Князь, как узнал, что через его город проедут славянские учителя, собрал горожан и вышел им навстречу, пригласил погостить.
— Давно я слышал о ваших славных делах, — сказал братьям князь, — думал, не отправиться ли самому в Велеград, чтоб познакомиться с вами.
И Коцел поселил братьев в своих палатах.
— А скажи-ка мне, долго ты создавал свою азбуку? — спросил он Мефодия, как старшего из братьев.
— Об этом брата моего спрашивай, — улыбнулся Мефодий, — он создатель.
Князь удивился, но виду не подал.
— Создавал я ее три месяца, — ответил Константин, — а также всю жизнь.
«По ответу видно, что братья — люди мудрые, — подумал князь, — не зря о них расходится слава».
— Будете жить у меня, пока не научусь славянской письменности, — постановил он.
Учился князь Коцел с удовольствием. Прежде он знал латынь, прочел немало книг, привезенных из Рима.
Выучившись, князь отобрал пятьдесят учеников, смышленых и бойких, и отправил их вместе с братьями в Рим.
Уже много столетий Рим покупал, выпрашивал и даже воровал отовсюду кости всевозможных святых.
Вечный город стал огромным музеем. Почерневшие черепа, изуродованные кости мучеников за христианскую веру хранились в его храмах. Римляне считали, что эти останки спасают город от бед. Поглядеть на мощи приезжали паломники из дальних стран.
Чьи-то кости римская церковь выдавала за мощи ученика и друга Христа апостола Петра и неутомимого устроителя первых христианских общин Павла.
Останков следующих после Петра римских пап не было.
И вдруг Рим потрясло известие — из Моравии едут Константин Философ и его брат Мефодий. И везут они в подарок городу останки самого святого Климента, друга и ученика Петра.
Дороже подарка римской церкви быть не могло.
За останки святого Климента братья могли просить от римского папы многое.
Братья остановились в Венеции — богатом торговом городе.
Здесь стояло много судов из Константинополя и Солуни. На улицах братья слышали греческую речь. Теплое море лизало берег, осеннее солнце грело нежарко.
Папа, как только узнал, что братья добрались до Венеции, пригласил их немедленно в Рим.
Он писал, что ждет их как дорогих гостей.
Братья вместе с учениками двинулись по дорогам, которые мостили когда-то римские рабы, топтали кони легионеров.
Окаянный Фотий, заносчивый враг папы Николая, был повергнут, сослан. И это, конечно бы, должно было радовать папу.
Но папа Николай вдруг скоропостижно скончался. И пока братья были в пути между Венецией и Римом, уже новый человек, Адриан, стал папой.
— Встретит ли нас Адриан так же хорошо, как хотел Николай? — беспокоился Мефодий.
— Он встретит еще лучше, — отвечал младший брат.
Константин не ошибся.
На торжественную процессию собрались все городские священники. К ним присоединились заезжие люди и местные жители.
Процессия двинулась по улицам Рима и вышла за городские ворота.
Впереди несли большой крест, за ним шел сам Адриан в парадных одеждах, в руках у священников были зажженные свечи, церковные знамена. Следом шли простые римляне.
За городскими воротами процессия встретила Константина, Мефодия и славянских учеников.
Все они торжественно прошли по улицам Рима. Впереди несли останки святого Климента.
* * *
Впервые в истории церкви римский папа признал, что славянские книги тоже могут просвещать народ.
Константин вручил Адриану Библию, которую они переводили вместе с Мефодием. Папа перевод одобрил.
Над славянскими книгами, что привезли братья, он устроил молебен, и после молебна стали эти книги священными.
Учеников из славянских земель посвятил Адриан в сан служителей церкви, и теперь они получили право учить свой народ грамоте.
А чтобы и римляне услышали славянское богослужение, повелел папа в главных соборах провести четыре торжественные службы на славянском языке.
О братьях рассказывали уже легенды.
Как младший брат побеждал своей мудростью многочисленных врагов христианства в диспутах, а старший — отважный воин — побеждал их мечом…
Рассказывали, будто больные мгновенно излечивались, едва лишь дотрагивались до останков святого Климента. Клялись, что лично видели эти чудеса!
Но Константин знал, что в Риме живет много врагов славянской письменности.
— Ни одному обращенному народу не дозволялась письменность на родном языке, за что же такая честь славянскому? — негодовали священники.
Константин умел спорить. На диспутах он говорил спокойно и ровно, хотя видел их злобные лица, ненавидящие глаза. Он хотел убедить их в равных правах всех языков, всех народов.
Лишь однажды возмутился, когда заехавшие в Рим иноземные священники вызвали его на диспут, но не дали говорить. Они только плевали в его сторону и кричали:
— Еретик ты! Еретик!
Сидевший впереди неожиданно подскочил к Константину, выхватил из его рук славянскую книгу и принялся ее топтать.
Тогда крикнул им Константин Философ так, что заглушил все вопли.
— Горе вам, книжникам, присвоившим себе ключ разумения! — Голос его взлетел к потолку и словно с неба обрушился на беснующихся священников. — Сами не идете к знанию и других не пускаете! Не на всех ли одинаково светит солнце! Не все ли мы одним воздухом дышим! Да стыдно же это — признавать достойными лишь три языка, а другие народы обрекать быть глухими и слепыми!
Многие диспуты кончались иначе.
— У нас в соседстве нет славянских народов, но есть племена другие, — говорили служители Константину. — Они тоже прозябают во тьме невежества. Как по-твоему, нужна ли им письменность?
— Я уверен, что любой народ должен говорить и писать на своем языке, — повторял Константин.
То, что утверждал Константин на диспутах, не произносилось в римской церкви никогда раньше.
Немногие соглашались с ним, другие обескураженно качали головами.
В Риме подружился Константин с папским библиотекарем Анастасием. В молодые годы Анастасий бывал несколько раз в столице Византии, но Константина видел лишь издали.
Они были во многом похожи. Любили одни и те же книги.
Анастасию тоже когда-то предлагали высокий сан, и он тоже отказался от житейских богатств ради книжной премудрости.
Сейчас они ходили вдвоем по улицам, и Константин читал наизусть Анастасию огромные отрывки из этих книг.
Анастасий удивлялся его памяти, ведь Константин четыре года жил в Моравии, где не было константинопольских библиотек.
— Если нет возможности иметь книги дома, приходится держать их в голове, — отшучивался Константин.
— Тебя часто приглашают в гости, — сказал как-то раз Анастасий. — Тебе приходится есть и пить в незнакомых домах. Прошу тебя, будь осторожен: в этом городе у тебя больше друзей, но есть и враги.
— Я знаю об этом. Но сам подумай: отказаться от предложенной пищи — оскорбить хозяина.
— И все-таки прошу тебя снова: будь осторожен!
* * *
Братья достигли цели. На днях они собирались покинуть Рим.
Но неожиданно Константин заболел.
Сначала он не хотел верить, что скоро умрет.
Ему было лишь сорок два года.
В любом деле он побеждал, и со стороны многим казалось, что всю жизнь удача сама шла к нему.
Еще несколько дней назад братья и ученики — все вместе обсуждали, как понесут знания славянским народам.
В Рим приехали послы из Болгарии, они приглашали братьев к царю Борису.
Еще на днях Константин снова беседовал с папой Адрианом.
— У вас есть большая цель, есть уверенность и есть мужество, — говорил тот.
— Твоя цель не менее велика, — отвечал Константин, — ты ведешь за собой всю церковь, твое слово должно звучать в каждом уголке мира.
— Если бы это было так! — горько усмехнулся римский папа. — Мое слово ничего не стоит в самом Риме. Апостольский посох достался слишком слабым рукам. Я не только слабый папа, я и несчастный отец. Брат кардинала Елевтерий похитил мою дочь, прячет ее в самом Риме, где-то здесь же поблизости, и еще издевается над моими угрозами. Счастье мое, что вы с братом явились под стены города и передали останки Климента. Это событие заслонило меня от унижений.
— Скоро мы отправимся в путь, — сказал Константин, — из Моравии доходят тревожные вести.
— Не спешите, — принялся уговаривать Адриан. — Я был бы рад увидеть тебя кардиналом нашей церкви. А там, представь, — Адриан усмехнулся, — совсем недалеко и до самого папы римского. Правда, место это не так безоблачно, как может показаться издали.
— Много лет назад я решил, что для меня достаточно быть простым священником, — вежливо, но твердо отказался Константин.
— Тогда я брата твоего сделаю епископом. Ты сам знаешь, как много значит в церкви высокий сан.
С раннего утра и до ночи все последние годы делали братья вместе одно дело, одинаково трудились и одинаково думали.
Сейчас Константин лежал неподвижно. С трудом, превозмогая боль, он едва поднимал руку.
Константин уже понял, что больше ему не встать.
Он принял монашество и взял, как положено, новое имя.
Теперь его звали Кириллом.
В последний день жизни Константин подозвал старшего брата.
Он печально улыбнулся, и Мефодий было поверил в чудо — все-таки есть уже силы, чтобы улыбаться.
Но это были последние силы.
— Послушай меня, брат… — Константин умолк, потом вновь заговорил: — Мы с тобой, как два вола, тянули одну борозду. И вот я падаю на гряде… Я знаю, ты любишь родной Олимп, но молю тебя, не покидай ради него наше поле. Помни, ты должен докончить то, что так славно начали мы вдвоем.
Мефодий безмолвно кивнул. По щекам его текли слезы, и он уже не скрывал их.
— Позови наших учеников, — попросил Константин Философ.
По одному ученики подходили к Константину и прощались с ним.
В тот вечер, 14 февраля 869 года, умер Константин Философ, названный в монашестве Кириллом, создатель славянской письменности, первый учитель славянских народов.
Остался Мефодий один…
Пусто и глухо было в доме. Пусто и глухо было в душе Мефодия.
Посланцы папы Адриана унесли тело брата, положили его в гроб и опечатали папской печатью.
Стоял гроб в храме, и служили над ним траурные службы.
Ночь Мефодий провел в храме у гроба. И тут он вспомнил о клятве, которую дали они своей матери.
«Я обязан похоронить тело брата на родине», — решил Мефодий.
На другой день он пришел к Адриану.
— Я разделяю горечь твоей утраты, — Адриан тяжело вздыхал, — ведь и я любил твоего брата.
— Я прошу вашу святость разрешить мне выполнить клятву, данную матери перед отъездом.
— Хорошо, посоветуюсь с кардиналами, — ответил Адриан.
На следующий день Мефодию сообщили, что Адриан весь вечер совещался с кардиналами, епископами и именитыми гражданами.
Они настаивали, чтобы тело Константина Философа, названного в монашестве Кириллом, осталось в Риме.
Они постановили похоронить Кирилла-Константина с почестями в главном соборе, в церкви святого Петра, на месте, которое прежде предназначалось самому папе Адриану.
Мефодий снова пошел к Адриану. Он уже не напоминал о клятве.
— Понимаю, как велик тот почет, который вы оказываете брату, — сказал Мефодий, — но уж лучше похоронить его в церкви святого Климента. Ведь именно брат разыскал и подарил Риму его останки.
— Церковь та чересчур скромна, а твоему брату необходимо воздать достойные почести.
— Брат мой не любил почестей и при жизни.
Папа Адриан снова обещал посоветоваться.
Опять собрались кардиналы и епископы.
Они решили согласиться на похороны Константина-Кирилла в церкви Климента. Открыть гроб для прощания они не позволили.
— Тело это так свято, что ни один земной взгляд не должен касаться его! — постановили кардиналы и епископы.
Никогда еще не видели римляне, чтобы простого священника, приехавшего из далекой страны, родившегося во враждебной Византии, хоронили так торжественно и пышно.
Все люди духовного звания, которые жили в те дни в Риме, шли впереди гроба. Они пели псалмы и гимны, горели дорогие свечи, кадильницы издавали аромат.
Следом за гробом брел, опустив голову, Мефодий.
Процессия медленно шла по узким улицам Рима к храму Климента.
У церкви их встретил сам папа Адриан.
В те часы по Риму невозможно было проехать верхом.
Площади и улицы города были забиты людьми.
Римляне шли к храму отдать последнюю почесть великому человеку.
Церковь хоронила Константина-Кирилла по ритуалу папского погребения.
В Риме, недалеко от стен старинного Колизея, стоит скромный храм Климента. Там покажут любопытным туристам место, где хранятся останки старца, найденные молодым Константином Философом, послом Византии в хазарскую землю. Рядом с ними похоронен и сам Константин-Кирилл, славянский учитель.
* * *
А Мефодий выехал с учениками к князю Коцелу, в Паннонию. С ними были славянские книги, освященные самим папой.
Был теперь Мефодий не простым монахом, а епископом.
В первый день встречи грустил и радовался князь Коцел.
Грустил оттого, что не было теперь с Мефодием брата. А радовался тому, что замысел Константина Философа удачно выполнен и бывшие ученики сами теперь будут учителями народа.
На второй день князь Коцел задумался.
— Епископ — это, конечно, сан высокий. Но что же ты не спросил у папы Адриана более высокого сана?
— Мне и этот не обязателен, — ответил Мефодий.
Мудрый князь только головой покачал на такое простодушие.
— А сумеешь ли ты противостоять зальцбургскому архиепископу? Вот если б ты тоже стал архиепископом, как и он, ты бы никому не был подвластен, кроме самого папы да бога. Возвращайся назад в Рим, пока не остыла память о вас, и проси у папы посвящения в новый сан.
— Да могу ли я, — отвечал смущенный Мефодий, — за самого себя просить?
— А я письмо напишу папе. Скажу, что мы с князем Ростиславом просим создать самостоятельную славянскую церковь, независимую от зальцбургской.
Снова вернулся в Рим Мефодий.
В первый же день пошел к храму Климента, навестить брата.
Постоял молча. Посоветовался в мыслях с Константином.
Папа встретил его милостиво.
Вскоре принял Мефодий новый высокий сан и поспешил назад в земли паннонских и моравских славян.
Был он теперь самостоятельным архиепископом, подчинялся лишь Риму. И были у него большие планы.
* * *
Не хотел князь Ростислав подчинять свой народ воле короля Людовика Немецкого.
Накопил он силы и снова начал войну.
В те месяцы, пока братья были в Риме, Ростислав громил королевские войска.
Понял король, что придется ему признать навсегда независимость Моравского княжества.
Но тут помог Людовику своими советами архиепископ зальцбургский.
— У Ростислава есть племянник, человек невежественный и жадный, зовут его Святополк. Предложи ему стать князем у славян, и он выдаст своего дядю.
Священник Вихинг устроил тайную встречу Святополка с королем и архиепископом.
Король не собирался никого уговаривать. Уговоры — доля слабых, считал он, а сильные приказывают, иногда могут пообещать.
Уговаривал архиепископ. Он льстиво улыбался.
— Такой доблестный воин, а всегда в тени.
Святополк долго не мог понять, чего от него ждут.
Он громко сопел, тяжелая челюсть его отвисла. Наконец он выложил грузные кулаки на стол и проговорил:
— Ладно, доставлю вам Ростислава связанным. Только чтоб вся Моравия моя стала.
— Это уж как бог рассудит, — неопределенно пообещал архиепископ.