– Тётя Юули, – спросила она, – со скольких лет дети могут полоть?
– Ну, так лет с пяти, – сказала тётя Юули.
Обед
Пилле-Рийн сидела на воротах тёти Юули и ждала, когда появится стадо. Она смотрела в сторону леса Лоху. Оттуда, с пастбища, пойдут коровы и впереди старая Кирьяк. Старая Кирьяк всегда идёт впереди стада и всюду суёт свой нос, в каждую щель изгороди. Схватит пучок травы и идёт дальше, жуёт. Лийза говорит, что Кирьяк передовик, она даёт двадцать пять литров молока в день. Вот она и может всюду совать свой нос.
А вообще-то коровы не злые, только их очень много. Пилле-Рийн знает сколько – пятьдесят восемь. И как это Лийза гонит их одна? А ещё Лийза умеет полоть и картошку варить умеет. Скоро Пилле-Рийн тоже всему этому научится.
И вот со стороны Лоху показалось стадо. Коровы подошли к воротам, и внизу, у ног Пилле-Рийн, поплыли их широкие чёрные с белым спины. За стадом шла Лийза с длинным прутом в руке. Пилле-Рийн слезла с ворот, тоже взяла прут и пошла рядом с Лийзой. Лийза знала, что Пилле-Рийн её ждёт. Даже здороваться не надо было. Они шли, махали прутьями и кричали:
– Куда!
– Смотри у меня!
– Пошла!
– Вот я тебе!
Когда уже стала видна изгородь коровника, старая Кирьяк побежала и все коровы – за ней. Им, наверное, поскорее хотелось попить. Девочки тоже побежали и вошли за загородку вслед за коровами. Там уже была мама Лийзы и ещё три доярки.
Доярка тётя Мари понравилась Пилле-Рийн больше всех.
потому что она была такая молодая и весёлая. Тётя Мари лила воду из пруда в жёлоб, а по желобу вода бежала в длинное корыто. Те коровы, что не поместились на берегу пруда, пили из жёлоба.
Иногда в ведро попадалась лягушка, тогда её Пилле-Рийн. Они с Лийзой разглядывали лягушку, потом давали ей имя и отпускали. И тётя Мари помогала выдумывать имена. Там была лягушка Розалия, лягушка Юрка, лягушка Расмус…
Когда коров стали доить, Лийза и Пилле-Рийн стояли тут же. А когда тётя Мари стала доить старую Кирьяк, она дала попробовать Лийзе. И Лийза доила совсем как большая.
А молоко так пенится, и струйки ударяются о подойник – кхх-кхх!
Потом тётя Мари позволила Пилле-Рийн тоже немного подоить. Пилле-Рийн села на скамейку, и это было так странно: соски у коровы были мягкие, и никакой косточки там внутри не было. Молоко шло, но почему-то всё попадало в рукав свитера и на землю.
А потом вдруг пошло почти гладко – кхх-кхх, кхх-кхх…
Мама Лийзы и тётя Мари смотрели, как Пилле-Рийн доит, и говорили, что из неё может выйти доярка что надо, если несколько лет поупражняться.
Вечер
Вечером жёлтые ноготки все свои лепестки собирают в зелёный домик. А яблоне нечего собирать, потому что она отцвела. Зато у неё среди листьев маленькие яблоки. Пилле-Рийн на них уже насмотрелась и некоторые даже надкусила, потому что яблоня низкая и ветки её почти на земле, так что яблоки легко достать.
Мама говорит, что Пилле-Рийн должна ложиться вместе с жёлтыми ноготками, чтобы яблоки могли ночью спокойно расти и не бояться, что Пилле-Рийн увидит и съест те, которые побольше. А папа сказал, что зелёные яблоки в животе будут громко звать на помощь, потому что у них было полное право расти дальше.
И дни теперь раньше закрывают свои лепестки, и сумерки входят в сад и в комнату. Потому что уже август – месяц плодов.
Пилле-Рийн уложили в кровать. Папа велел ей быстро закрыть глаза и постараться, чтобы сон пришёл раньше, чем тётя Юули подоит корову. А сам ушёл из дому. И мама вместе с ним.
Пилле-Рийн осталась одна. Из сеней ещё донеслись шаги, скрипнула дверь, было слышно, как мама и папа прошли мимо окна и папа тронул рукой ветку яблони. Потом стало тихо. Только часы тикали громким голосом.
Пилле-Рийн прижала к себе куклу Анне и сказала ей:
– Ты глупая, если боишься. Потому что кикимор вообще нет.
Потом чуточку помолчала и добавила:
– А чужие собаки не могут войти, ты ведь слышала, что папа закрыл дверь.
А часы стучали всё громче, точно у них колотилось сердце.
Пилле-Рийн приложила губы к уху Анне и сказала:
– Усни. Тогда яблоки будут расти.
Вдруг часы заскрипели, и Пилле-Рийн испугалась. Но они ничего плохого не сделали, только пробили: бомм!
И Пилле-Рийн сказала Анне:
– Ты зря испугалась. Часы отбили от часа кусок, и теперь осталась половинка.
Пилле-Рийн уселась на кровати и увидела, что по стене, рядом с окном, движутся странные чёрные пятна вперемежку с белыми. Она подтянула одеяло повыше и сказала Анне:
– Ты не бойся. Это луна. Она светит сквозь ветки яблони. А то, что прыгает по стене, – это тени.
За окном стояла яблоня. Даже яблоки были видны, потому что ещё не совсем стемнело. Пилле-Рийн сказала Анне:
– Хочешь, я покажу тебе, как растут яблоки. Это можно увидеть только ночью. – Она взяла куклу под мышку, вылезла из постели и пошла на цыпочках к окну.
Тут было лучше. И светлее было тоже. И по другую сторону стекла качалась ветка яблони. На ней было два яблока.
Пилле-Рийн усадила Анне на подоконник, а сама забралась с ногами на стол, что стоял у окна, и на ноги натянула ночную рубашку. Она прижала нос к стеклу и долго рассматривала ветку яблони и яблоки. Одно было маленькое и зелёное, а другое – с кулак Пилле-Рийн – было уже с розоватой щекой.
Вдруг Пилле-Рийн испугалась и поскорее отлепила нос от стекла. На хвостике розоватого яблока сидел большой блестящий жук.
Пилле-Рийн взяла Анне под мышку и сказала:
– Этот жук ничего плохого не сделает. И потом, он за
стеклом. Смотри, это он и надувает яблоко через хвостик – видишь, какое оно большое. Только нос к стеклу не прижимай, потому что некрасиво прижимать нос к стеклу.
А большой жук всё сидел и сидел на яблоке, и качался вместе с веткой, и блестел при свете луны.
Пилле-Рийн сказала Анне:
– А плакать я тебе не позволю. В сказочной стране у каждого яблока свой жук, который его надувает. Пойдём спать, а то жук нас боится, и яблоко не может расти.
Но Пилле-Рийн не успел слезть со стола. На крыльце задребезжал подойник тёти Юули, и сладко скрипнула дверь. И вместе с тётей Юули в комнату вошёл запах свежего сена. А руки её пахли парным молоком, когда оно обняла Пилле-Рийн. И Пилле-Рийн заплакала неизвестно почему.
Потом она лежала в постели, и кругом было тихо. Часы не стучали. Их голоса совсем не было слышно.
Пилле-Рийн, наверное, задремала. А может, это было наяву, но она увидела, как большой жук улетел вместе с яблоком. И сквозь его жужжание было слышно, как тётя Юули зовёт кошку пить молоко:
– Кис-кис-кис.
Путешествие с воздушными шарами
Часы
Пилле-Рийн скакала перед домом Юри: так-так-так – били прыгалки об асфальт. Она уже раз десять проскакала мимо окна, но Юри не было видно. А кухонная занавеска была сдвинута, и окно открыто.
Тогда Пилле-Рийн провела ручкой прыгалки по жёлтому забору: тыт-тыт-тыт-тыт – протарахтел забор.
Кошка, что жила в квартире напротив Юри, встала со ступеньки, зевнула, выгнула спину и снова улеглась в солнечном пятне.
Пилле-Рийн больше не выдержала. Она вошла в ворота и крикнула:
– Юри, выходи!
Никто не ответил. Пилле-Рийн крикнула ещё раз, погромче. Из окна высунул голову папа Юри. Пилле-Рийн испугалась. Папа Юри работает на железной дороге, и если он днём дома, значит, у него ночная смена, и он должен спать. Мама Пилле-Рийн говорила, что тогда к Юри нельзя ходить, – ведь если папа Юри не отдохнёт, он может завести поезд в канаву. Пилле-Рийн испуганно замолчала.
– Что, Пилле? – спросил папа Юри. Папа Юри всегда говорил Пилле, а не Пилле-Рийн.
– А Юри выйдет? – спросила Пилле-Рийн.
– Его нет дома, – сказал папа Юри.
– А когда вернётся, выйдет?
– Не знаю. Юри чинит часы.
– Как – часы? – удивилась Пилле-Рийн. – Разве он умеет?
– Старые часы. Говорит, что это пустяки. Вечером соберёт, и готово, – сказал папа Юри.
На это Пилле-Рийн не знала, что сказать. А почему бы ему не уметь? Может быть, и умеет.
Папа Юри отошёл от окна, а Пилле-Рийн упрыгала на улицу.
И вдруг Юри сам показался из-за угла.
– Ты гулять выйдешь? – спросила его Пилле-Рийн ещё издалека.
– Не знаю, – сказал Юри. – Наверное, нет. Я часы чиню.
– Выходи, – сказала Пилле-Рийн. – На улице чини.
– Я не знаю, – сказал Юри. – Песок может попасть. Ну ладно.
Они вместе вошли во двор Юри и остановились у крыльца. Юри вытащил из кармана коробку «Казбека».
– Ясь, уходи, – сказал он коту. – Брысь. Кот выгнул спину и убежал.
Тогда Юри открыл коробку. Там были всякие колесики и винтики, и маленький часовой ключ, как у дедушки, и циферблат. Юри вынул из кармана маленький нож и стал скоблить эти колесики.
– Тут больше и делать нечего, только почистить и собрать,- сказал он. – Хочешь, я приведу эти часы в порядок и дам их тебе?
У Пилле-Рийн даже сердце заколотилось. Она достала из кармана передника красный носовой платок и дала Юри.
– На, бери, им можно протереть. Он совсем чистый.
– Положи на угол ступеньки, – сказал Юри.
– Знаешь, – сказала Пилле-Рийн,- у меня есть конфета с белым медведем, хочешь, принесу?
И побежала к себе во двор, где на подоконнике подвального окна лежала завёрнутая в пёстрый лоскут конфета. Она развернула лоскут и дала конфету Юри.
– Я могу тебе ещё жёлтый шарик дать, – сказала Пилле-Рийн. – Завтра принесу.
Юри откусил половину конфеты, а другую половину дал Пилле-Рийн. Потом он снова занялся часами.
– Ну, к вечеру будет сделано. А Пилле-Рийн сказала:
– Давай так: один день часы будут у меня, а другой у тебя, ладно?
– Как хочешь, – сказал Юри. – Но ты можешь взять их и насовсем.
Месяц Пилле-Рийн
Взрослые люди всегда хорошие. По крайней мере, они знают, как быть хорошими, и поэтому учат детей: делайте так и не делайте эдак.
Пилле-Рийн средняя, потому что иногда она хорошая, а иногда плохая. Она бывает нарочно плохая – когда капризничает, но чаще она плохая нечаянно. А хорошая всегда нечаянно и только изредка – нарочно, когда хочет за это что-нибудь получить.
У взрослых людей за то, что они хорошие, есть всякие красивые вещи.
У мамы – светло-жёлтая тонкая чашка, у папы – фотоаппарат, у тёти Юули – белая собака Туке, которая лает на каждого чужого человека, а тёте Юули ничего не делает.
У папы, и у мамы, и у тёти Юули за то, что они хорошие, у каждого есть свой месяц.
Папин месяц август, потому что папу зовут Август. Мамин месяц май, потому что у неё, оказывается, есть имя, и это имя – Майя.
Раньше Пилле-Рийн вообще не знала, что у мам есть имена, но летом узнала, потому что тётя Юули называла маму по имени.
У тёти Юули тоже есть свой месяц – июль.
Только у Пилле-Рийн нет месяца, и это очень обидно. Правда, папа сказал, что если Пилле-Рийн будет хорошей девочкой и будет есть как следует, то он попросит, чтобы тому месяцу, который в небе, дали имя Пилле-Рийн, потому что он до сих пор без имени, как Пилле-Рийн без месяца.
Три воздушных шара
Теперь этот день уже прошёл, но остались воздушные шары, и вот дедушка привязывает их к гвоздю за окном, чтобы им было прохладно и чтобы они не лопнули.
Воздушные шары кажутся Пилле-Рийн такими же праздничными, как и весь сегодняшний день. Хотя начался он совсем худо.
Но ведь и шары были совсем худые и жалкие, когда дедушка их принёс и они были ещё не надутые.
В этот день был парад, потому что это был Октябрьский праздник, хотя теперь уже ноябрь. Папа и мама не захотели взять Пилле-Рийн с собой на парад и сказали, что она ещё маленькая, а погода холодная. А сами ушли.
Пилле-Рийн сидела одна на своём белом стуле и плакала для собаки Понту. Как вдруг у входной двери прозвенел звонок.
Звонок! Пилле-Рийн сразу догадалась, кто это пришёл.
Она схватила Понту за хвост и помчалась в переднюю. А звонок прозвенел ещё раз: тнрр-тнрр…
Пилле-Рийн приложила ухо к двери и притаилась.
За дверью кто-то очень знакомо кашлянул, и Пилле-Рийн бросила Понту и крикнула в замочную скважину:
– Кто стучит ко мне в окно? – Хотя в окно ведь не стучали, потому что до окна Пилле-Рийн никому не дотянуться.
А грубый голос за дверью ответил:
– Это я, твоя мама-козочка, я принесла тебе молока!
Тогда Пилле-Рийн засмеялась и крикнула:
– Ты ведь де, ты ведь ду, ты ведь шка, ты ведь дедушка Пилле-Рийн!
И Пилле-Рийн открыла дверь.
А дальше всё пошло весело и без слез.
Дедушка вынул из кармана воздушные шары, только они были сначала смешные и сморщенные, и надул их. Один был синий, другой красный, третий жёлтый. Красный – самый большой. Потом дедушка сказал:
– Ну, мальчик, надевай брюки! – хотя ведь Пилле-Рийн была девочка.
Пилле-Рийн надела пальто и шапку. А папе и маме они вместе написали записку:
Обед в духовке. Будьте хорошими детьми и не шалите.
Мы пошли на парад. Дед и Пилле-Рийн.
Хотя обеда в духовке не было, а папа и мама ведь были взрослые, а не дети.
Пилле-Рийн с дедушкой пошли к поезду.
Это была электричка. Все вагоны снаружи были зелёные и блестящие, а внутри жёлтые. Пилле-Рийн никогда не ездила на таком поезде. А может, он был потому такой новый, что Пилле-Рийн ехала на парад.
В городе, сразу у вокзала, началось интересное.
Дедушка поднял Пилле-Рийн к себе на плечи, Пилле-Рийн подняла над головой воздушные шары. Улица была полна людьми, она вся плыла и
качалась, и Пилле-Рийн плыла и качалась над улицей, рядом с красными флагами, цветами и воздушными шарами. Впереди гремел и сверкал оркестр. Дедушка знал, куда идти, и скоро отыскал людей со своей работы, и все улыбались Пилле-Рийн, и дедушка был такой праздничный и сказал, что сегодня день рождения целого мира.
Потом колонна двинулась с места, и шары Пилле-Рийн запрыгали вверх и вниз. У щеки Пилле-Рийн плыл и шелестел на ветру флаг, так близко, что она могла его потрогать рукой.
Громко звучала музыка, по обеим сторонам улицы стояли дети и с ними много взрослых людей, и все махала воздушными шарами и флажками и хлопали в ладоши, и было так весело, что Пилле-Рийн время смеялась
На краю площади было что-то такое, как огромный стол. И дедушка сказал, что это трибуна. Там кричали: «Да здравствует!» И когда второй раз кричали. Пилле-Рийн кричала тоже.
Потом шествие кончилось. Только позади еще слышалась музыка, и было видно, как идут, плывут, качаются флаги.
Дедушка поставил Пилле-Рийн на землю, и они пошли и сели на скамейку. И дедушка рассказал Пилле-Рийн, почему Октябрьские праздники в ноябре. Получалось так, что по старому календарю сейчас октябрь. Но как это так получилось, Пилле-Рийн не совсем поняла. Дедушка сказал, что он всё это расскажет снова, когда Пилле-Рийн будет ходить в школу.
Новогодний вечер
Елочные украшения
Пилле-Рийн и дедушка шли по улице.