— Ну что ж,— решила Елена Петровна.— Если эта книга такая художественная и в ней рассказывается о таких симпатичных существах, то мы включим и ее в нашу космическую библиотеку.
Наташа весело рассмеялась.
— Что с тобой, Наташа? — строго спросила учительница.— Это невежливо по отношению ко мне. И по отношению к Сереже. Правила хорошего тона требуют, чтобы люди в таких случаях были сдержаннее.
Елена Петровна вела факультативные занятия «Правила хорошего тона». Послушать ее приезжали учителя из других районов, из области и даже из Киева. Там только собирались вводить в школе «хороший тон», а в селе Бульбы этому уже давно учились.
Учителя говорили, что «хороший тон» надо знать, чтобы потом было легче в жизни. Но Сережа уверял, что фактически от этого легче самим учителям: укрепилась дисциплина. Когда все по всякому поводу говорят друг другу «будь добр», «окажи мне любезность», «не затруднит ли тебя», уже невозможно сказать «будь добр, выйди за школу, я тебе морду набью», «окажи любезность, скажи, у тебя в голове мозги или опилки», «не затруднит ли тебя пойти к чертовой бабушке»...
Школьников учили, как разговаривать со старшими и младшими, членами семьи и посторонними, как здороваться и прощаться, как писать деловые письма и как поздравительные.
Сережа считал, что это странная наука. Елена Петровна на своих занятиях несколько раз повторяла, что нельзя есть рыбу с ножа. Но Сережа и его одноклассники ни разу в жизни не видели, как едят рыбу с ножа, и спросили у Елены Петровны, как это делать. Оказалось, что и она никогда этого не видела.
— Да нет, я ничего, — смеялась Наташа.— Я представила, как из Сережиной книги по всему классу расползаются черви...
Сережа не обиделся на Наташу. За этот смех и за эту шуточку. Они дружили. Это была добротная и надежная школьная дружба — Наташа при случае списывала у Сережи задачки по математике и подсказывала ему на уроках английского языка. Сережа разрешал Наташе ловить плотву на своем «приваженном» месте, а Наташа сумела так зашить Сережину рубашку, что никто б и не заметил, что еще недавно рубашка была на Сереже, а воротник победным вымпелом развевался в Васиной руке. Сережа с Васей после уроков за школой «выясняли отношения».
И все же смех Наташи его, по-видимому, задел. После уроков он сказал:
— Пойдем со мной. Я тебе покажу... одну штуку. Только ты никому не рассказывай. Это секрет.
Сережа привел Наташу к себе во двор, где в углу у забора у него была вырыта яма, заполненная слоями земли и навоза, перемешанных с отрубями. Это был «червятник». Сережа воткнул в землю палку и стал водить по верхнему концу другой палкой, как смычком по скрипке. И вдруг наружу стали выползать черви. Кирпично-красные, извивающиеся. Их было очень много — сотни, а может быть, и тысячи.
— Они — дрессированные? — изумилась Наташа.
— Ну, не совсем дрессированные. Они не любят этого звука. Это Дарвин установил. Он им играл и на рояле и на флейте... Но главное не это...
В тот день Наташа узнала очень много важного и интересного о дождевых червях. Но еще больше важного и интересного она узнала о Сереже. Она поняла, что перед ней человек замечательный и необыкновенный. Он имел ясную и благородную цель в жизни. И он поделился с ней этой своей целью.
— Ты знаешь,— спросил он,— почему таких червей называют дождевыми?
— Нет, — ответила Наташа. Ее никогда прежде это не интересовало.
— В древности считали, что они выпадают вместе с дождем. А в самом деле они во время дождя вылазят из-под земли. Наружу. И обязательно гибнут. Можно сказать, кончают самоубийством. И если даже мне придется потратить на это всю мою жизнь, я все равно узнаю, почему они это делают.
— Но для чего это нужно? — спросила Наташа и отогнала вертевшуюся под ногами курицу. Как она успела заметить, куры интересовались «червятником» не меньше, чем Сережа. Они не хотели допустить, чтоб дождевые черви кончали самоубийством. Они их живыми склевывали.
— В Японии,— сказал Сережа,— ученые недавно вывели новых дождевых червей. Тайхей они у них называются. Для этого им пришлось скрещивать червей из Америки, из Африки и других стран. Больше двух тысяч скрещиваний. И японцы не дураки, они этих червей в два счета раскупают.
— Зачем? — с отвращением спросила Наташа,— Неужели они их едят?
Сережа посмотрел на нее, как на полоумную.
— Ты скажешь... Для сельского хозяйства...
Наташа никак не могла представить себе, что всю существующую плодородную почву несколько раз пропустили через себя дождевые черви. Она решила, что это преувеличение.
— Факт,— горячился Сережа.— Без дождевых червей земля была бы просто бесплодным грунтом.
Сережа рассказал, что здоровая почва содержит на одном гектаре до тонны дождевых червей. Что они перелопачивают и удобряют грунт. Что когда в один засушливый год в Венгрии на лугах И пашнях погибло более половины червей, то это стало ощутимым ударом для сельского хозяйства, а значит, бедой для всего государства.
Едят дождевые черви землю, опавшие, полусгнившие листья. Эту землю они пропускают через себя, и она обогащается, становится настоящим высококачественным удобрением. А сквозь ходы, которые оставляют черви, в почву попадает дождевая вода, воздух. Корни растений не всегда могут пробиться в твердой, слежавшейся земле, и они углубляются в землю по ходам, прорытым червями.
Живут черви довольно долго — до десяти лет. И за год они дают до ста коконов. А черви, выведенные в Японии, дают потомства в десять раз больше, чем обычные.
— Червей нужно беречь, нужно их сохранять,— проникновенно говорил Сережа Наташе.— Но с ними не все понятно. И ни один человек, ни один ученый до сих пор не знает, что же с ними происходит. Почему они после дождя вылазят на поверхность и гибнут. Думали ученые, может, их затопляет вода. Не подтвердилось. У меня у самого черви прожили в банке с водой сто семьдесят два дня. Думали, может, им не хватает кислорода. Проверили. Черви несколько часов могут жить и без кислорода. В чем же тут штука? Почему их убивает дождевая вода?
Пока Сережа рассказывал, все появившиеся на поверхности «червятника» дождевые черви уползли в почву. Белая курица безуспешно разгребала землю.
— А тебе не жалко, что их едят куры? — спросила Наташа с сомнением.
— Нет,— ответил Сережа.— Курам черви — хороший корм. И полностью бесплатный. Но главное — червь такая насадка, что ее берет любая рыба.
— Ты ведь говорил, что это такие животные... Что они играют большую роль в истории мира,— возмутилась Наташа. Странно улыбнулась и добавила: — Виктор Матвеевич рассказывал, что прочел где-то каннибальскую шуточку...
— Какую?
— Чем лучше мы относимся к животным, тем они вкуснее.
Глава шестая
КУЛЬТУРА БОЕВЫХ ТОПОРОВ
Не все школьники знают, что такое любимый учитель. И тому, кто не встречался с этой особой категорией людей, с любимыми учителями, кажется: ну что в этом особенного? Это учитель, который мне нравится потому, что он справедлив, что интересно рассказывает о достижениях современной электроники, что он молод, что у него красивые глаза и от него всегда едва уловимо пахнет каким-то очень приятным одеколоном.
Ничего подобного! Любимый учитель может чем-то и не нравиться. Он может в чем-то быть и несправедливым.
Он ошибается, кается, стремится исправить ошибку, он бывает и смешным, и неловким, но школьники этому только радуются, они восхищаются и смотрят еще более влюбленно на своего учителя.
Полноценной, прекрасной жизнью любимый учитель живет только в школе, только на уроках. Он никогда поэтому не устает, и те, кто его слушают, тоже никогда не устают. И другие учителя такому учителю, как правило, не завидуют, а только чуть виновато и очень хорошо улыбаются: «Ну знаете... Это человек особый».
В школьной иерархии, где «табель о рангах» соблюдается почище, чем в армии,— самые высшие места всегда занимали не министры, не руководители отделов народного образования, не инспектора и директора школ, а любимые учителя. Но и министры, и директора принимали это всегда, как неизбежное. На должность директора или инспектора назначают. А любимого учителя нельзя назначить. Нельзя его и избрать.
Таким любимым учителем в школе имени Гены Воронова была преподавательница биологии Клавдия Захаровна. Невысокая, худощавая, на первый взгляд ничем не примечательная старушка, с коротко, по-мальчишески подстриженными седыми волосами. Одета она всегда была в длинный жакет из темной шерсти. Она его называла по-старинному «труакар» — три четверти.
В школе Клавдия Захаровна проработала полвека. В самом деле — пятьдесят лет. В прошлом году, в январе, торжественно отмечалось ее семидесятилетие и пятидесятилетие работы в школе. В газетах был напечатан ее портрет и сообщалось о том, что она награждена орденом Ленина.
Высокая награда, казалось, ничего не изменила в отношении школьников к Клавдии Захаровне. И все же ребятам приятно было сознавать, что не только им, а всем теперь известно, что в их школе есть любимая учительница. А орден она надевала только по праздникам. В обычные дни на лацкане ее труакара был такой же значок, как у Сережи.
Это был красивый значок. И сделать его для себя легко мог бы каждый. Выпуклая линза из прозрачной пластмассы, а в ней желтый жучок с продольными черными полосами. Но значок этот не был украшением. И носили его только те, кому их дала Клавдия Захаровна. Лучшие ее ученики. И некоторые взрослые. Однажды она сказала:
— Для того чтобы открыть тайну электромагнитной индукции, Фарадей на протяжении девяти лет носил в кармане маленькую модель электромагнита. В каждую свободную минуту он придавал ей различные положения и при этом раздумывал о том, как решить задачу. А перед нами другая задача: найти способ уничтожения колорадского жука без применения веществ, вредных для растений и других насекомых. Мы будем ставить опыты на пришкольном участке и в лаборатории, а главное, будем постоянно помнить об этой своей задаче.
В школьных мастерских были изготовлены значки с колорадским жуком. И первые экземпляры получили Сережа и Виктор Матвеевич.
Среди бумаг Виктора Матвеевича осталась школьная тетрадь с самыми последними его записями. К удивлению Наташи, это были заметки для лекции о колорадском жуке.
Наташа рассказала об этом Клавдии Захаровне. И Клавдия Захаровна попросила Наташу прочесть эти заметки в классе. Для соучеников. Ведь и Виктор Матвеевич учился когда-то у Клавдии Захаровны, как учились теперь Наташа, и Сережа, и Олег.
— «Как удалось колорадскому жуку осуществить то, что не получилось ни у Наполеона, ни у Гитлера»,— читала Наташа из тонкой школьной тетради, разлинованной в клеточку. У нее был высокий, звонкий голосок, чуть дрожавший от волнения.
И все-таки Сережа уловил в нем особые интонации. Интонации Виктора Матвеевича.
— «Как смог этот жук из Франции и Германии забраться далеко за Москву на север и восток?» — продолжала Наташа.
Дверь биологического кабинета открылась, вошел Вася Гавриленко, по прозвищу «У нас в Москве», высокий добродушный парень с черным пушком над верхней губой, хвастун и задавака. В сельской школе он учился третий год. После того как его отец, до этого работавший в Министерство иностранных дел, получил назначение за границу, Вася переехал в село Бульбы к своему деду, председателю колхоза Павлу Михайловичу Гавриленко.
— Клавдия Захаровна, разрешите войти, — обратился Вася к учительнице.
Она сидела за первым столом перед кафедрой рядом со школьниками.
— Разрешаю,— недовольно ответила Клавдия Захаровна.— Тем более, что ты уже вошел. Садись. Откуда к нам попал колорадский жук, ты знаешь?
— Знаю. Из Колорадо.
— Это настолько же верно,— поддержала его Клавдия Захаровна,— насколько верно, что английские булавки у нас из Англии, голландский сыр — из Голландии, а французские булочки — из Франции.— Она обернулась к Наташе.— Извини нас, пожалуйста. И продолжай...
Вася сел за стол перед Сережей и Олегом. Казалось, что он не только слушает, но и записывает слова Наташи. Но спустя некоторое время он вырвал листок из тетради и, не оборачиваясь, передал записку Сереже. На листке был изображен бык, а под ним слова: «Мировая сенсация!!! Археологи нашли Ганнибала!!! Выбит на камне!!! Точный портрет!!!»
Это было важное сообщение. Ганнибалом звали огромного черного породистого быка-производителя, и Сереже было совершенно непонятно, как, и где археологи могли найти его изображение. В другое время Сережа послал бы Васе записку с требованием сообщить подробности. Но сейчас ему было не до этого.
Наташа, волнуясь и сбиваясь, читала заметки Виктора Матвеевича о колорадском жуке, а Сережа помнил, что в этой же тетради были записаны, по-видимому, последние стихи Виктора Матвеевича. Тоже будто бы о насекомых. О стрекозах. Какие-то странные, пронзительные стихи.
Любовная игра стрекоз
Напоминает Такубоку.
Но мне, холодному пророку,
Не написать о ней всерьез.
А полдень сладостен и тих
В ритмичной страсти тонких линий,
И отблеск марсианской сини
В точеных фюзеляжах их.
— «Человек, когда он сажает картошку,— прочла Наташа,— думает, что он делает это для себя. А в действительности ему иногда достаются только объедки со стола колорадского жука. Это наш враг, о котором нельзя забывать ни на минуту. Главное — не успокаиваться. Не мириться».
— Спасибо, — сказала Клавдия Захаровна. Подошла к Наташе. И обняла, и поцеловала ее так, словно это не покойный ее отчим Виктор Матвеевич, а она сама написала заметки о колорадском жуке.
Вася, Наташа, Сережа и Олег дружно выбежали в школьный двор. Спешили за село, на место археологических раскопок. Но Наташу задержала Анна Васильевна. Наташа беспомощно посмотрела на ребят. Они остановились в сторонке. Решили ее подождать.
С Анной Васильевной разговаривала школьная уборщица Олимпиада Андрониковна. Эта болезненно самолюбивая и очень влиятельная в школе особа сердито выговаривала Анне Васильевне:
— Я в школе с войны. Когда еще развалюха была, а не школа. Ничего уже не боюсь. Я всяких тварей поперевидала. Собак приводили. Змей приносили. Ганнибал за ними гонялся и прямо в вестибюль забежал. Лягушки из парт прыгали. И мышу я в руки возьму. Обыкновенную. Которая но земле бегает. А когда мыша летает, это мне не нравится. А они принесли. В четвертый «А». И я так понимаю — это Ромась. Другому некому.
Анна Васильевна слушала ее с интересом и сочувствием.
— И я почему-то не люблю летучих мышей,— сказала она.— С детства. Хоть читала, что они очень полезны...
— Полезны,— хмыкнула Олимпиада Андрониковна.— Кровь пьют. Из коров. Или из людей, если зазеваться.
— Ну что вы... Кровь пьют другие летучие мыши. Вампиры. У нас они не водятся. Наши только насекомых едят. Вы расспросите Клавдию Захаровну, она вам лучше об этом расскажет.
— Хорошо. Уж я расспрошу,— согласилась Олимпиада Андрониковна и не спеша пошла к школе.
— К археологам? — уверенно определила Анна Васильевна, обращаясь к Наташе.— Скажи Платону Иннокентьевичу, что мы его сегодня ждем к ужину.
— Хорошо,— ответила Наташа.
— Как слушали? — несколько понизив голос, спросила Анна Васильевна.
— Хорошо,— снова сказала Наташа и быстро, незаметно и ласково ткнулась матери лбом в плечо.
«Кем ты будешь, когда вырастешь?» — такой вопрос постоянно задают взрослые школьникам.
— Продавцом мороженого,— отвечает первоклассник.
— Водителем,— твердо решает второклассник.
Третьеклассник хочет стать космонавтом, пятиклассник — врачом, семиклассник — трактористом, девятиклассника влечет теоретическая физика.
В селе Бульбы многие школьники, независимо от пола, возраста и образования, на вопрос «Кем ты будешь, когда вырастешь?» не задумываясь ответили бы: «Археологом».
С тех пор как на окраине села у реки начала работу археологическая экспедиция, археология заняла в жизни села такое же полноправное место, как свиноводство или мелиорация. Руководителя экспедиции знало все село — от мала до велика. Это был профессор Платон Иннокентьевич Снастин, невысокий и плотный одноглазый человек с черной повязкой, наискосок пересекавшей лицо, одетый в красную рубашку с широкими рукавами и узкими манжетами, подпоясанную кушаком, из-за которого выглядывали рукоятки двух старинных пистолетов. Вместо пиджака черный бархатный жилет нараспашку, а голову его украшала турецкая феска с кисточкой. На вид настоящий пират с иллюстраций к Жюлю Верну. Если к этому прибавить, что пистолеты были современные, пневматические, что стреляли они маленькими свинцовыми пульками, а только изукрашенные серебром рукоятки были точной копией старинного оружия, что сам он метко, без промаха, стрелял из своих пистолетов — одновременно из двух по двум мишеням! — и что он охотно давал пострелять из них любому школьнику, то станет понятно, почему сельские ребята души в нем не чаяли.