На другой день уходим в город рано утром. Мы спешим — в обед отход. Очень хочется взглянуть на центр города, пройтись по улицам и площадям его деловой части. И мы ускоряем шаг, хотя ноги мучительно болят: намяли еще вчера.
Миновав узкие окраинные улицы, выходим к зданию парламента. Около его металлической ограды расхаживают взад-вперед два смуглолицых солдата. Они внимательно осматривают редких прохожих и стискивают в руках короткие пистолеты-пулеметы. Солдаты мерно прохаживаются по тротуару, а на них с высокого гранитного пьедестала надменно смотрит один из завоевателей Сенегала, бронзовый французский генерал. На выпуклой его груди зеленеют медали и ордена. Усатое лицо, похожее на морду собаки из породы сенбернар, самодовольно. Генерал еще твердо стоит на своем пьедестале, а за его широкой спиной упряталось в тени пальм белое здание французского посольства, с потрепанным флагом, укрепленным на крыше.
Эта бронзовая фигура напротив президентского дворца очень символична. Мне вспомнилась Гвинея, тоже совсем недавно бывшая колонией Франции. Там, в столице Гвинеи — городе Конакри, бронзовые французские генералы и миссионеры покинули свои пьедесталы. Они валяются, уткнувшись носами и презрительно сжатыми губами в землю, на одном из старых кладбищ…
Трансатлантический разрез. Зона мертвых вод. Маленький фантастический мир. Удивительные находки. Охотники за морскими летучками. Как поймать акулу.
Кругом океан, а сверху небо. Рано утром, когда солнце еще не взошло, небосвод окрашен в нежнейшие розовато-зеленые тона. Постепенно, по мере того как за горизонтом поднимается солнце, небо загорается оранжево-желтым огнем. Но вот на востоке появляется ослепительная красная полоска — это солнце как любопытный глаз заглядывает в ожидающую его природу. Светило поднимается из-за горизонта тяжело, неохотя. В эти утренние минуты алый, как будто набрякший, переполненный жаром солнечный диск похож на перезрелый африканский помидор. Кажется, ткни в него чем-нибудь острым — и расплескается своим пламенным соком светило, обагрит весь мир жгучей влагой… Но нет, некому расплескать солнце, и оно, поднатужившись, вылезает на линию горизонта. Это не простая полоска океана — восточный горизонт для солнца как стартовая линия. А финиш — полоска горизонта на западе. Сделав еще одно усилие, солнце подбрасывает свое тяжелое тело вверх и начинает многочасовой бег по голубому полю небосвода.
Океан, небо и солнце. Изо дня в день вода, синева над головой, жгучие лучи, нацеленные в спины, головы, плечи.
Ни встречного судна, ни чаек — бескрайняя голубая пустыня.
Уже вторую неделю пересекаем мы Атлантический океан с северо-востока на юго-запад. Где-то очень далеко за кормой осталась душная, знойная Африка, далеко впереди — Южная Америка. В этих пустынных местах, где разрезает сейчас своим острым форштевнем теплые воды наша «Олекма», не проложены судоходные линии. В этих краях не встретишь рыбацких судов: слишком далеко от берега, сюда даже чайки не залетают.
Прошел уже месяц, как мы покинули порт. За месяц мы опять привыкли к тесным, душным каютам, к постоянно раскачивающейся, колеблющейся под ногами палубе. Кожа наша стала смуглой, желудки — вместительными, ладони — твердыми, мозолистыми. И если в первые дни дальнего похода нас, паучников, пугали гигантские морские порции борща и каши, то теперь мы съедаем все без остатка и иногда, после особенно тяжелой работы, заглядываем на камбуз с просьбой:
— Кокочка, а нельзя ли повторить?
И, как правило, судовой кок — добродушный и веселый Иван — охотно откликается на такую просьбу. Кок наш большой любитель музыки и песен. По вечерам вместе с камбузным матросом Аркадием он распевает песни под аккордеон и в такт щелкает ложками. Кок участвует во всех самодеятельных концертах и декламирует по судовому радио стихи. Хороший музыкальный парень Иван Корнищак. И камбуз содержит в порядке: все там блестит, сверкает. Но что-то не везет ему в этом рейсе, вернее, не ему, а нам: то суп недосолит, то второе пересолит. Когда ему об этом говорят, кок всегда оправдывается:
— Судно, ребята, качнуло, рука дрогнула — и соль в картошку бах! Невозможно работать, как по кочкам везут!
Если же обед получился хороший и рука кока не дрогнула, то Корнищак стоит в дверях камбуза и на матросские слова: «Спасибо, Ванюха» — вежливо кивает головой, украшенной поварским колпаком.
К сожалению, так бывает значительно реже. Чаще же, услышав гневные возгласы из салона, он оставляет в камбузе Аркадия, а сам уходит в каюту, валится на койку и делает вид, что спит…
Итак, месяц позади. Позади утомительные переходы по скованным льдами проливам, работы в Английском канале и Ирландском море, траления на пути в Дакар. Это все позади.
Теперь мы делаем очень важную и сложную работу: трансатлантический разрез.
Трансатлантический — значит через весь океан. От материка к материку. Мы делаем разрез — через Атлантический океан от Африки до Южной Америки.
Когда смотришь на океан, то кажется, будто вода в нем везде одинакова — синяя и горько-соленая. Но в различных частях океана и на различных глубинах свойства воды совершенно различные. Около устьев рек, впадающих в океан, вода опреснена. Опресняется она у берегов во время периода тропических дождей: дождевые воды скатываются с суши и смешиваются с океанической водой. На поверхности вода, прогреваемая солнцем, более теплая, нежели в глубине. В океане можно обнаружить холодные и теплые течения. Океаническая вода различается и по содержанию кислорода, фосфора и других химических элементов.
Рыбакам, ведущим промысел в морях и океанах, очень важно знать свойства воды промыслового района. Сардина, например, не переносит опресненных вод. Во время периода дождей косяки сардины поспешно покидают прибрежные, шельфовые участки океана, где эту рыбу обычно промышляют, и опускаются на глубины. В это время сардина очень плохо питается. Рыба находится как бы в полусонном состоянии. Кончился период дождей, и громадные косяки сардины устремляются к побережью, на мелководья. Здесь рыба находит для себя обильную пищу. Миллионы мельчайших живых организмов кишат в хорошо прогреваемых солнцем прибрежных участках океана.
Очень чутко относится рыба к содержанию в воде кислорода: та же сардина немедленно меняет место обитания, если процент кислорода в воде понизился.
Тунцы же — рыба, которую мы идем искать, — болезненно реагируют на изменение температуры воды и солености. Маловероятно, например, обнаружить тунцов в открытых океанических водах, где температура понизилась до плюс шестнадцати — восемнадцати градусов.
Рыбаки, особенно тунцеловы, должны отлично знать гидрологическую характеристику промыслового района. Если сельдь, морского окуня, скумбрию, ставриду, треску, сардину и некоторые другие виды промысловых рыб рыбаки успешно находят с помощью специальных поисковых приборов, то тунцов ни эхолотом, ни фишлупой в водной толще не обнаружишь. Ведь они скороходы. Если сардина или ставрида перемещается с места на место большими плотными косяками и медленно, то косяки тунцов очень разрежены и мчатся со скоростью до 20–30 миль в час.
Электрический глаз эхолота не успевает их заметить. Прибор не «пишет» рыбу.
Так как же искать тунцов?
Выше говорилось, что тунцеловы должны отлично знать, что из себя представляет промысловый район. Поэтому наше поисковое судно, которое послали в далекие широты, чтобы найти тунцов, делает трансатлантический разрез. Сделать разрез — это значит провести серию наблюдений, станций, расположенных по прямой линии с интервалами через определенное расстояние. Серия станций, разрезов позволяет познакомиться с водной массой района: определить содержание в воде солей, кислорода, фосфора, а также температуру на разных глубинах.
На этот раз нам попался огромный зубастый морской угорь. Извиваясь, он долго прыгал по палубе — угри очень живучи, — пока не попал в холодильную камеру. Угря заморозили, чтобы привезти в порт, в музей института.
Вылив в бутылку из металлического стаканчика улов, я уступаю место Хлыстову и Брянцеву, а сам спешу в лабораторию, чтобы повнимательнее рассмотреть содержимое банок.
— Личинку угря выловили! — такими словами встречает меня Виктор.