Дядя Винченцо высунул голову из фургона.
— К вашим услугам, синьор лейтенант, — сказал он, фальшиво улыбаясь.
Такую неприятную улыбку Франческо уже однажды видел у него. Это было в тог день, когда Винченцо впервые говорил с их матерью.
— О, я вижу, вы привезли мне этих бедняжек! Должно быть, они заблудились в городе. Знаете, это бывает с ребятами… Заиграются, заглядятся…
— Не болтайте зря! Ребята говорят, что они ваши племянники. Это правда? У вас есть документы?
— Ну, конечно же, племянники. Кто же ещё, синьор лейтенант? И, к сожалению, они сидят на моей шее. Отец у них умер, они дети сестры моей жены. Не мог же я дать им помереть с голоду! Я христианин. Я взял их с собой, чтобы сделать доброе дело.
— Ладно, ладно… Разрешение есть?
— Всё в полном порядке, синьор лейтенант. Вот это бумага для отметок, это — разрешение моему брату продавать корзины, это — на фургон… Видите? Вы знаете, сколько денег я потратил на эти бумажки?
— Вылезайте! Живо! — сказал полицейский ребятам.
Они вышли из машины, не поднимая глаз. Полицейский взял за локоть Доменико и, посмотрев на него внимательно, спросил с неожиданной добротой:
— Кто это? — Он указал на дона Винченцо.
Доменико молчал.
— Кто? — не повышая голоса, повторил вопрос полицейский.
— Дядя Винченцо, — ответил мальчик слабым голосом. Освободившись от руки полицейского, он пошёл к фургону, возле которого стоял дядя Филиппо, молча смотревший на него.
Полицейский разочарованно вздохнул. Анна слышала, как он прошептал своему приятелю:
— Пусть у меня руки отрежут, если я поверю, что эти ребята — его племянники.
Полицейский окинул испытующим взглядом дядю Винченцо, который стоял поодаль, согнувшись в полупоклоне, всё с той же напряжённой улыбкой на губах.
— А что мы можем сделать? — ответил другой. — Мы и так потратили на них много времени. Поехали!
— Будет лучше, если вы уберётесь отсюда, да поскорей! — крикнул полицейский дяде Винченцо уже из машины.
— Ну конечно, синьор лейтенант! Мы вот-вот тронемся. Мы остановились здесь, чтобы только лошадь передохнула. А направляемся мы в Турин, к брату. Он обещал нам найти работу.
Полицейский не слушал его. Машина резко рванулась вперёд и мгновенно скрылась за поворотом.
Дядя Винченцо облегчённо вздохнул и сплюнул в сторону уехавших полицейских. Потом он обернулся к ребятам и сказал спокойным голосом, в котором, однако, слышалась скрытая угроза:
— За всё это вы ещё расплатитесь! Но вы правильно сделали, что не выдали меня. Кстати, запомните, если со мной что-нибудь случится, ваших родителей тоже посадят в тюрьму. Так что лучше этим не шутить. Где вы шатались сегодняшнюю ночь, — это ваше дело. Но как бы там ни было, имейте в виду, вам нужно зарабатывать на хлеб и выплачивать мне долг. Выкладывайте деньги!
Анна и Франческо молча вручили ему. деньги, собранные подаянием. Они ничего не сказали о серебряных монетах, которые похитил у них Альбинос. И тот, в свою очередь, конечно, тоже промолчал, ограничившись одобрительным кивком головы.
Через полчаса они уже были в дороге. Анна простодушно болтала с Андрео и Амалией, которые, разинув рты, слушали рассказ об их удивительных приключениях. Доменико с поникшей головой плёлся следом за дядей Филиппо. Франческо чувствовал странную пустоту в желудке. Впервые он понял всю серьёзность их положения. Значит, нечего и думать о возвращении домой. Надо идти за хозяином туда, куда он пожелает. Пока до Турина. Кто знает, где этот город и сколько времени нужно, чтобы наконец дойти до него!
Перед глазами Франческо лежала бесконечная белая шоссейная дорога. И вся Италия в его детском воображении представлялась ему такой же белой, бесконечной дорогой, которую надо пройти из конца в конец.
«Ладно, — подумал он, — поживём пока с дядей Винченцо, отработаем наш хлеб. Но с Альбиносом мы ещё сведём счёты!»
Он чувствовал, как вся кровь бурлит в его жилах при одном воспоминании о нанесённой обиде.
— Ладно! Мы ещё посмотрим! — твердил он про себя, сжимая кулаки.
* * *
Они шли через весь полуостров от Рима до Марке, и непрерывно перед глазами у них тянулась белая длинная дорога. Лишь изредка мелькал город, где надо было часами просить милостыню, и снова пыльная дорога без конца и без края. Только один раз за весь этот трудный и долгий путь произошло событие, которое трудно было забыть.
Случилось так, что, проходя мимо одной деревни, Анна, Франческо и Доменико немного отстали от фургона. Вот уже кончились домики, а у них было собрано мало — всего двадцать пять лир. Но так как фургон ушёл вперёд, им пришлось ускорить шаг.
Они не заметили большого светлого и чистого здания до тех пор, пока не оказались перед самыми его воротами. Здание стояло посреди двора, около него весело играли человек тридцать мальчишек и девчонок. Это была школа. Маленькие бродяги остановились, внимательно разглядывая учеников. Почти тотчас от играющих отделилось несколько ребят; они нерешительно и осторожно приблизились к Анне, Франческо и Деменико.
— Это бродяги! — закричала одна из девочек. — Не подходите к ним! Это бродяги!
Эти слова, словно кнут, больно ударили Доменико. Он отпрянул назад. Его всего передёрнуло от этого крика: «Не подходите к ним, это бродяги!»
К МОРЮ
Ученики, снедаемые любопытством, толпились у ворот, рассматривая маленьких бродяг. Потом позади них появилась пожилая синьора, очень спокойная и серьёзная, с седеющими волосами, с чёрным платочком на плечах… Все расступились. Один из ребят, самый маленький, должно быть, для храбрости, взял её за руку.
— Добрый день! Вы издалека? — обратилась учительница к Анне, Франческо и Доменико. Она приветливо улыбалась.
Ребята не отвечали.
— Они такие же деревенские дети, как и вы, — объяснила учительница. — Они, должно быть, с юга Италии. Наверное, их село пострадало от войны…
Это было не совсем так, но Анна кивнула головой в знак согласия: ей хотелось сделать учительнице приятное. Да и кроме всего это было не так уже далеко от истины.
— Как вас зовут? — опять спросила учительница.
Анна ответила за всех троих.
Франческо и Доменико тоже осмелели: ещё никто не говорил с ними так ласково, даже мать — ведь она была больна и слишком сурова от вечных забот.
— Я училась в школе, — сказала Анна, — Я кончила первый класс. А вот они нет. Они никогда не ходили в школу.
— А ты умеешь читать? — спросила учительница.
— Думаю, что да… Я любила ходить в школу… Но у меня не было ни ботинок, ни фартука, и потом нужно было помогать тёте нянчить малышей… Вот я и перестала учиться.
Кто-то из учеников рассмеялся, показывая пальцем на Франческо и Доменико:
— Они никогда не ходили в школу, не умеют ни читать, ни писать! Они неучи!
Учительница укоризненно покачала головой.
— Они не виноваты. Если бы они могли учиться, быть может, они учились бы лучше вас. Правда? — Она наклонилась к Франческо, и он кивнул ей головой.
— Разве у тебя нет языка?
— Есть, — ответил Франческо.
— Хотелось бы тебе научиться читать?
— О, ещё бы! Но только как?
— Что ж, тебе поможет Анна… Она будет твоей учительницей.
— Ну, какая я учительница!.. Я всё уже сама забыла.
— А я дам вам букварь, и ты всё вспомнишь, — продолжала учительница.
— Если Альбинос увидит букварь, — сказал Доменико, — он бросит его в огонь.
— Кто это — Альбинос?
Франческо объяснил. Закончив рассказ, он с удивлением увидел, что у некоторых учеников навернулись на глаза слёзы: таким грустным показался им этот рассказ.
А ему, Франческо, всё, что случилось с ним, с Анной и Доменико, казалось таким обычным. Но странно, что, глядя на этих ребят, у которых были и дом, и родители, и чистая школа, и двор для игр, и хорошая, добрая учительница, Франческо не чувствовал ни зависти, ни горечи.
«Они плачут только потому, что услыхали рассказ про нашу жизнь, — думал он, — а мы переносим сами эту жизнь и не плачем».
Учительница принесла букварь и дала Франческо. Он взял его в руки с такой осторожностью, точно букварь был сделан из хрусталя и мог упасть и разбиться.
— Вот теперь у вас появился ещё один большой друг, — сказала учительница. — Теперь вас четверо вместе с букварём.
— Покажи мне букварь, — попросила Анна.
Она бережно открыла первую страницу: цветные картинки, большие буквы! Анна стала нетерпеливо всматриваться в буквы и, к своему удивлению, поняла, что они знакомы ей, а значит, она может читать.
— Я умею читать! Я умею читать! — радостно закричала Анна.
— Ты будешь хорошей учительницей. Только тебе нужны ещё тетрадь и карандаш, — сказала учительница.
Один из учеников убежал в школу и скоро вернулся с тетрадкой и карандашом в руках:
— Вот, держи!
Когда наконец Франческо, Анна и Доменико пустились в путь, ученики ещё долго махали им вслед. Учительница стояла посредине, скрестив руки под платком на груди. Она тоже смотрела вслед маленьким бродягам и всё время улыбалась.
Теперь фургон двигался по берегу моря.
В глубине души он всё ещё не очень верил, что на свете есть такие счастливые люди. Но однажды во время привала, когда фургон стоял в тени деревьев и ребята отдыхали на песке, Доменико увидел одного из этих людей. Это был высокий молодой человек в красном купальном костюме. Он вошёл в воду и поплыл далеко-далеко, так что голова его стала казаться точкой. Ребята долго следили за ним, до тех пор, пока молодой человек не вышел на берег и не лёг на песок, тяжело отдуваясь…
На каждом шагу ребят подстерегали удивительные вещи, и это в какой-то мере скрашивало жизнь маленьких бродяг.
А жизнь была тяжела. Часами, которые всегда казались невыносимо длинными, ребята бродили по уличкам городов и обивали пороги деревенских домов: Франческо и Доменико с попугаем и билетиками счастья, Анна — с песнями. У Анны был хороший голос, люди с удовольствием слушали её и не скупились подавать милостыню.
Когда же они возвращались, начиналось самое ужасное: дядя Винченцо подсчитывал дневную выручку. Не столько жестокий, сколько скупой по натуре, он точно устанавливал сумму, которую нужно было собрать, а если кто-нибудь приносил меньше, страшно ругался, и винов нику урезали и без того скудный ужин. Нечего было и рассчитывать на лишнюю ложку похлёбки! Тётя Тереза, молчаливо разливавшая суп, временами зло поглядывала на ребят своими спрятанными в складках жира глазами, и все сразу опускали головы и покорно ели то, что дают.
— Берите пример с Анны, — говорил дон Винченцо, — она выучилась петь и зарабатывает больше, чем вы все, вместе взятые. А вы чему научились? Вы едите даром хлеб, совсем не беспокоясь о деньгах, которые я посылаю вашим семьям. У вас нет сердца.
Перед сном Анна долго шепталась с Франческо и Доменико:
— Не слушайте, что он вам говорит. Пока что вы ещё ни разу не приносили меньше, чем нужно. Л если это случится, уж я что-нибудь придумаю…
— Что же тут можно придумать?
— Это секрет. Пока что я вам ничего не скажу. Но мы всегда должны помогать друг другу. Правильно?
Иной раз случалось, что какой-нибудь добросердечный крестьянин давал ребятам фрукты, кусок хлеба или стакан молока. В этих местах крестьяне были не такими бедными, как там, на родине ребят, и лица у них были открытые, добрые.
Однажды дядя Филиппо сказал ребятам:
— Эти крестьяне все красные.
Ребята начали расспрашивать, что значит «красные», но дядя Филиппо прервал разговор… Франческо с любопытством рассматривал крестьян, стараясь понять, почему они «красные»… На стенах здешних домов он часто встречал какой-то странный знак: серп, скрещённый с молотом.
«Когда-нибудь, — думал Франческо, — я спрошу, что это такое».
— А знаете, Альбинос — настоящий вор, — как-то сказала Анна. — Сегодня мы пели в деревне, и один крестьянин дал нам сто лир, только подумайте: сто лир!.. Потом мы ушли… А во дворе было развешано бельё. Альбинос осмотрелся кругом, потом схватил две рубашки и спрятал их в футляр аккордеона.
— А ты что же?
— Я?.. Ничего. Если бы я сказала, он избил бы меня. Знаешь, что заявил мне Альбинос? «Открывай пошире глаза. Тряпок не бери, но если попадётся что-нибудь стоящее, не теряй времени». Он хочет научить нас воровать. Если это ещё раз повторится, увидите, что я сделаю.
БУКВАРЬ ФРАНЧЕСКО
Букварь, подаренный учительницей, лежал у Франческо в вещевом мешке. Часто на берегу моря или в тени деревьев Франческо вынимал его и долго перелистывал. В такие минуты он забывал о горькой нищете, окружавшей его, и новый, неизведанный мир раскрывался перед ним.
Доменико не уставал смотреть на картинки букваря часами. И, хотя он знал их до малейшей подробности, каждый раз они казались ему другими и ещё более прекрасными.
Он переписывал в тетрадь буквы и односложные слова. Анна не была терпеливой учительницей. Она сама едва умела читать, и всё же ей казалось, что Франческо слишком медленно постигает науку.
— Ты осёл, — говорила она. — Ослом и останешься… Нужно писать так… Давай!
Но Франческо не отдавал карандаша:
— Я сам хочу попробовать! Дай мне попробовать самому.
Взрослые не интересовались их занятиями. Только дядя Филиппо иногда подходил к ним сзади и стоял, попыхивая своей старой трубкой. Сам дядя Филиппо никогда в жизни не ходил в школу.
— Моим пером была лопата, — говорил он без улыбки. — Я научился вычерчивать прямые грядки на земле, но потом землю пришлось продать…
И он начинал вспоминать об утраченной земле.
В пути Франческо отыскивал на дорожных плакатах уже выученные им буквы. Он останавливался и стоял до тех пор, пока в скопище различных непонятных знаков не находил хоть одну знакомую букву.