы последовать примеру Юстаса и непременно сделали бы это, если бы Рипишиппи вдруг не закричал:
— Не рубите его! С ним не надо драться! Его надо спихнуть!
Это было такое неслыханное дело, чтобы Предводитель Мышей советовал не драться, что даже в тот ужасный миг все поразились и в недоумении уставились на него. А Рипишиппи вспрыгнул на фальшборт и, оказавшись прямо перед Змеем, уперся маленькой пушистой спинкой в его чудовищную спину, покрытую чешуей и слизью. Натужившись, он начал толкать Змея к корме, как будто всерьез верил, что может сдвинуть эту махину. Но люди моментально поняли, что от них требуется, и кинулись ему на помощь. А когда через минуту по левому борту снова вынырнула голова Змея, но уже затылком к кораблю, все поняли, в чем состоит опасность и что надо делать.
Чудовище хотело охватить “Утреннюю зарю” петлей своего тела и стягивать ее до тех пор, пока корабль не будет раздавлен и не превратится в крошево обломков, а потом вылавливать людей по одному из воды и пожирать их. Единственный их шанс на спасение состоял в том, чтобы не давать этой петле сомкнуться на корпусе и проталкивать тело Змея к корме, пока он не соскользнет с корабля. Или, если смотреть на это с несколько иной точки зрения, вытолкнуть корабль из петли вперед.
Один Рипишиппи, конечно, с таким же успехом мог бы попытаться поднять на себе кафедральный собор; но он пихал и толкал с таким отчаянным напряжением, что едва не убил себя, пока рядом не встали все сильные мужчины и не навалились на тело чудовища. Никто не отдавал команд, но весь экипаж разделился на две равные части и стал вдоль бортов корабля — весь, кроме Люси и Рипишиппи, потерявшего сознание. Каждый изо всех сил напирал на спину впереди стоящего, таким образом напор и вес всей шеренги приходился на последнего, который и толкал Змея с таким напряжением, что в любое мгновение мог проститься с жизнью. В течение нескольких мучительных секунд все эти усилия, казалось, гасли в глухой грома-де змеиного тела. Секунды казались бесконечными часами, трещали кости и суставы, пот заливал глаза, дыхание переходило в хрип и почти прерывалось.
И вдруг, спустя чуть ли не целую вечность, тело чудовища сдвинулось. Все увидели, что петля отстоит заметно дальше от мачты и ближе к корме, чем прежде. Но зато и сама петля стала заметно уже. Страшная опасность приблизилась вплотную. Успеют ли они столкнуть петлю за корму или она уже стянута так туго, что вот-вот раздавит корпус? Казалось, это случится через мгновение, всего какие-то дюймы отделяли чудовище от перил кормы. С дюжину матросов вспрыгнули на полуют — отсюда толкать было намного легче. Тело Змея опустилось уже так низко, что в него можно было упираться, стоя на палубе. Они могли еще успеть. Дело пошло веселее, надежда оживала в сердцах людей, удваивая их силы, но тут они вспомнили про загнутый вверх хвост дракона, который украшал корму “Утренней зари”. Пропихнуть живую петлю по этому хвосту было невозможно.
— Топор! — прохрипел Каспиан. — И толкайте сильнее!
Его услышала Люси, наблюдавшая за кормой и драконьим хвостом. К счастью, она хорошо знала, где что лежит. Нескольких секунд ей хватило, чтобы оказаться внизу, найти топор и стремительно взбежать вверх по лестнице. В тот самый момент, когда она бежала к корме, раздался оглушительный треск, как будто рухнуло огромное дерево. Корабль ошеломленно завертелся на месте, потом рванулся вперед и стремительно понесся по волнам. Трудно сказать, что случилось: то ли Змея толкнули особенно сильно, то ли, оказавшись слишком близко к корме, он сам сдуру решил захлестнуть петлю именно вокруг драконьего хвоста, но в результате резной золоченый хвост обломился у самого основания, и корабль вырвался на свободу.
Все выложились полностью и даже не смогли увидеть того, что видела Люси. В воде, всего в нескольких ярдах от кормы, петля из тела Змея стремительно стягивалась, становясь все уже и уже, пока Змей с плеском не исчез под водою. Люси потом рассказывала — хотя в тот момент она находилась в состоянии страшного возбуждения, и это вполне могло ей почудиться, — что с морды чудовища не сходило выражение идиотского самодовольства. Но, бесспорно, животное попалось действительно на редкость тупое, и вместо того, чтобы сразу пуститься вдогонку за кораблем, оно отвернулось от “Утренней зари” и принялось обнюхивать свое тело, явно в полной уверенности, что где-то возле него должны плавать обломки корабля. Один-то обломок Змей нашел — отломленный драконий хвост — и, не торопясь, занялся им.