— Да все от цыгана того веселого. Он умер, а это вот мне досталось.
— Извини, я не знала, — тихо произнесла я.
— А я по-другому отношусь к смерти, — выдал Гелий. — Для меня это — переход в другой мир.
— Ты веришь в жизнь после смерти?
— Да. Но знаешь, суть даже не в этом. Допустим, когда человек умирает — это горе для тебя, если ты его любишь. И что, ты всю жизнь будешь жить в горе? От этого он не оживет, правильно? Хорошего из этого горя извлечь нельзя. Зато ты приносишь человеку страдания. Неважно, что этот человек — ты сам.
Я молчала.
— И вообще, знаешь что? — продолжал он. — Вот сколько раз видел. Человека хоронят, и все по очереди рыдают. Потом идут кушать. По крайней мере у половины людей на лице в этот момент скорбного выражения не найдешь! А когда справляют сорок дней, все уже веселятся в открытую, за застольными разговорами почти и не вспоминая об умершем, только в тостах или чем-нибудь подобном. Зато стоит о нем заговорить, вот как сейчас, сразу — скорбная маска: «Извини, я не знал».
— Ты жестокий, — сказала я. — Ты можешь говорить о больных и о мертвых с пренебрежением, ты смеешься над чужим горем… Конечно, может быть, ты и знаешь какую-то истину, перед которой все мы ничтожества и наши проблемы мелки, но ведь было время, когда ты не знал своей истины и был таким же, как мы.
— Стоит мне чуть-чуть высказать свое мнение, как на меня сразу нападают, — невесело ответил Гелий. — Пожалуйста, могу и молчать.
— Ну вот, почему сразу — молчать… Послушай, у тебя столько престранных мыслей в голове, почему ты не как все?
— Когда человек все время один, у него предостаточно времени, чтобы думать. Это как Зальтен — автор «Бемби» — сказал: «Одинокий путник идет дальше других».
— И тебе никогда не хотелось иметь спутников на твоей дороге?
— Да чего там, хотелось, конечно, — сказал он. — Но тут уж каждый делает свой выбор, как ему жить. А то тебе как в сказке: подавай сразу и кувшинчик, и дудочку.
Мне снова стало его жалко. Гелий понял это.
— Не забывай, что я самый счастливый в мире, — напомнил он.
Мне показалось, что в этот момент он говорил неискренне. Хотя, конечно, я многого не знаю и могу ошибаться.
Глава 4. Ёжик и фея
Наступил вторник. Гелий исчез вместе с чемоданом.
Я обнаружила записку: «Спасибо за крышу. Гелий». Хорошо, что мама и папа еще спали и этой записки не видели.
Нет, хорош гусь! Сбежал, и все. Хотя он и предупреждал, что не остается у людей больше, чем на два дня.
Но, извините, одно дело — у людей, а другое — у меня!
Пришлось вспоминать Конан Дойля и применять метод дедукции.
Гелий сидел в библиотеке и читал какую-то «Книгу об Эсперанто».
— Де кие ви… тьфу ты, — сказал он. — Ты что, меня искала?
— Какая проницательность, — ответила я.
— А зачем? — он удивился.
— Бери свой чемодан и отправляйся к нам, — велела я, садясь за стол напротив него.
— Нет, — ответил Гелий, — и ты знаешь почему.
— Но ты еще не объяснил мне многих вещей! Не отпущу я тебя никуда. Жить тебе все равно негде. Тем более, пока ты будешь в городе, я тебя буду разыскивать и расспрашивать, можешь не сомневаться. А то, видите ли, сам счастлив, а с другими не хочет секретами поделиться!
Он заулыбался, но покачал головой:
— Оля, я не пойду.
— Ну тогда и я не пойду, — заявила я.
— Слишком быстро тебе со мной наскучит. Думаю, все остальные секреты я оставлю при себе.
— Пусть наскучит, — согласилась я. — На свете есть два типа людей: несчастные, которые живут хорошо, и счастливые, которые живут плохо.
Гелий перебил:
— Ен ла мондон венис нова сенто…
— Значит, — продолжала я, — то, что хорошо — это плохо, а то, что плохо — это хорошо.
— Тра ла мондон ирас форто воко…
— Поэтому, когда мне скучно, — это хорошо…
В конце концов Гелий не выдержал, захлопнул книгу и поинтересовался:
— Зачем ты выворачиваешь наизнанку мои истины?
— Хочу посмотреть, что они представляют собой изнутри, — сострила я. — Понимаешь ты или нет, что мне кроме тебя никто ничего подобного не расскажет? Жалко тебе, что ли?
— Ох и навязалась ты на мою голову, — ответил он и пошел сдавать книжку.
Потом он спрашивал:
— Ты знаешь закон: как хочешь, чтобы поступали с тобой, поступай с другими?
— Слышала.
— Как, по-твоему, он действует? Приведи пример.
— Ты говоришь кому-то: «Привет», — предположила я. — Он отвечает: «Привет». А если ты обзываешь его, слышишь: «Сам такой».
— Ладно, — кивнул Гелий. — Теперь скажи, когда человек относится к тебе с презреньем, это чувствуется? Если он вообще ничего не говорит?
— Ну… пожалуй, чувствуется, — согласилась я. — А почему так?
— Потому что мысли и эмоции материальны, — заявил Гелий. — И ты ощущаешь их и воспринимаешь. Некоторые умеют делать это очень хорошо. Я говорю о телепатах. Только мысли состоят из особой материи, более тонкой.
— И что же дальше?
— Мысли окружают человека, создают ему оболочку. А одноименные мысли притягиваются. Это значит, что в жизни человек чаще встречается со сходными ему людьми: злой — со злыми, добрый — с добрыми, веселый — с веселыми.
— Но я встречаюсь с разными людьми, — возразила я.
— Правильно. Я сказал: «чаще», я не говорил: «всегда». Кроме того, мыслеформы еще и летают в пространстве сами по себе. Допустим, ты человек добрый. Добрые мысли, пролетая мимо, притягиваются к тебе твоими добрыми мыслями: чем их больше, тем больше силы притяжения. А злые мысли на тебе не оседают, поскольку у тебя злых мыслей почти что нет и сила их ничтожна. Вот и получается, что, не создавая своих злых мыслей, человек защищен и от чужих. Вот помнишь, я говорил тебе о горе? Горе — тоже отрицательная мыслематерия; создавая горе, ты вредишь не только себе, но и другим, когда твои мысли отлетают от тебя и становятся самостоятельными.
— Гелий… скажи, куда ты опять направляешься? — обеспокоилась я, когда он свернул в какой-то переулок.
— В детдом. Нас же приглашали, разве ты не помнишь?
Дети, завидев Гелия, завизжали и бросились навстречу. Кто-то завопил:
— Анна Ванна! Они пришли!
— Ребята весь день вас ждали, — смеясь, сказала воспитательница.
— Давайте снова в индейцев играть! — радовались те.
— Лучше я вам сказку расскажу, — решил Гелий.
— Про что?
— А вот слушайте. — Гелий встал между двумя скамеечками, и дети расселись на них. — В одном лесу…
— Около станции Полетаево? — перебил его тонкий мальчик в очках, подпрыгнув на скамейке.
— Нет, — ответил Гелий, — на две станции ближе, возле поселка Каменского. Так вот, в этом лесу жил-был ежик. Конечно, там жил не один только ежик, но еще много других зверей. А самым главным в лесу был филин — старая и мудрая птица. Филина все слушались и уважали. Поэтому ежик всегда очень завидовал филину.
Вообще-то ежик был добродушный и веселый, поэтому его зависти никто не замечал. А она сидела в нем внутри, спрятавшись до поры до времени.
Ежик любил всем помогать. Однажды он спас маленькую птицу от змеи. А птичка оказалась феей этого леса. Она сказала: «За то, что ты спас меня, я выполню любое твое желание». Ежик очень обрадовался и закричал: «Я хочу, чтобы меня уважали и слушались, как Филина!» Тогда фея ответила: «Когда ты вырастешь и станешь умным, так и случится».
Юля вдруг сказала, прерывая сказку:
— Он не захотел ждать и учиться.
— Верно, — согласился Гелий. — Упрямый ежик топнул ногой и сказал: «Нет! Я хочу этого сейчас! Сделай меня повелителем леса!»
«Глупый ежик, — ответила фея, — ты же еще так мало знаешь».
«Пусть! — рассердился он. — Ты же обещала исполнить любое желание!» Фея вздохнула, но ей ничего не оставалось делать, ведь она обещала. И ежик стал повелителем леса.
— А куда делся филин? — спросил кто-то.
— Филин ушел на пенсию, — сказал Гелий.
— Какая же у него была пенсия? — поинтересовался тонкий мальчик.
— Восемь мышей в неделю, — ответил Гелий. — Так вот, повелителем стал ежик, и все ходили к нему за советом, но он ничего не знал, и от его советов в лесу началась сплошная неразбериха.
— А почему его не переизбрали? — удивился очкарик.
— Потому что колдовство было очень сильное, — объяснил Гелий. — Ежик хотел сделать, как лучше: он запретил змеям есть птиц и их яйца, тогда змеи стали умирать с голоду, а птиц стало ужасно много. Ежик велел птицам есть кровожадных пауков; но, когда исчезли пауки, развелось огромное количество мух и комаров, а птицы, наевшись пауков, стали болеть от их ядовитой слюны. Короче, все шло наперекосяк.
Когда Ежик увидел, что он натворил, он заплакал и позвал фею. «Верни все, что было!» — просил он. «Не могу, — ответила фея. — Разрушить всегда легче, чем создать. Для того, чтобы все стало по-прежнему, понадобятся еще долгие годы. Филин снова станет править и будет исправлять все твои ошибки».
«А что станет со мной?» — спросил ежик. «Решать зверям», — ответила фея.
— Его в тюрьму посадили, — предположил кто-то.
— Или из леса изгнали, — добавил другой.
— Его простили, — шепнула Юля. — Он же глупый был и не виноватый.
— Ты что! — возразила другая девочка. — После всего, что он сделал!
— Ну и пусть, — еще тише проговорила Юля. — Он хороший был.
— Условный срок дали, — определил тонкий мальчик.
И тогда все наперебой закричали:
— Что с ним сделали? Что?
— Его простили, — ответил Гелий, — но ему было очень стыдно, и он сам ушел из леса.
— И его больше никто не видел? — жалобно спросила одна девочка в наступившей тишине. Вместо ответа Гелий взял свой чемодан и достал оттуда что-то маленькое и шевелящееся.
— Вот он! — радостно завопил очкарик, и все принялись ежика брать и осторожно гладить по не таким уж и колючим иголкам. А Гелий начал объяснять, как этого ежа кормить, и особенно — как его любить, чтоб при этом не замучить.
Почему-то среди ребят снова не было Юли. Она стояла возле загородки и размазывала по щекам слезы.
— Чего же ты плачешь? — спросила я.
— А я плохо живу, — ответила она. — Я хочу, чтоб у меня свой собственный ежик был! Тебе этого не понять, потому что ты не бездомная! — и ушла.
Гелий нахмурился и пошел о чем-то поговорить с воспитательницей.
Когда мы возвращались, я вспоминала сказку и ребят, и мне вдруг стало смешно.
— Гелий, а что бы ты попросил на месте ежика?
— Я? Я бы ее, пожалуй, хорошенечко отчитал.
— Кого? — удивилась я.
— Фею. За недальновидность.
Глава 5. Сам себе послушник
Я встала пораньше, боясь, чтоб Гелий опять не сбежал. Но его уже не было. А чемодан стоял.
Чего он везде таскается со своим чемоданом? Что там еще есть, кроме ежиков? Мне было страсть как любопытно, неужели все необходимое для жизни может влезать в такой маленький чемодан? В общем, так вышло, что я его вертела, вертела, а потом он вдруг открылся.
В чемодане лежали ручка, бумага, расческа, зубная щетка, какая-то одежда и несколько толстых исписанных тетрадей. Я подумала, что это, может быть, выдержки из любимых книг. И заглянула внутрь.
«Сам себе послушник… Нужно заставить тело подчиняться мне. Оно гениально сработано, и все только и занимаются тем, что разрушают этот прекрасный инструмент. Но моя программа получить/отдать должна быть выполнена. Увы, пока что мне удается лишь получать».
Оказывается, это был дневник. Я положила тетрадку на место и закрыла чемодан.
Я же не знала, что это дневник!
И какой странный, совсем неясно, о чем речь! Заставить тело подчиняться… страсти какие. Чье тело, интересно знать? Тело — инструмент, наверное, это какой-нибудь прибор физический… Гениально сработанное тело — кто его сработал? И что за программу Гелий выполняет? Получает энергию из Космоса. Нигде не живет. Все успевает. Крайне подозрительно.
Из-за всего этого я опоздала в школу.
— Махнем завтра на карьеры? — подскочили ко мне на переменке Галка с Женькой.
— Давайте, — ответила я. — А Гелия с собой захватить можно?
— Захватить-то можно, — сказал Женька, — но как ты его понесешь? Или ты захват особый знаешь?
Женька вечно дурачился.
На этот раз у Гелия не было работы на дому. Он сразу сказал, как только я появилась во дворе:
— Пошли в детдом. Я договорился с воспитательницей, чтоб она разрешила сегодня взять с собой Юльку.
— Куда взять? — не поняла я.
— Куда, куда! Ты не заметила, что она везде выставляет напоказ свою «бездомность»? Я ее хочу отучить ныть.
В этот момент, воодушевленный какой-то своей идеей, он стал смешным, как совсем маленький мальчишка. Это потому, подумала я, что дети часто бывают такими, а взрослые обычно вялые, холодно-расчетливые или, на крайний случай, деятельные, но тоже скорей не оживленные, а просто задерганные.
Короче, мы отправились за Юлей. Мы шли, а мне понемногу стало стыдно, а потом очень стыдно, а потом я остановилась.
— Ты чего? — спросил Гелий.
— Я залезла в твой чемодан, — угрюмо сказала я.
— Так, — кивнул он. — И?
— И в твой дневник. В свое оправдание мне сказать нечего.
— Ну, а мне тем более, — сказал Гелий. — И?
— Прости.
— Что еще остается, — ответил он. — Ты мне не веришь, что ли?
— Да нет, ты не думай, я всего три строчки только… мне очень хотелось узнать, что у тебя в чемодане.
— Спросила бы, я бы тебе дал все что хочешь, — грустно сказал он. — Идем, надо успеть.
Некоторое время мы шли молча.
— Гелий…
— Ну?
— Что такое программа получить-отдать?
— Это в смысле сначала учишься чему-то, потом это дальше в мир отдаешь, — нехотя ответил он. — Ведь не ради себя одного совершенствуешься, а для всех.
— А почему ты назвал тело инструментом? Это про что? И как его все разрушают?
— Инструментом… Вот я уже рассказывал тебе, что верю в жизнь после смерти. Дух воплощается на Земле или где-нибудь еще много раз. Сейчас мой дух использует мое тело, чтобы общаться здесь и совершенствоваться. А разрушают наше тело неправильное питание, например, или неправильный образ жизни.
— Ты подразумеваешь всяких алкокуриков? — уточнила я.
— Алкоголь, наркотики — о них вообще речь не идет, — возразил Гелий. — Это азбучная истина. Я говорю, например, о пирожках с мясом. Уже тысячи исследований доказали, что мясо организму ни к чему, а мы его все едим. А режим дня? Сколько людей, особенно молодежь, ложатся спать уже после полуночи, а утром еле встают. Почему не посмотреть на солнце, которое всем живым существам отсчитывает биологические часы? Нет, надо идти наперекор природе, ломать, коверкать и перегружать свой собственный организм!
— Тише, тише! Слушай, так что ж ты вчера ел у нас макароны по-флотски, если мясо вредно?
— Потому что мне не приходится выбирать, — ответил он. — Но когда-нибудь я, наверное, перестану бродяжничать, и тогда заживу, как говорится, по-человечески…
— Когда? — сразу же полюбопытствовала я.
Гелий пожал плечами.
В детдоме он показал ребятам фокусы, попускал пузыри, а потом спросил у Юли, хочет ли она покататься на аттракционах. Та изъявила бурное согласие, и мы отправились в детский парк.
Гелий покупал билеты на все подряд аттракционы, и в ответ на мое напоминание о том, что средства у него далеко не лишние, он только сказал:
— Деньги мои, куда хочу, туда трачу.
Юля каталась вверх, вниз, влево, вправо и по спирали, пока ей не наскучило. За это время я, сопровождая ее, уже еле держалась на ногах.
— Пойдем отсюда, — попросила Юля. — Мне тут надоело.
— Мне нужно зайти в кое-какое место по пути обратно, — сказал Гелий. — Вы не составите мне компанию?
Разумеется, мы согласились. Гелий привел нас в интернат для детей-инвалидов. Он собирался написать в газету статью об этом заведении. О безногом мальчике, который писал музыку, о девочке с параличом, которая рисовала картины единственной функционирующей рукой, о другой девочке, горбатой и глухонемой, которая шила мягкие и добрые игрушки… Всем им было не больше десяти.