Оглянулся Саушкин: страшно-то как, земляной пол изрыт, свет плохой, а по углам черно. Саушкин зашептал:
— Мне домой надо.
— Найдём клад, отпущу, — ответил старик злорадно.
— У меня не выйдет, — зашептал Саушкин. — Я неудачник, пошёл за спичками, а вот где очутился…
— Нашёл отговорку! Я тебя ещё неудачливее! Вот что рассказал старик.
— У меня никакой техники, всё деревянное, природное. Из моей муки хлеб натуральный.
Плывут заказчики:
«Смели без газу, без атому, без электричества».
Мелю, а серебряные рубли в горшок складываю.
Вся моя жизнь нарушилась в один день. Явился страшный зверюга. Зубы щучьи, хвост по песку волочит, весь в чешуе, а ноги кривые с когтями.
— Крокодил, что ли? — прошептал Саушкин.
— Во-во, он самый, знать-то! А усы в разные стороны. Саушкин засомневался:
— Усов у крокодила не бывает.
— А у этой образины до земли висели, — сказал мельник. — Ночью поскреблась в дверь и говорит человеческим голосом:
«Отдавай-ка мне своё серебро, старик!»
«Не отдам», — говорю.
«Не отсидишься за запорами, дойму!»
Жалко мне серебра, сил нету, ведь полнёхонек чугунок. Сижу, гляжу на него, жду зверину. Думаю, спрячу чугунок — отступится: на что я ей без серебра? Снёс чугунок в амбар и закопал под порогом.
Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:
«Давай сюда чугунок».
А я ей:
«А нету чугунка. Сроду не бывало».
Зверина мне:
«А под порогом что?»
Выкопал я чугунок из-под порога, закопал его в углу.
Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:
«А давай-ка сюда чугунок».
А я ей:
«Нету серебра, не бывало».
А зверина мне:
«А в углу что у тебя закопано?»
Выкопал я чугунок, закопал его под стеной.
Сижу, жду зверину, думаю: придёт зверина, скажет:
«А давай-ка сюда чугунок».
Я ей:
«Нету у меня серебра и сроду не бывало».
А зверина мне с издёвкой:
«Под стеной-то чего закопал?»
Я за лопату и давай скорее копать под стеной. А там пусто! Мама-мамочка, под какой же стеной закопал, в каком месте?
День рыл, другой. Нашёл пустой чугунок.
Серебра в нём как не бывало!
Я опять за лопату. Нашёл один-единственный рубль. Опять рою денно и нощно, нахожу опять рубль. Ходит серебро под землёй, манит, а в руки не даётся. Из амбара боюсь выйти — рою и рою, света белого не вижу. Уж не знаю: в своём ли я уме.
Перед сном происходил у них в избе такой разговор.
— Я тороплюсь, мама ждёт со спичками, а я тут трясусь от страха перед звериной и землю рою, — говорил Саушкин. — Хоть бы письмо ей написать. Дедушка, почему у вас на острове ни почтового ящика, ни телефона?
Мельник сердился:
— Не надо мне ни почтового ящика, ни телефона, ни селивистера.
— А что это такое — селивистер?
— Ну, ящик такой, с ручками, который показывает. Простуда от него одна.
Саушкин возражал:
— Как это — простуда от телевизора?
— А так! Как он заработает, открывай форточку, чтобы звуки вылетали, не засоряли воздух в избе. Тут и просквозит!
Однажды, когда они перелопачивали землю в амбаре, пробегала у Саушкина под ногами мышка с серебряной монетой в зубах. Саушкин поймал её: вот кто серебро перепрятывает с места на место!
Он отнял монету, а мышку отпустил. Просунул монету в замочную скважину. Подвёл мельника к двери, показал: дескать, что-то блестит там.
— Вот оно куда убралось! — воскликнул мельник. Он снял с пояса ключ, открыл дверь.
Мельник рыл яму за порогом амбара и не видел, как Саушкин подхватил баллон и побежал к берегу.
Вновь Саушкин плыл на своём баллоне, плыл навстречу несчастьям. Вдруг услышал Саушкин…
Саушкин залез в шкуру, осмотрел её и говорит:
— Нет дыр, шкура как новенькая.
— Вот и славно, — сказала старуха и живо зашнуровала на нём шкуру.
Саушкин глядел из шкуры, плакал. Слёзы капали со львиных усов.
— Выпустите меня, бабушка, пожалуйста. Не хочу быть львом!.. Разве вам меня не жалко?
— Не, не жалко, промысел у меня такой, — сказала старуха, повернула вывеску «Лимонад — минеральные воды. Все виды услуг».
На обратной стороне лев-Саушкин прочёл:
ФИРМА «ЛИПУЧКА»
ПРИНИМАЕМ И НЕ ОТПУСКАЕМ
УПАКОВКА — СЕКРЕТ ФИРМЫ
ЖАЛОБЫ НА НАШУ ФИРМУ ОСТАВЬТЕ ПРИ СЕБЕ
Лев-Саушкин зарыдал:
— Я тороплюсь, меня за спичками послали…
— Э-э, милый, напрасно страдаешь. В зоопарке жизнь — на всём готовом. Никто тебя не обидит… Бояться будут — лев, как-никак.
Старуха перед дорогой подстригла усы. Усы росли у неё пучками, да так скоро, прямо на глазах.
Посадила Саушкина в клетку. Клетку погрузила на лодку, завела мотор.
Плакал лев-Саушкин:
— А говорили — все виды услуг…
— А я не отпираюсь. Говори последнее желание! Саушкин прошептал:
— Не разлучайте меня с баллоном…
Старуха кинула баллон на дно лодки, и лодка пошла в открытое море.
Лев-Саушкин упёрся головой в прутья клетки и печально смотрел вдаль. С усов капали слёзы, лев-Саушкин вытирал их лапой.
Далеко, на краю моря, появилось высокое, под облака, сооружение, похожее на мясорубку.
Старуха беспрестанно поглядывала на мясорубку и повторяла:
— Господи, пронеси! Только бы проклятущий изобретатель нас не углядел!
Вскоре неизвестный остров стал хорошо виден. Мясорубка стояла на железных ногах. Их было без числа, не сосчитать. На этих бесчисленных железных ногах, как на столбах, висели провода. У подножия мясорубки стоял дом без окон. Аппарат, точь-в-точь автомат для продажи газированной воды, посверкивал стеклянным глазом.
Миновала лодка остров. Старуха радовалась:
— Проскочили, проскочили!
Но рано радовалась старуха!
Вспыхнул красным, замигал глаз автомата — и тотчас из дома вышел человек. Он сделал руку козырьком, глядел в море.
— Спасите! — плакал лев-Саушкин. — Я не хочу в Австралию!
Человек подошёл к автомату со стеклянным глазом, нажал кнопку. Автомат загудел. Из его глаза ударил синий луч, догнал лодку, заарканил и потянул к острову.
Старуха живо достала кусок полиэтиленовой плёнки, накрыла лодку вместе с клеткой, и луч ослабел. Лодка увильнула от луча и пошла зигзагами. Старуха показывала человеку шиш, кричала:
— Не, изобретатель, нынче меня не поймаешь! Лодка удалялась от острова. Лев-Саушкин в отчаянии бился головой о прутья клетки.
Старуха дёргала себя за усы, гоготала и пела басом:
Я скажу тебе секрет:
Если мне попался в ручки,
Тебе муха на липучке
Поза-ви-дует!
Изобретатель подбежал к мясорубке, запустил её. Завыла гигантская мясорубка, потянула в себя воздух, да с такой силой, что по морю пошли волны, а лодку вмиг притянуло к острову и выбросило на берег. Будто это не лодка была, а скомканная бумажка.
— Здравствуй, бабка! Едешь мимо и не заглянешь, — сказал изобретатель.
Старуха запричитала:
— Соседушко, алмазный мой. Отпусти, ей-богу, на этот раз везу самого натурального зверя! — Тут она ткнула ногой льва-Саушкина и зашептала: — Рычи, рычи, окаянный!
— Домой х-хочу, — заревел в голос лев-Саушкин. Изобретатель рассердился:
— Опять ты за своё, бабка! Как тут залебезила старуха!
— Померещилось тебе, соседушко мой яхонтовый! Откуда знать зверю по-человечески! Да разве я тебе навру? В соседа бросишь, говорят, — в себя попадёшь.
Изобретатель выхватил из лодки льва-Саушкина, тряхнул. Шнуровка лопнула, и Саушкин вывалился из шкуры.
— Ни сном, ни духом не виновата! — завопила усатая старуха. — И чего он туда залез?
Изобретатель нажал кнопку на мясорубке. Открылась дверца в её стене, стало видно, как в утробе гигантской машины вертятся катушки, наматывают ленты, а острые перья вычерчивают на лентах разноцветные зигзаги.
— Бабка, полезай сюда, — скомандовал изобретатель.
— Это ещё зачем? — взвыла старуха.
— Установка переделает тебя в добрую, тихую старушку, — ответил изобретатель.
Саушкин прошептал:
— Пусть сперва вернёт мой баллон.
— Сейчас, бриллиантовый, сейчас, — затараторила старуха и отступила к лодке.
Рявкнул, стрельнул мотор лодки. Остался у берега баллон. Уносилась лодка в море, старуха грозила кулаком:
— Всё равно Саушкин будет мой!
Саушкин поглядел вслед усатой старухе и спросил:
— Что же вы её отпустили, не переделанную? Изобретатель рассмеялся:
— Я пошутил над старухой, нет у меня машины для переделки людей.
— А вы сделайте такую машину, — попросил Саушкин.
— До того ли мне нынче! — сказал изобретатель.
Такое повторилось несколько раз. В конце концов Ген Никифорович перестал выходить из дому на стук: видать, решил, что ему мерещится, чего и добивалась усатая старуха.
Она достала из своей сумки огромный замок, навесила замок на дверь дома, повернула ключ, а ключ в сумку — на самое дно.
Ген Никифорович не обратил внимания на её возню, к двери не подошёл, сидел размышлял в темноте.
Теперь уж старуха не таилась, теперь стала смела. Она забегала между железными ногами выжималки. Клацала ножницами — только летели обрезки проводов.
Ген Никифорович толкался в дверь, стучал:
— Что вы делаете, бабуся!
К вечеру старуха перерезала все провода.
Как погас последний прожектор и на острове наступила темнота, старуха включила карманный фонарь и позвала:
— Саушкин, поди сюда. Теперь ты в моей полной власти.
Ген Никифорович застучал в дверь, закричал:
— Не давайся ей в руки, Саушкин! Выручай меня!
Старуха хохотнула:
— Это Саушкин-то выручит? Спела бы рыбка песенку, кабы голос был. Вылезай, Саушкин, не тяни время.
Саушкин убегал от луча фонарика. Старуха блуждала между железными ящиками аппаратов, путалась в проводах, светила фонариком.