Между Солнцем и Землей проходила Луна, тень Луны стремительно скользила по Земле.
Люди очень боялись этой лунной тени. Считалось, что она предвещает беду.
Солнечное затмение описывает древний русский поэт в «Слове о полку Игореве».
Очень перепугались французы, когда астрономы предсказали на 21 августа 1560 года пришествие лунной тени.
Паника распространилась в народе.
Одни ожидали падения государства, другие — потопа, который поглотит вселенную, третьи — чумы.
Все спешили исповедоваться, церкви ломились от массы людей; и один католический священник объявил своим прихожанам, что ввиду громадного стечения кающихся затмение откладывается на две недели.
Иногда Земля становится между Луной и Солнцем, и тогда на Луну ложится тень Земли. Получается лунное затмение.
Говорят, что тень Земли спасла жизнь Колумбу.
Местные жители восстали против испанских завоевателей, и Колумб со своим маленьким отрядом был на волосок от гибели.
Но тут, на счастье, подвернулось лунное затмение.
Оно должно было наступить через несколько часов, и Колумб пригрозил жителям, что отберет у них Луну, если они не покорятся. Жители не поверили, но затмение наступило. Жители бросились умолять не лишать их лунного света.
Колумб сжалился и отдал им Луну, и примирение состоялось.
Как-то в старину в одном кабачке зашел спор о том, какую форму имеет Земля. Мнения расходились.
— Земля — это квадратный блин, — с жаром утверждает один посетитель.
— А по-моему, блин треугольный, — твердит другой.
— Зачем спорить зря, — сказал подвернувшийся тут астроном. — Сходим и посмотрим.
— Но Землю не обнять человеческим глазом…
— Но глаза обнимут ее тень. Скоро будет лунное затмение. Тень Земли упадет на лунный диск, словно тень головы на эту тарелку, и тогда мы увидим, каких очертаний тень отбрасывает Земля.
И они пошли смотреть лунное затмение.
Они во все глаза смотрели на Луну и старались увидеть квадрат или треугольник.
Край большого теневого круга наползал на лунный диск, и все поняли, что Земля кругла.
Запечатленная тень
В XVIII веке во Франции придворная знать до того много тратила на роскошь и увеселения, что финансы страны стали трещать и министру финансов Этьену де Силуэт пришлось урезонивать богачей грозными речами.
Министр призывал экономить на всем, даже на портретах.
Надо сказать, что портреты в те времена стоили страшно дорого. Фотографии тогда не было, и портреты заказывали искусным живописцам.
Один французский художник вспомнил древнюю китайскую выдумку.
Китайцы давно заметили, что тень человека на стене удивительно схожа с оригиналом, особенно когда человек стоит в профиль, и если бы эту тень поймать и вставить в рамку, получился бы прекрасный портрет.
Художник по примеру китайцев стал ловить людские тени, делать из них портреты и на этом деле приобрел много заказчиков.
Заказчик смирно сидел перед белым листом бумаги, а художник прилежно обводил карандашом его тень.
Карандашный обвод внутри заливался черной тушью.
Угольно-черная тень навсегда запечатлевалась на бумажном листе. Бумагу вставляли в рамку и вешали на стену, как портрет.
Это были такие дешевые портреты, что салонные остряки окрестили их по имени бережливого министра — портретами а ля Силуэт.
Министр умер, про министра забыли, а черные профили продолжали красоваться на стенах, и название «силуэт» осталось.
На древней китайской выдумке появился французский ярлык.
Силуэты были в большой моде, их уменьшали до карманных размеров и носили с собой.
А когда Вертер глядел на портрет Лотты, он глядел на маленькую пойманную тень, которую хранил у себя на груди.
Тени и статуи
Рассказывают, что скульптура родилась из тени. Дочь гончара обвела на камне углем тень своего возлюбленного, отец налепил в обводе глину и обжег камень на костре вместе с горшками. Получился барельеф, выпуклое изображение, вроде тех, что оттиснуты на монетах.
Это наивная история. Вряд ли так было на самом деле.
Все же нельзя, говоря о статуях, не упомянуть о тенях.
Когда рассматриваешь древнюю скульптуру, бросается в глаза, что в Египте и Ассирии было много барельефов и мало статуй. В Греции, наоборот, появляется множество статуй и заметно исчезают барельефы.
Почему так получалось?
Кое-кто считал, что дело здесь только в уменье людей: барельефы, мол, делать гораздо проще, чем статуи.
Но чем дольше размышляли над этим вопросом, тем больше убеждались, что виновны здесь не только люди, но и тени и что статуй не могло быть много под жестоким египетским солнцем, в стране резких и черных теней.
Барельефы под этим солнцем казались четкими, как гравюры. Каждая выпуклость прекрасно очерчивалась тенью, каждая мелочь была в чести и на виду.
Ну, а статую Аполлона нельзя было поставить под прямые лучи африканского солнца: у нее оказались бы черные пальцы, словно выпачканные в чернилах, темные страшные глазницы, а под носом — черная клякса, как забавные усики.
В Греции было другое солнце, другие тени.
В небе Греции плыли тонкие облака, и солнце сквозь легкую тень облаков светило мягким, рассеянным светом.
Тени были такими прозрачными и бледными, что барельефы теряли свою четкость, бледнели и пропадали на фоне белых стен.
Но зато ничто не уродовало статуй.
Высоким было искусство греческих скульпторов, но им помогали тени, и строгость линий подкреплялась гармонией теней.
И выходит, что и тени шепчут свою волю людям и что люди устанавливают законы своего искусства, считаясь и с законами теней.
Борьба теней
Писатель М. Ильин рассказывает в одной из своих книжек о великой войне, которую ведут в лесу различные породы деревьев.
Привожу его рассказ дословно, потому что не могу рассказать лучше:
«Ель и осина, например, всегда во вражде. Ель любит тень, осина — свет.
В еловом лесу осина таится под ногами в виде крошечных побегов, тенистая ель не дает ей ходу.
Но когда человек вырубает еловый лес, осина сразу оживает на ярком свету и начинает расти не по дням, а по часам.
Все вокруг быстро меняется. Погибают тенелюбивые мхи, которые росли у подножья елей. Чахнут от яркого солнца малолетние елочки, которые люди пощадили при порубке, потому что они еще слишком малы. Пока живы были их матери — большие ели, маленьким елочкам хорошо жилось в тени их широких зеленых юбок. Оставшись без защиты от солнца, елочки хиреют и сохнут.
Зато осина празднует победу. Раньше она ловила только те капли света, которые случайно роняла на землю ее соперница ель. Но ель вырубили, и осина стала хозяйкой.
И вот на месте темного елового леса возникает сквозной и светлый осиновый лес.
Но время идет. Время — великий работник. Понемногу, незаметно, но перестраивает лесной дом. Все выше поднимаются осины, все теснее смыкаются их верхушки. Тень у их ног, которая была сквозной и редкой вначале, делается все гуще и темнее. Осина осталась победительницей, но для нее в самой победе — гибель.
Никогда не бывало, чтобы человека погубила его собственная тень, а в жизни деревьев это бывает. В тени осины оживает враг — ель, которая так же любит тень, как осина свет. Скоро вся земля покрывается зелено-колючей щеткой маленьких елок. Еще несколько десятков лет, и вершины елок догоняют вершины осин. Светлую зелень осин прорывают остроконечные темные верхушки елей. Ели поднимаются все выше, и вот уже их густая темная хвоя заслоняет от солнца листву осин.
Тут осине конец. В тени ели она начинает сохнуть. Ель вступает в свои права. Еловый лес занимает свое старое место».
Так воюют породы деревьев в лесу, разя друг друга призрачным оружием теней.
Стратегию и тактику этой войны изучают лесоводы, возводящие лесные полосы, преобразующие природу.
Мичуринская наука учит, что враждуют в лесу лишь деревья различных пород. Деревья одной породы не мешают друг другу.
Трудно вырастить в чистом поле одинокий дубок. У него на первых порах?акая редкая тень, что не может заглушить по соседству солнцелюбивые сорные травы. Травы буйно тянутся вверх и душат дубок, любящий расти с незатененной верхушкой.
Академик Лысенко начал садить желуди гнездами; и когда из них вытягиваются маленькие дубки, ростки быстро смыкаются кронами, соединяя свои тени, и разят сорняки общим оружием.
Лесоводы, терпеливо возводящие сложное здание леса, подчиняют своим задачам не только борьбу корней, вцепившихся в землю, но и борьбу теней, бестелесным ковром разостлавшихся по земле.
О пузырях
Загадка
Пузыри и пузырьки
Если заходит речь о крушении человеческих планов или о гибели надежд, красивых, но несбыточных, говорится: они лопнули, как мыльный пузырь.
Недолог век мыльного пузыря.
Взлетает пузырь большой и радужный, и — ах! — все кончено… Падает на пол маленькая мутная капля.
Но вот что проделали: сунули в горло бутылки соломинку и выдули внутри пузатый мыльный пузырь. Затем закупорили бутылку пробкой и тихонько поставили в шкаф.
Заглянули через час — пузырь цел. Поглядели через сутки — пузырь на месте. Через неделю снова проверили — жив пузырь.
Больше месяца прожил пузырь в бутылке, пока не лопнул.
А бывало, что десятки лет пузыри жили в бутылках, — так пишут в книгах.
Может ли тысячу лет прожить пузырь?
Смотря какой.
Если стеклянный, то может.
Стекло известно очень давно, и в старину стекольщики работали так, как гончары. Натыкали на палку ком раскаленного стекла и лепили из него, как из глины. Получались грязные, некрасивые вещи. Тонкостенных вещей тогда делать не умели.
В первом веке нашей эры кто-то из римлян сделал железную соломинку — длинную тонкую трубку с расширением на конце.
Неизвестно, что его надоумило — может быть, младенец, пускающий ртом пузыри, — только мастер подцепил своей трубкой сверкающую каплю расплавленного стекла и выдул большой раскаленный пузырь, ослепительный, как солнце.
Пузырь охладился, и «солнце» превратилось в графин.
Выдувание пузырей стало тончайшим художеством — стеклодувным ремеслом.
Мастера выдували причудливые пузыри — кувшины в виде рыб, зверей, людских фигур.
Они выдували их в специальные железные формы, как мыльные Пузыри в бутылки. Стеклянный пузырь вспухал внутри формы и плотно облегал ее стенки, как подкладка. Застывая, пузырь навсегда сохранял очертания формы. Форму разбирали, и вынимали готовый кувшин.
Случалось, что десятки мастеров, надсаживаясь из последних сил, вместе выдували чудовищный пузырь, килограммов в сто весом. Получалась стеклянная винная бочка такой величины, что в ней свободно мог бы поместиться взрослый человек.
Долог век стеклянных пузырей — короток век стеклодувов.
Стеклодув дует в трубку с одного конца, а пузырь, сжимаясь, с другого: кто кого пересилит.
Чуть сорвется дыхание, и сейчас же ворвется в легкие огненный вздох пузыря. К сорока пяти годам стеклодув — полный инвалид.
На заводах теперь машины-автоматы делают колбы, флаконы, бутылки.
Машины похожи на гигантские карусели, способные прокатить пятнадцать слонов. Но дышат эти машины так же осторожно и чутко, как дышит флейтист.
Посетители останавливаются, потрясенные сложностью машин.
— Что за вещи делает это чудовище?
— Оно дует пузырьки, — улыбается механик. — Миллион пузырьков в сутки.
Гибельные пузыри
Пробка — в потолок. И сейчас же стая искристых пузырьков стремглав всплывает вверх. Они распухают, теснят, плющат друг друга.
Мгновенье — и бутылка наполняется ворохом радужных пленок. И тогда через горло начинает хлестать и растекаться белая пена.
Я смущенно ставлю бутылку на стол: половину бутылки лимонада расплескали пузыри.
— Не надо спешить, — улыбается инженер.
Вторую бутылку открывает он сам. Он тихонько тащит пробку и, когда открывается тонкая щелка, долго слушает, как свистит выходящий газ. И затем разливает по стаканам усмиренную газированную воду.
— Еще опаснее спешить, — говорит инженер, — когда сам превращаешься в подобие бутылки лимонада. Такое явление бывает при работе в кессоне, когда строишь что-нибудь прямо на речном дне.
Кессон похож на затонувший колокол величиной с многоэтажный дом. Краями он врезается в речное дно. Под колокол накачивают воздух. Воздух выжимает воду, и под колоколом обнажается речное дно. Внутрь спускаются землекопы. Они лопатами выбирают грунт с речного дна, а специальные трубы отсасывают песок наружу. Колокол зарывается все глубже и глубже. Постепенно врастает в дно гигантский кессон — подводное основание будущей постройки.
Опасно работать в кессоне. Только воздух сдерживает давление воды, стремящейся ворваться под колокол. Если бы вышел воздух, произошла бы катастрофа.
Хитрое дело впустить человека в кессон и при этом не выпустить воздух. Перед спуском в колокол устраивают проходную комнатку с двумя дверьми внутрь.
Человек затворяется в комнатке и ждет, пока подкачают воздух.
Надо, чтобы человек приспособился к необычно высокому давлению.
Тут происходят сложные явления.
Говоря грубо, давление вгоняет воздух в кровь, словно сжатый газ в газированную воду.
Люди работают в кессоне и не знают, что в их венах и артериях течет кровь, наполненная воздухом.
Раньше на это не очень обращали внимание, и случалось, что кессонщиков слишком быстро выпускали наружу.
Давление резко уменьшалось, человек хватался за грудь и падал мертвым.
Вся его кровь вскипала пузырьками, словно лимонад в разом откупоренной бутылке.
Пузыри закупоривали вены, разрывали тончайшие сосуды в мозгу.
Теперь людей подолгу задерживают в проходной, заставляя ждать, пока постепенно сбавят давление.
— …Так и я, — заключил инженер, — постепенно спускаю газ из-под пробки, по старой кессонной привычке. Мне, кессонщику, не очень приятно глядеть на эти губительные пузыри.
Пламя в пене22222.
Надвигается страшная опасность. Расширяются зрачки, бледнеют лица, леденеют сердца людей.
Тут является храбрый человек и говорит:
— Не робейте, друзья. Закидаем мыльными пузырями.
Как поверить такой похвальбе, если даже «шапками закидаем» звучит дерзко.
Но послушайте все по порядку.
Опасность эта — пожар. Речь идет о тушении пожаров.
Пламя заливают водой, засыпают песком, но бывает иная управа на пожары.
Пожары душат газами.
Объявляют газовую атаку. Напускают на пожар такой мертвящий газ, в котором огонь задыхается и гаснет.
Дело это не простое — трудно окутать газом даже костер.
В первую мировую войну солдаты кайзеровской Германии по приказу империалистов откупорили стальные баллоны и пустили удушливый газ на русские позиции. Грозное зеленоватое облако поползло к траншеям. Русских не удалось застать врасплох.