— Не старайся! — сказала ему учительница. — Ты освобожден от физкультуры на две недели. Так написано во врачебной справке.
Кирилка пригорюнился. Вот уж устроила ему Вера Матвеевна! А ему так хотелось поиграть в мяч, побегать наперегонки в спортзале.
Уже развязанный шнурок болтался на Кирилкином ботинке. С завистью смотрел Кирилка на ребят. В майках, в трусах и в спортивных тапочках они вереницей выходили из класса вслед за преподавательницей физкультуры.
Когда все ушли, Валентина Федоровна подозвала Кирилку к учительскому столу и стала проверять его тетрадки. Оказалось, что Кирилка с мамой хоть и правильно решили примеры и задачи, но не таким способом. Валентина Федоровна объяснила Кирилке, как они решали в классе, велела ему складывать и вычитать устно и письменно.
— Ну, что ж, ты не очень отстал, — сказала она с удовольствием.
После математики они немножко позанимались письмом. Так что Кирилка тоже не скучал, пока ребята были на физкультуре. И вот все вернулись в класс и стали одеваться, весело переговариваясь. Валентина Федоровна и Кирилка помогали застегивать пуговицы тем, кто копался.
Но завязать шнурок на своем ботинке Кирилка позабыл.
Сколько раз дома, изнывая от скуки, Кирилка воображал себя в школе на перемене! Но в жизни все оказалось еще лучше.
Коридор широкий, светлый. За окнами сверкает зима. На стенах между окнами висят красивые картины. Весело зеленеют растения в горшках на подставках и целые деревца в кадках прямо на полу. Гул, ребячья разноголосица ласкают Кирилкины уши.
Натертый паркет поблескивает. Все ребята в домашних тапочках. Только некоторые в сапожках или, как Кирилка, в ботинках. Наверно, тоже очень торопились утром и забыли взять тапочки. Кирилка с мамой чуть не опоздали. Столько времени не был Кирилка в школе, и — надо же! — проспали, потому что, как нарочно, испортился будильник.
Попробовать прокатиться по паркету, как по льду, будто бы ты на катке? Кирилка разбежался, чтобы лучше прокатиться. Не посередине коридора, где народу много, разбежался, а в сторонке, у окон. Вот сейчас заскользит… Но что это? Он летит кувырком: наступил на развязанный шнурок, а тот его как дернет вниз!
Лбом Кирилка так треснулся об пол, что в голове загудело. И точно из паркета прозвучало грозное:
— Это что за безобразие? Чуть меня не повалил! Из какого ты класса?
Тяжело дыша, Кирилка поднялся на ноги и оторопело смотрел на полную и очень строгую женщину-завуча.
— Вот не разрешу тебе несколько дней ходить в школу!
— Разве вы врач? — в ужасе спросил Кирилка. — Вы — эскулап?
Завуч почему-то обиделась:
— Ты еще дерзишь! Думаешь, не могу не допустить к занятиям ученика, который не умеет себя вести?
Наверно, и правда может! Кирилка заревел. Сквозь слезы он смутно различал толпившихся ребят, слышал, как говорила извиняющимся голосом Валентина Федоровна:
— Он отвык от школы… Было бы мне глаз с него не спускать…
Потом он плакал, сидя за партой.
— Ревушка! — снисходительно шептал Петька Барков. Шишка на лбу Кирилки вздувалась и ныла. Собака в тетрадке по рисованию у него не получалась и размазывалась: на собаку капали слезы. Петька с гордым видом рисовал танк. Каждый на уроке рисования рисовал что хотел — такое было задание.
Таинственная тетенька
На другой день Кирилка вел себя в школе гораздо тише и уже не так часто улыбался на уроках. Он слушал очень внимательно и на математике получил у доски четверку, потому что все решил правильно.
Зато после уроков было страшно весело. Первоклассники, за которыми не приходили мамы и бабушки, возвращались гурьбой. И шли они не по тротуару, а по вершинам сугробов, лежащих вдоль тротуаров. Некоторым мальчишкам удавалось провалиться в сугроб по пояс — красота! У Кирилки прыжок с глубоким погружением получился всего один раз. Может, он был слишком легким и не пробил снег, а может, не так скакнул.
Мальчишки хохотали, швырялись грязными снежками, валили друг друга в снег, садились на свои ранцы и съезжали на них с сугробов, как на санках.
Укутанная платком старушка остановилась и сказала:
— Ребята, вы же нагребли полные сапожки! Замерзнете, бегите домой!
— Ничего мы не замерзнем! — горласто отозвался Петька Барков и с криком «Ур-ра!» толкнул Кирилку.
Кирилка свалился и захохотал. Выбираясь из снега, успокоил старушку:
— Нам, наоборот, жарко!
Старушка покачала головой и ушла.
Нечаянно кто-то из мальчиков попал снежком в прохожего, пожилого дяденьку. Дяденька прикрикнул:
— А ну, хватит баловаться! Милиционера позову!
И они разбежались.
У своей двери Кирилка извлек из кармана пальто залепленный снегом ключ. Вся тесемка, на которую ключ был привязан, и булавка, которой тесемка была приколота к подкладке внутри кармана, были в снегу.
Обледенелый ключ плохо лез в замочную скважину. Кирилка хлопнул себя по лбу. Зачем он мучается, когда можно просто позвонить? Сегодня же у мамы выходной день!
Мама открыла дверь и ахнула:
— Да ты весь в снегу! И ноги мокрые! Живо разувайся! Опять простудишься! — Она сама содрала со своего сына пальто и ботинки.
Здорово бы мама Кирилку отругала, но вдруг снова позвонили.
К ним пришла какая-то тетенька.
Невысокая, в сером пушистом платке и в зеленом пальто с меховым воротником. Не то чтобы толстая, но плотная, коренастая. Довольно старая, конечно, но не старушечка, а так — сильно пожилая.
— Вы Дроздова? — решительно спросила тетенька маму.
— Да, здравствуйте.
— Здравствуйте, здравствуйте. Объявленья вешали? На столбах. Насчет этих самых… нянек?
Мама кивнула.
— Вешала. Только давно.
— Пожалуй, я соглашусь присмотреть за вашим сыном. Если, конечно, он мне понравится. Но неподолгу. Часа этак три в день.
Мама порозовела от волнения и засуетилась.
— Пройдемте, пожалуйста, в комнату. Снимите пальто. Разрешите, я вам помогу повесить. Садитесь, пожалуйста.
Сидя на диване, тетенька пристально смотрела на маму.
Мама даже смутилась и поправила кофточку.
— Значит, вы мои объявления читали… Я уже потеряла всякую надежду, что кто-то по ним придет.
— Раньше прийти было некогда.
— Вы пенсионерка?
— Да, у меня пенсия неплохая. Сорок пять лет на заводе проработала.
— Простите, как ваше имя-отчество? — спросила мама.
— Еликонида Гордеевна, — отчеканила тетенька.
— Редкое имя. Красивое. А… — мама помялась, — … рекомендации какие-нибудь у вас есть?
— Сорок пять лет работы на одном заводе — это тебе не рекомендация? — строго спросила тетенька.
— Да, да, конечно, — заторопилась мама. — Вы что-то сказали, что не очень много часов сможете…
— Три часа, я сказала. Приду в двенадцать, из школы его встречу, накормлю, что надо поделаю, да и восвояси.
«Восвояси», — отметил про себя Кирилка. Надо у мамы потом спросить, как это? Что-то не очень ему тетенька нравилась: с мамой-то как строго разговаривает! Мама перед ней как девочка-школьница сидит…
— Но у меня есть одно условие, — почти грозно проговорила тетенька.
— Да? — вопросительно произнесла мама.
— У меня есть собака. Я буду приводить ее с собой.
— Большая? — с жадностью спросил Кирилка.
И с чего ему тетенька не понравилась? Подумаешь, строго разговаривает. Так это она с непривычки, в первый раз ведь пришла.
— Вполне достаточная, — решительным тоном ответила тетенька.
— Достаточная? — растерянно переспросила мама. — Для чего… достаточная?
Ноздри у тетеньки слегка раздулись.
— Не для чего, а — для кого. Для меня, разумеется.
— Ой, собака! — с сомнением сказала мама. — Это, знаете… так неожиданно.
— Мама! — умоляюще сказал Кирилка.
Мама покосилась на него и спросила жалобно:
— А эта ваша собака не покусает моего мальчика?
— Если он не будет ее дразнить.
— Не буду, не буду! — страстно заверил Кирилка.
— А будешь, так не обрадуешься, — отрезала тетенька.
Щеки у мамы покрылись густым румянцем. Она положила руку на плечо Кирилки:
— Он часто болеет. Да и когда здоров, придет из школы около часу дня и до шести один, без присмотра… А как насчет оплаты?
— Договоримся, — сказала тетенька. — Собаку, разумеется, на свои деньги буду кормить. Значит, завтра приду в час дня.
Тетенька поднялась с дивана:
— Попробуем, понравится ли этот мальчик мне и моей собаке. Вы напишите на бумажке, что купить. Если успею, куплю по дороге. Это уже в три часа не входит. Не успею, так не куплю.
Показалось Кирилке или нет, что, уходя, тетенька таинственно ему подмигнула? Скорей бы настало завтра! Главное, какой величины у нее собака?
— Мама, ты не забудь приготовить подстилку. И миску, из которой кормить, — озабоченно сказал Кирилка.
— Чудо какое! Неужели у нас будет няня? Пойду позвоню Машеньке… — Мама повернулась к Кирилке: — Кирилл, что тебе надо? Какая подстилка и миска?
— Ты что, уже забыла, что к нам завтра собака придет? — возмутился Кирилка.
— Ах, да, собака… Вот это и есть самое странное!
— Мамочка, найди миску! И подстилку.
— Хорошо, хорошо… Можно подумать, что мы в няньки наняли собаку!
Разочарование
— Кто там? — взволнованно спросил Кирилка в час дня.
За дверью раздалось:
— Это я, Еликонида Гордеевна. Отопри и сейчас же убегай. И жди меня в комнате. Дверь туда прикрой. На улице сильный мороз. Слышишь? А то не войду!
— Слышу, слышу…
Кирилка сделал, как велела ему новая няня: повернул рукоятку замка и убежал.
Посреди комнаты он подскакивал от нетерпения, уставившись на прикрытую дверь. Еликонида Гордеевна вошла уже без пальто, в своей зеленой вязанке, в красивом переднике…
— А где собака? — выпалил Кирилка.
— Полагается здороваться. А собаку я не привела. Слишком холодно. Еще простудится.
От огорчения Кирилка чуть не разревелся. Кое-как сдержался. Подхватил языком со щеки две-три слезинки, молча пошел в угол, сел на пол среди своих грузовиков. Не привела — вы только подумайте! А он даже во сне все время думал о громадном псе…
А тетке этой самой хоть бы что! Говорит самым невозмутимым тоном:
— Сейчас я в кухне разберу продуктовую сумку. А ты возьми швабру да подмети хорошенько. Начинай с передней, я видела, там много пыли.
Нахмурив лоб, Кирилка приволок из кухни швабру — раз нет собаки, не все ли равно, что делать? Нехотя шаркал шваброй по полу, даже свет в передней не зажег. Под круглым столиком, на котором стоял телефон, швабра на что-то наткнулась. Кирилка нагнулся и поглядел. Какой-то ком коричневой шерсти. Не понимая, откуда у них такое, Кирилка ткнул ком шваброй. Послышалось рычанье.
— Пат! Тихо! — крикнула из кухни нянька. И приказала: — Ко мне, Пат!
Кирилка замер от изумления. Из-под столика вылезло что-то кудлатое-кудлатое, небольшое и на коротких ножках засеменило в кухню. Двумя прыжками перескочил Кирилка от телефонного столика на середину кухни.
Кудлатое существо стояло возле няни с редким именем, подняв голову, круглую и такую косматую, что ни глаз, ни носа не видать.
— Собака! — взвизгнул Кирилка. — Маленькая! Смешная какая! А вы сказали, что не привели!
— Во-первых, он сам пришел, — чуть-чуть смущенно проговорила няня. — А во-вторых, я пошутила. Ну, знакомьтесь! Пат, это Кирилл. Погляди на него!
Склонив набок голову-шар, песик поглядел на Кирилку, у которого губы расползались в улыбке.
— Это наш мальчик. — Хозяйка песика сделала ударение на слове «наш». — Поздоровайся с ним! Подай ему лапу!
Песик сел и протянул Кирилке лапу. Кирилка пожал ее, коричневую и шерстистую.
— Ой, ну какой он! Как игрушечный! Он не обидится, если я его поглажу? А что он еще умеет?
— Не обидится. Погладь. Ведь вы уже знакомы. Покажи Пату комнату.
— Пойдем, Пат, миленький, пойдем! Я тебе все-все покажу! — Кирилка манил песика двумя руками.
Песик вопросительно посмотрел на няню.
Та разрешила:
— Пойди поиграй с Киром.
Косматик засеменил за Кирилкой.
Всю комнату Пат обошел кругом, деликатно обнюхал каждый предмет. Над черепахой, гревшейся у парового отопления, остановился и фыркнул.
— А это Пашка-черепашка, — объяснил ему Кирилка. — Ее нельзя трогать. Нельзя! Понял?
Пат понял: еще раз тихонько фыркнув, он попятился.
Кирилка обнял песика за шею и прижал его к себе. Пат вырвался, весело тявкнул, потянул Кирилку за штаны и отбежал. И началась возня.
Дядя или дедушка?
Обычно Виталий Афанасьевич звонил Кирилке в десять-одиннадцать утра. А на этот раз позвонил гораздо позже: давно Гордеевна накормила Кирилку обедом и ушла вместе с Патом.
— Как поживаешь, Кирилл? — бодро спросил Виталий Афанасьевич. — Уже ходишь в школу?
— Хожу, хожу. Дядя Виталий Афанасьевич, а вы увидели через стены, какая за-ме-ча-тель-ная новость у нас случилась?
— Я же тебе сказал, что вижу через стены иногда. А что за новость?
— Нянька нашлась! — закричал Кирилка. — Сама нашлась! С Патом!
— Пат? — удивился Виталий Афанасьевич. — Вы что, с ней в шахматы играете и она в пат попадает?
— Почему в шахматы? Почему в шахматы? Собака! Маленькая! Расчудесная! Так ее зовут.
— Вот оно что! Новость и верно хорошая. Нравится тебе новая нянюшка?
— Конечно! У нее же есть Пат! Одна мамина подруга боится, что эта Гордеевна вдруг чего-нибудь уворует. Совсем ведь с улицы…
Последние Кирилкины слова потонули в громовом хохоте Виталия Афанасьевича. Потом в трубке раздалось:
— Что же она уворует? Твои штаны?
— Они ей не налезут. И мамины платья тоже не налезут. Да ведь это же мамина Аллочка подумала, а она и не видела Пата! Мы-то с мамой так не думаем.
— Правильно. Ничего она не уворует, — твердо сказал Виталий Афанасьевич. — Как ее зовут, ты сказал?
— Вообще-то… Елоконда, кажется…
— Как? Как? Анаконда? Так ведь это такая огромная змея.
— Нет, нет, не змея, иначе. Ели… я забыл. Но она позволила называть себя просто Гордеевной. А Пат умеет подавать лапу!
— А не сердитая она, твоя новая няня?
— Немножко сердитая, но это ничего, у нее же…
— Есть Пат, я уже знаю. Ну что ж, ладненько…
— Дядя Виталий Афанасьевич, а я ей про вас рассказывал.
— Почему ты меня стал называть дядей? А не просто по имени-отчеству?
— Так как-то… само получается… — Называя «дядей», Кирилка почему-то чувствовал себя ближе к невидимому другу. — А как надо — дедушкой?
Трубка фыркнула.
— Нравится «дядей», называй «дядей». Так рассказывал, значит, про меня? А она что?
— Ничего не сказала. Так оно и было.
Играя с Патом, Кирилка ему пообещал:
— Вот уж расскажу ученому путешественнику, какой ты умный!
— Какому это ученому путешественнику ты собираешься хвастаться нашим Патом? — поинтересовалась Гордеевна.
— А я с одним путешественником знаком! — горделиво сказал Кирилка. — По телефону. Он везде, везде поездил. Вот не знаю, длинная ли у него борода или не очень. Он уже старый-старый. И очень веселый.
Гордеевна стояла с кухонным ножом в руке и остолбенело смотрела на Кирилку.
— И он даже с тиграми сражался. Вот! Я его люблю, — добавил Кирилка.
Гордеевна молча повернулась, отошла к кухонному столу и, не сказав ни слова, принялась чистить картошку.
Думать-то надо…
Недели полторы подряд Кирилка ходил в школу. И, по правде сказать, сиденье на уроках уже не казалось ему таким счастьем. Особенно — на математике.
На уроке математики нельзя даже шепнуть Петьке о том, какой Пат умный: не захотел есть вторую косточку и спрятал ее про запас в Кирилкин старый ботинок. Да что шепнуть! Думать о Пате и то нельзя. Начнешь думать про песий ум и зазеваешься. И уже не понимаешь, как решать задачу.