И вдруг откуда-то — Лене показалось, совсем близко — послышалось глухое, растерянное конское ржание, и всё стихло, смолкло в испуге, заглушённое раскатами грома.
«Что это может быть?» — встревоженно подумала Лена и застыла от страха.
По двору быстро промелькнула тень человека и скрылась за дровяником, а потом, немного спустя, появилась под окном. Теперь тень держала на плече длинный, довольно толстый шест и угрожающе помахивала им. Затем прижалась к стене и стала карабкаться к окну и оцепеневшей Лене.
Она хотела крикнуть, но голоса не было. «Разбойник, — подумала девочка, — преступник или…»
С кряхтением тень ухватилась за подоконник.
«Или… — Лена даже боялась подумать о такой возможности… — Неужели, неужели вернулся Крджа? Наверное, это он! Ведь мальчики видели его в городе — это он!.. Он хочет отомстить!»
Блеснула молния, вспоров нахмуренное небо, и это помогло Лене не умереть от страха.
— Лена, открой, ради бога! Что ты застыла как статуя!
Лена увидела знакомое лицо, и её страх сменился неописуемым изумлением.
Дрожащими руками она отодвинула задвижку, и в комнату ввалился Срджа.
— Срджа! Да ведь ты уехал на море? — взволнованно прошептала Лена.
Беглец приложил палец к губам:
— Тише! Чтобы никто не услышал! Иди проведи меня до лестницы, а завтра я тебе всё расскажу.
Мальчишка тряхнул мокрыми волосами и вслед за Леной выскользнул из объятой сном девчачьей спальни.
— Ох, и что с тобой будет, когда заведующая узнает? — спросила Лена уже на лестнице.
Но Срджа отчаянно махнул рукой, словно говоря: об этом будем потом думать — и скатился по лестнице в мальчишечью спальню.
Вскоре он уже сидел на своей постели, окружённый черноногими.
— Видишь, удалось! — хвастливо прошептал Боца. — А чего только мне стоило уговорить Райко поехать вместо тебя! Я ему подарил целую коллекцию фотографий футболистов Первой лиги.
— А воспитатель? — боязливо спросил Рано. — Он сразу заметит, что тебя нет, ну и шуму будет!
— Это мы уладили, — не перестаёт похваляться Боца. — Мы наврали, что заведующая передумала и послала вместо Срджи Райко.
— До первой остановки я прятался в туалете, — объяснил Срджа. — Никто меня не видел. Но мне не повезло.
— Что?
— Да ничего особенного. Я ведь не знал, что поезд скорый, пришлось две станции проехать, поезд только на третьей остановился.
— Бедные твои ноженьки, — вздохнул Рако. — Да ты ведь ночью отмахал почти тридцать километров.
— Вроде того, — согласился Буйволово Ухо, словно речь шла о пустяке, хотя его собственные уши прямо-таки повисли от усталости.
Один только Мича сидел в молчаливой задумчивости, в нём боролись радость и раскаяние. Если хорошенько подумать, они ведь здорово подвели заведующую, и это не даёт ему покоя. Он очень её любит и уверен, что все черноногие — тоже. Она обидится, наверное. Что она подумает о них, когда узнает об обмане? А не скрыть ли возвращение Срджи от неё и от всех других, кроме, разумеется, верных черноногих? А потом — ладно уж, потом будет видно, что делать…
— Другого выхода нет, — произнёс вслух Мича, и все повернули к нему головы, — придётся тебя прятать. С сегодняшнего дня и впредь до особого распоряжения ты. Буйволово Ухо, будешь на нелегальном положении! Ясно?
Подпольщик! Такой чести с восторгом удостоился бы любой из черноногих. Придётся скрываться даже от собственной тени, а все о тебе заботятся. Только…
— Только где же он будет спать? — вмешался Рако.
У Боцы уже было наготове спасительное предложение.
— Пусть спит в хижине у дяди Столе. Старик ведь всё равно бывает там только днём.
Мальчишки выглянули в окно: дождливая ночь рассыпала вспышки молний. Пожали плечами: что поделаешь, подпольщик есть подпольщик, придётся немножко и помучиться, раз тебе выпала на долю такая великая честь!
— Днём-то мы вместе будем, — говорит Циго. — Ты устрой бивак в лесочке у Мустанга. Вдвоём вам будет не так скучно.
— Я буду тебе еду приносить, — ласково пообещан Рако. — Я знаю, ты пирожные любишь, мы с Боцей будем тебе свои отдавать. Правда, Боца?
— Хм… ладно! — без особого воодушевления согласился Охотник на Ягуаров.
Договорились обо всём. Срджа прямо светится от счастья, что его верные друзья оказывают ему столько внимания. В конце концов он прикорнул на своей кровати, чтобы подремать до рассвета, а уже тогда уйти в глубокое подполье…
Его разбудило беспокойное ржание Мустанга.
Он вскочил. В окнах светился голубоватый, умытый рассвет.
По ещё тёмным стёклам сползают последние капельки росы. На лугу за домом распелись чёрные дрозды и крапивники, где-то в глубине двора простуженно кукарекает общипанный петух.
Сонный, усталый Срджа, ещё горячий от сна в своей старой доброй постели, скатывает одеяло в трубку, собирает вместе с Боцей пожитки, берёт боевую рогатку и удаляется… удаляется в печальное изгнание.
Опять заржал Мустанг.
— Наверно, он здорово вымок! — шепчет Срджа.
— Вот и хорошо! — замечает Боца. — Этим ливнем с него хоть всю грязь смыло.
Они потихоньку выскользнули из спальни, провожаемые сердечными взглядами черноногих.
Через минуту Срджа вернулся, подошёл к Миче и шепнул ему на ухо:
— Я сегодня ночью пробирался в Дом через девчачью спальню. Мне Лена окно открыла. Знаешь, Мича, проведи с ней работу, чтоб она никому ни слова! Вы, я вижу, вроде дружите… Поговоришь?
— Поговорю. Не бойся… — бормочет Мича и краснеет.
XII
Вот так и шли день за днём, ночь за ночью, и пришла —
И они, взгляните, не пожалели ни краски, ни собственных физиономий. Вымазали синим и щёки, и лбы, и подбородки и теперь похожи на баклажаны. А кто подогадливее, развёл красную акварель и поверх «черешневки» намалевал такие узоры, что ребят теперь и во сне страшно увидеть, а не то что встретиться с ними в рукопашном бою, когда свистят стрелы и летят скальпы с мерзких бледнолицых захватчиков!
Идёт войско, земля дрожит. Всё живое убирается с дороги. Зайчишка один, бедняга, чуть богу душу не отдал со страха, когда топот ног разбудил его ото сна. Помчался он как ошпаренный и, потеряв голову от ужаса, проскочил прямо между ногами Рако.
— Заяц! — загалдели воины.
Но их тут же успокоил голос Вождя:
— Тише вы! Ковбои рядом!
Отряд остановился как вкопанный. Задние ряды напирают на передние, толкаются, шепчутся. Им видно только Вождя на коне, а он как-то странно ведёт себя, пришпоривает коня голыми пятками, что-то дёргает, будто репу тянет.
— Но, но-о-о! — сердито понукает коня Вождь.
Никакого толку. Мустангу захотелось немного помахать головой. Остановился. Растопырил все четыре ноги, поднял куцый хвост, машет головой. Мича изо всех сил тянет его за гриву, а Мустанг никакого внимания, знай мотает головой и сопит. Вдруг, откуда ни возьмись, — Боца. Подскочил к коню и как огреет его прутом. Тут Мустанг просто взбесился, встал на дыбы и помчался к реке, словно белены объелся.
— Вождь, стой! Осмотри боевые позиции!
На всём скаку соскочил Мича с коня. А Мустанга ноги донесли как раз до того места, где трава погуще.
— Нет, я больше на него не сажусь! — рассердился Вождь. — Того и гляди, влетишь на нём прямо во вражеский лагерь.
— Ну ничего, — успокаивает его Боца. — Я его запрягу, пусть орудие тянет. Он у меня будет шёлковый!
— Орудие! Ну конечно! — вспомнил Мича. — Давай покажи мне огневую позицию.
За кустами у самой реки видны две головы — Срджи и Циго. Мальчишки с чем-то возятся, а с чем — пока не видно. Боца приближается и раздвигает ветки. У черноногих вырывается крик восхищения.
Прикрытая только что наломанными ветками, опираясь на треножник, как две капли воды похожий на тот, на который подвешивают котёл над огнём, возлежала пушка дядюшки Столе, нацелив своё мощное жерло в самый что ни на есть центр Ведьмина Острова.
— Это наша «водородная», — спокойно докладывает Охотник на Ягуаров и командует: — Расчёт, к орудию!
Срджа и Циго застывают у ствола.
— Вождю черноногих… салют!
Чёрный, проржавевший ствол приподнимается вверх.
Восхищению черноногих нет предела. Они подходят, ощупывают ствол, дуют в него, заглядывают в отверстие для запала, которое Боца пышно именует — автоматический спуск. Разглядывают фитиль, нюхают порох, удивляются и расспрашивают:
— А скажи, Охотник на Ягуаров, какая у неё дальнобойность?
— Четыре тысячи метров по прямой, — объясняет начальник артиллерии.
— А по кривой? — наивно спрашивает Низо.
— А по кривой я не мерил! — ещё серьёзнее объясняет Боца.
Мича, сияя от счастья, подходит к артиллеристам.
— Здорово вы это дело обмозговали. Только… что это за гвозди? — изумлённо спрашивает Мича, указывая на кучу ржавых гвоздей, сложенных рядом с орудием.
— Это картечь. Знаешь, если гаги начнут стрелять из винтовки, чтобы было чем ответить…
— На всякий случай! — мудро добавляет Циго.
Мича улыбается, собирает гвозди, бросает их в реку и оборачивается к Боце:
— Ты уж, брат, слишком! Это нам не понадобится.
— Га-аги! — раздаётся с дуба голос Дойчина.
Черноногие бросились врассыпную, залегли в высокой траве вдоль берега.
— Отряд пловцов, готовьсь! — скомандовал Мича.
В одно мгновение мальчишки сбросили одежду и остались только в майках и трусах. Насыпали за пазуху боеприпасов для рогаток, колчаны и луки забросили за спину, а рогатки зажали в зубах. У каждого было и Ракино тайное оружие (супергранаты — утиные яйца), его можно было применить в решительный момент общей атаки на Ведьмин Остров.
— Низо, беги, смени Срджу. Ты будешь у орудия, а он пусть явится ко мне! — прошептал Мича на ухо Низе.
Минутой позже, когда Срджа подбежал и лёг рядом с Вождём, обиженно спросив: «Чего это ты меня сменяешь?» — на противоположном берегу реки показалась длинная шеренга стрелков-ковбоев.
— Ух ты, сколько их! — послышался шёпот на левом фланге, и светловолосая голова Нешо спряталась в траве.
— Это ты, Нешо? Я слышу, как у тебя зубы стучат! — ядовито заметил Пирго. Он стоял на коленях в траве, размахивая рогаткой и не сводя глаз с другого берега.
«Ух ты, сколько их!» — пронеслось теперь и в голове у Пирго, но произнести вслух — никогда! Скорее, он откусит себе язык.
А вон Еза. Закинул винтовку за плечо и самоуверенно прохаживается перед густыми рядами ковбоев. А их тьма-тьмущая. Не тридцать, не пятьдесят, а, по крайней мере, человек семьдесят. Идут, не скрываясь, шумят, на ходу натягивают рогатки и луки, и слышны уже их крики:
— Эй, туземцы! Спины для тумаков приготовили?
— Где ваш Вождь? Мы ему воробьиное перо к убору добавим!
— Эй вы, заячье войско, покажитесь!
С «туземной» стороны не доносится ни звука. Слышен только спокойный шёпот Вождя:
— Тихо! Ни слова!
Кто-то в Езином лагере запевает:
Выкиньте рогатки, мажьте салом пятки!
Боца вытянул шею и только собрался ответить «поэту» ещё более ядовитой частушкой, как Мича помешал ему:
— Молчи! Пусть болтают, пока у них языки не заболят! — А про себя подумал: «Вообразили, что справятся с нами безо всякого труда. Не рассчитывают, что каша будет горячая!»
Еза подошёл к берегу. Остановился, полюбовался на своё отражение в воде и снял винтовку.
— Эй, туземцы! — закричал он. — Сдавайтесь, уступайте пляж без боя, пока я добрый. Учтите, сегодня нам не до шуток!
Он вскинул винтовку и выстрелил в направлении вражеского берега. Как разозлённая оса, пуля просвистела над головами черноногих.
— Ишь какой! — гневно воскликнул Мича. — Настоящим оружием грозится!
— Может, он нас просто припугнуть хочет? — заметил Срджа.
— Я тоже так думаю. Ну, теперь пришёл твой час. Готовься к переговорам.
Мича долго шептался с Срджей, прежде чем ответить Езе. Хорошенько условившись обо всём, Мича подозвал Пирго.
— Пирго, ты пойдёшь вместе с Срджей к ковбоям. Только помни — не выходи из себя и не затевай ссоры. Придержи язык. А ты, Срджа, не забудь, когда ты поднимешь руку вверх, это будет сигналом, чтобы Боца палил из пушки. Ясно?
— Ясно! — спокойно ответили парламентёры.
Тогда Мича поднялся, взмахнул луком над головой и крикнул:
— Эй, ковбои! Посылаем к вам послов для переговоров.
В ответ на слова Мичи с того берега раздался смех и торжествующие крики.
Но голос Вождя сразу же их утихомирил:
— Сдаваться мы не собираемся, придётся вам малость подождать!
Болтливый Перица не удержался:
— Долго ждать-то?
— Пока мы вам хорошенько бока не намнём! — отрезал Мича.
По рядам черноногих — после первых слов Мичи они изумлённо смолкли — пронёсся гул одобрения.
— Хэлло, Еза, — опять закричал Мича, — смотри, чтобы с нашими парламентёрами чего не случилось! Ты, надеюсь, знаешь, что такое воинская честь?
— Да уж не беспокойся! — презрительно процедил Еза.
Парламентёры поплыли через реку. Несколько быстрых взмахов, и они уже перед Ведьминым Островом. Пересекли быстрину, взбили ногами белую водяную пену и выбрались на отмель. Первыми показались из воды круглые, мускулистые плечи Пирго. Он помахал руками, согнул их в локтях, делая вид, что греется. Надо же было, чтобы ковбои хорошенько рассмотрели его бицепсы.
За ним одним прыжком выскочил на поросший травой берег Срджа.
Они встали рядом, стряхнули воду с загоревших тел и лёгким шагом направились к Езе, который ожидал их, опираясь на свою винтовку…
Еза окинул парламентёров взглядом, полным ненависти. Тонкие розовые губы сжались в презрительной усмешке. Правая рука лежит на охотничьем ноже, самом настоящем ноже, в кожаных ножнах с блестящими бляхами. За спиной на зелёной тесьме висит ковбойская шляпа.
Широким движением руки Еза остановил парламентёров и ледяным голосом спросил:
— Ну, в чём дело?
«Вот ведь воображала!» — подумал Пирго и не сдержался:
— Муха пролетела!
Срджа выразительно взглянул на него. Еза хотел было что-то сказать, но только поднял одну бровь и фыркнул.
— Ну?
— Во-первых, — вкрадчиво начал Срджа, — мы хотим сообщить условия боя всем твоим га… то есть твоим воинам.
— Ничего не имею против! — не моргнув глазом отвечал Еза. — Только я заранее предупреждаю: забудьте слово «гаги». Иначе я не отвечаю за последствия.
«Гляди, да в нём есть что-то порядочное», — подумал Пирго.
С шумом и свистом Езины мальчишки окружили парламентёров.
Срджа нервно откашлялся.
На него устремлено множество взглядов, которые трудно назвать дружелюбными. И в каждом взгляде то же, что и в глазах Езы — насмешка!
«Гаги-то просто во всём подражают Езе, — подумал Срджа. — А если кто сильнее их, то они притворяются, что этого не замечают».
Зря Пирго напрягает свои могучие бицепсы. Гаги и не смотрят на них. Нет, скорее, только делают вид.
Поняв, в чём дело, Срджа обрёл свою прежнюю решимость. Он выпрямился, окинул взглядом живой, дышащий неприязнью круг и сказал: