— Тайфун! — определил кто-то из болельщиков.
— Косой косит!
— Покажи, Толька, этой мелюзге, где раки зимуют, — выпятив грудь, подбадривал приятеля Ленька. — Пусть знают наших!
И Толя старался. Ребята проигрывали один за другим, и очередь подходила к Косте. Привлеченные шумом, пионеры стекались на поляну со всех сторон.
— Кто там следующий? — расходился Толя, окрыленный успехом. Костя встал. Ленька при виде его не удержался и съязвил:
— Губошлеп, готовь контрибуцию: платить придется!
— Еще неизвестно, кто кому.
Расставили бабки. Метнули жребий. Косте выпало право начинать игру. Он отошел на линию огня и прицелился. Толя, заметив у него в руке «свинчатник» Никиты, сразу померк. Костя ударил. Кона, как не бывало. Болельщики свистом и оглушительным ревом приветствовали хорошее начало.
— Ур-ра-а-а!
— Ставь, Карелин, ставь!
— Лупит, как снайпер!
Ленька нахмурился, замолчал. Не желая смотреть на разгром приятеля, он кивнул Демке и процедил:
— Шагаем отсюда.
Случается, говорят о каком-нибудь человеке, что его будто бы распирает от гордости. Не верьте! Если бы все было именно так, то Костя бы стал величиной с Казбек, Эльбрус или Эверест. А так он оставался тем же розовощеким коротышкой, несмотря на то что очень гордился победой. Особенно приятно было смотреть, как при каждом его ударе Карелин боязливо вздрагивает, пряча голову в плечи, словно свинцовый козон бьет не по бабкам, а ему по голове. Болельщики охрипли. А Костя все бил, бил и бил без промаха.
— Забирай, Костик, козон! Это за хорошую игру, — сказал Никита. — Молодец!
— Мне козон! Насовсем?!
Громкий тревожный крик, прозвучавший на улице за воротами, оборвал Костю на полуслове.
— Пожа-ар! Пожа-а-а-ар!
Все устремились со двора.
За колхозным стадионом в небо тянулся высокий столб густого дыма. Легкий ветерок чуть колыхал его, а на высоте расстилал черным, зловещим знаменем.
— За речкой горит! — перескакивая через изгороди и плетни, прямиком по огородам бросились ребята к горящему дому. Колычевцы бежали первыми.
— Весь сгорит, — говорил на бегу Ленька, наблюдая, как жадные языки огня пляшут по деревянной крыше. — Вот пылает!
Мимо, обжигая крапивой босые ноги, промчалась Аленка Хворова. За ней Костя, Никита, Гоша… Аленка, не останавливаясь, проскочила во двор горящего дома. Никита отдавал короткие распоряжения:
— Открой, Костик, хлев: может, там скотина! Гоша! Ворота на всю ширину, чтоб пожарники с ходу въехали.
На глаза Якишеву попался Демка.
— В избу! — крикнул он. — Забежишь, хватай, что под руку попадется, и выноси… Да не застревай, задохнешься! За мной!
Густой едкий дым белесой пеленой застилал глаза, вызывал слезы и приступы кашля. Ориентируясь по едва заметным в дыму окнам, Никита из кухни пробрался в комнату и, стащив с кровати одеяло, стал бросать на него вещи. Вдруг из соседней комнаты прозвучал слабый голос. Кто-то звал на помощь.
— Сюда! Сюда!
— Аленка! — узнал Никита. — Где ты! Выходи, ко мне иди!
Нашарив дверь, Никита толкнул ее. Дыму в соседней комнате было значительно меньше. В углу на стуле рядом с детской кроваткой сидела Аленка, обнимая обеими руками маленькую русоголовую девчушку в белой коротенькой рубашонке.
— Беги на улицу! — скомандовал Никита. — Живо!
— Ногу распорола.
Из разбитого колена девочки сочилась кровь и алой струйкой сбегала вниз. В комнату влетел Демка. Молча выхватил из рук Аленки малышку и скрылся в дыму.
— Аленка, держись за меня, — приказал Никита. — Держись крепче!
— Ой, Никитка, больно!
— Потерпи. На улицу выскочим, перевяжем.
Подкатили пожарные повозки. От колодца быстро протянули шланги, заработали насосы. Из брандспойтов вырвались упругие сверкающие струи воды. Пожарная команда пошла в наступление. Зашипели, запотрескивали успевшие уже обуглиться бревна, доски. Огонь умирал. Совсем исчезли яростно бушевавшие языки пламени, захлестываемые потоками воды.
Ленька с Толей, устроившись на заборе, следили за тем, как пожарники ликвидируют последние очаги огня.
— Демка, — крикнул Толя, — иди сюда!
— Некогда! — отмахнулся тот.
— Ленька зовет.
— Видишь, делом занят!
— К Никите перекинулся, — проговорил Ленька. — Ишь, старается.
— Имущество спасают они, — сказал Толя. — Якишев не растерялся, прямо в огонь бросился и ребят повел…
— Тоже, геройство. Хочешь знать, я в пламя хоть с закрытыми глазами.
Постреливая мотором, к месту пожара подкатил мотоцикл. Илья Васильевич выскочил из коляски и, кивнув ребятам, стал разговаривать с начальником пожарной охраны.
— Вовремя подоспели, — похвалил он усталых, перепачканных сажей людей. — Дом почти целый, вещи спасли.
— Ребятам спасибо, — ответил усатый пожарник. Об имуществе они позаботились…
Илья Васильевич подошел к ребятам, отдыхающим на траве, поднял на руки смущенную Аленку и поцеловал. Никите, Косте, Гоше, Демке и другим крепко пожал руки.
— Благодарю вас, дорогая пионерия, лихие мои комбайнеры.
— Илья Васильевич, — поднялся Никита. — Просьба к вам есть. Поранила Аленка ногу гвоздем. Довезите ее до дома.
Глухих осмотрел рану, которая оказалась глубокой, поднял девочку и перенес в коляску.
— Садись, — приказал он Демке. — Придерживать будешь. — Ваня, — обратился он к Ивану Полевому. — Доставь немедля в больницу. Накажи, чтобы перевязку сделали. Трогай!
Мотоцикл заревел мотором и сорвался с места. Демка одной рукой уцепился за поручень возле заднего седла, а другой поддерживал Аленку.
Пионеры дождались хозяев, сдали им вещи и направились в школу. Ленька с приятелем поплелись вслед за ними. Перепрыгивая канаву, Колычев наступил на какой-то твердый предмет. Острая боль пронизала пятку. Ленька повалился на траву и выругался:
— Черт! Никак на стекло напоролся!
Осмотрел ногу — цела. Взглянул на траву — свинцовый козон, знаменитый якишевский «свинчатник» лежал перед ним.
— Толька!
— Никитин козон? Где взял?
— Тут нашел.
— Отдашь?
— Дурак я, что ли? Он терять будет, а я находить и отдавать! Не дождется!
— Вообще-то нужно, пожалуй, вернуть козон, — неуверенно проговорил Толя. — Никита на пожар торопился…
— Хоть в Африку! Другой раз пусть рот не разевает! Явится Никита домой, хвать-похвать — нет козонка! Туда-сюда забегает, а козонок-то у меня!
С пригорка навстречу друзьям во весь дух мчался Демка Рябинин. Босые ноги его, казалось, не касаются земли. Коричневая, местами вылинявшая рубашка выбилась из-под ремня и, наполненная воздухом, отдувалась на спине огромным пузырем.
— Герой! — усмехнулся Ленька, пряча в карман находку. — Укротитель огня и гроза пожаров. Устряпался, словно трубочист. Сотри хоть сажу с лица!
— Увез я в больницу Аленку! — гордо сообщил Демка. — Здорово она ногу поранила. Врач говорит, полежать придется… А мотоцикл у Глухих, что ветер…
— Ее повез, а нас бросил? — спросил Ленька.
— Она в беду попала…
— Друзья так не поступают.
— Ленька, — Демка нахмурился, — я правильно сделал! И не говори мне про это!
— Ладно, ладно, — поспешно согласился вожак и перевел разговор на другую тему: — Айда купаться! Позагораем. Ты, Демка, на речке и умоешься заодно.
Ребята свернули в узкий переулок. По обе стороны его высились плетеные заборы, бревенчатые сараи. За околицей пахло цветами и травами. На пригорках с пожелтевшей от солнца травой алела поспевающая земляника. Вокруг стоял неумолчный птичий гомон.
Толя выломал длинный ивовый прут и, размахивая им, как шашкой, рубил головки ромашек. Демка, взволнованный событиями дня, рассказывал:
— В избе дымина была… Задохся я, как вбежал! Никита передо мной вошел. Я в комнату за ним, мимо горящей балки. За дверь схватился, а угли как посыпались с потолка… Аленка — храбрая! Девчонку спасла!
— Ты же вытащил ее, — вмешался Толя.
— Это дело второе. Не подоспей я, Аленка сама бы вынесла: она ее на руках держала.
— Подумаешь, — начал было Ленька.
— Не тебе судить, — оборвал его Демка. — Ты на заборе просидел!
— Сумел бы и я…
— Мог, да не захотел! Так?
— Демка! — вмешался Толя. — Ты не заметил, куда Никита ушел?
— Лагерь строить на Лысую.
— Сегодня?
— Ну да! Забрали топоры, лопаты… Костя пилу достал.
Впереди показалась зеркальная гладь реки. Узкая тропинка, по которой шагали ребята, нырнула в густые заросли черемухи, ольхи, ивняка. Деревья росли так плотно, что ветви их, переплетаясь, образовывали низкий туннель. Согнувшись в три погибели, колычевцы преодолели несколько десятков метров болота и вышли на узкую песчаную косу. Нагретый песок был горяч. Под раскидистой ивой, росшей на обрывистом берегу, ребята разделись. Ленька, шлепая по бедрам ладонями, подо шел к воде, сунул в нее руку и выкрикнул:
— Чур, не я воду грею!
— И не я! — откликнулся Толя.
Демка почесал затылок, отошел подальше от обрывистого бережка и, разбежавшись, бросился в омут. Радужный фонтан брызг поднялся над водой.
— Хорошо… — Отфыркиваясь, Демка широкими саженками поплыл к противоположному, заросшему осокой берегу. — Ныряйте сразу, — приглашал он приятелей. — Лучше так-то!
Толя забрел в реку по колени и стоял, поеживаясь: вода была холодноватой. Ленька осторожно подкрался сзади и толкнул Толю в спину:
— Поплыли! Ха-ха-ха!
Толя окатил обидчика фонтаном воды.
— Получай на чай!
— Ах так?
Громкие возгласы разбудили сонную тишь реки. Колычевцы играли в пятнашки, ныряли «кто дальше», носились друг за другом по берегу и, утомившись, разлеглись на песке загорать.
— За день Никите лагерь не построить, — сказал Ленька, располагаясь на песке так, чтобы солнечные лучи падали на грудь. — Силенок не хватит!
— Они могут, — возразил Демка. — Их много.
— А мачту? — вставил Толя.
— Срубить сосенку, обтесать, выстругать — и мачта!
— Тебе, Демка, в лагерь охота? — спросил Ленька.
— Пока нет! В кружок комбайнеров я бы пошел…
— За чем дело стало?
— Вы не идете, — просто ответил Демка.
Ленька просиял: ответ пришелся ему по душе. Чтобы удобней было разговаривать, он перевернулся на живот, нагреб под грудь побольше песку, сделав из него что-то наподобие подушки, и сказал:
— Я предлагаю устроить Никите настоящий Карфаген. Дождемся мы, когда якишевцы лагерь выстроят, ночью подберемся к нему и разбросаем шалаши. Ха-ха-ха!
— Зачем? — удивился Демка. — Шалаши нам не мешают. Обозлятся ребята. Ведь не один Никита шалаши-то строит.
— Демка, интересно же это! Как разведчики на войне действовать будем. Смелость, конечно, в разведке требуется… — Ленька знал, как разговаривать с Демкой, чем увлечь его. — Ловкость нужна… А ребята не узнают, кто лагерь вверх тормашками перевернул. Придут, а шалашики в разобранном виде. Вот смехота!
— Дознаются!
— Расскажешь им, что ли? Не будет же Никита на Лысой сторожей на ночь оставлять. Надо им обязательно Карфаген устроить, обязательно!
Колычев принялся со всеми подробностями излагать план «штурма» Лысой горы. Очевидно, еще раньше он думал о налете на лагерь, потому что предусмотрел и учел мельчайшие детали предполагаемого разгрома. Для убедительности он чертил на песке план штурма, намечал пути возможного отхода, указывал основные пункты, которые предстояло разрушить в первую очередь.
— Мачту — по боку и на шалаши! — с вдохновением закончил он. — Карфаген будет взят!
— Все это понятно, — сказал Демка. — Но лагерь-то зорить зачем? Пускай стоит на здоровье: не жалко.
— И то, — поддержал Толя.
— Эх! — Ленька отшвырнул прут в реку и поднялся. — Зачем римляне после третьей Пунической войны дотла разрушили Карфаген? Ну?.. Историю учил, помнишь? Затем, чтобы карфагенянам неповадно было на других нападать… Так и мы!
— Якишев на нас не нападает, — заметил Демка.
— Забыл? Коротка у тебя память. Кто в огород к Емельянихе нас не пустил?
— Может быть, не они.
— Как не так! Сам видел Никиту, Костю и Гошу Свиридова. Гошка тебе, Демка, ножку-то подставил. Не я, схватили бы тебя и прописали…
Демка умолк: разве с Ленькой договоришься. С некоторых пор он стал подмечать в характере вожака нехорошие черты — жадность, ячество и чрезмерное злорадство, не говоря о хитрости (история с пестовскими ребятами убедила Демку в этом). И в то же время Демка не хотел отказываться от его замыслов: тогда подумают, что он, Демка, трус, боится ребят. Да Ленька постарается показать Демку в таком виде, что бараны и те засмеются.
— Согласны? — спросил Ленька, нетерпеливо поглядывая на Демку.
— На лагерь, так на лагерь, — с деланным равнодушием протянул тот, — лишь бы интересно было.
— Теперь я тебя, Демка, узнаю!
— Будет Карфаген! — в тон вожаку выкрикнул Толя.
— Поклянемся! — предложил Ленька и вскинул над головой сжатый кулак. — Клянусь!
Толя, а затем и Демка повторили его жест. От поднятых кулаков на песке распласталась зловещая тень.
Выкупавшись, ребята отправились домой. У околицы они остановились. Колычев из-под ладони посмотрел на Лысую.
— Сколько их там набралось, — сказал он. — Черно! Стройте, стройте.
От озера по склонам горы к вершине, где топорщилась небольшая группа сосен и елей, цепочкой двигались темные точки: пионеры доставляли камыш для шалашей. Лагерь строился ударными темпами.
ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА
Хорошо летом в бору, особенно в сосновом. Воздух такой, что дыши и, кажется, никогда не надышишься им вволю. Над головой в шелестящей зелени лапчатых ветвей, что почти совсем не пропускают солнца, порхают пичужки, перестукиваются красноголовые дятлы, прыгают озорные, юркие белочки.
Легко и свободно шагается по такому тенистому лесу. Под ногами приятно похрустывает жухлая прошлогодняя хвоя, а слева и справа, впереди и сзади, чуть ли не до самого синего неба, как бронзовые колонны, высятся гигантские сосны, впиваясь накрепко в рыхлый подзол мощными узловатыми корнями-щупальцами.
И странное дело: лес, будто густой, можно даже сказать, дремучий, а чувствуется в нем почему-то раздолье и простор.
Там, среди корневищ, приподняв желтые иголки, которые, словно мякина на зернотоке, устилают землю, выглядывает белый груздь. Рядом еще, еще и еще… Ой, ой, ой, сколько их прямо под ногами! Пожалеешь, если по неопытности возьмешь в лес маленькую корзинку: надо брать что-нибудь вместительное.
Ленька, Толя и Демка часа за три наполнили холщовые мешки отборными «пятаками» — так между собой они называли мелкие, без единой червоточинки ядреные грибки, предназначенные исключительно для засолки, и, подыскав полянку, окруженную нарядными сосенками и залитую солнцем, расположились на отдых. Толя бережно опустил мешок на траву, прислонил его к дереву, не спеша достал из-за пазухи сиреневой майки сложенную вчетверо газету, развернул ее и расстелил на траве.
— Поедим! — обрадовался Демка. — У меня в животе давно урчит.
— Много исходили сегодня, — сказал Толя. — Как гребенкой, лес-то прочесали. Ленька, давай сумку!
— Держи!
Увесистая сумка-сеточка взлетела над Демкиной головой. Толя, как заправский вратарь, поймал ее на лету и, положив на колени, стал доставать и раскладывать на газете хлеб, пучки зеленого лука, вареную в мундирах картошку, соль. Хлеб он нарезал большими ломтями, стряхнул со штанов крошки и пригласил:
— Можно есть.
Демка схватил большую картофелину, наскоро очистил ее, окунул в соль и целиком отправил в рот. Щеки у него надулись, а лицо сморщилось и перекосилось. На глазах показались слезы.
— Ох и солоно!
— Обдувай, — лаконично бросил Толя.
— Поспешишь — людей насмешишь, — заметил Ленька.
Ребята усердно работали челюстями. В тишине было слышно лишь аппетитное причмокивание.
Наевшись, Ленька отошел в тень рябины, единственного лиственного дерева, каким-то чудом занесенного сюда, лег на траву и, пожевывая травинку, как бы между прочим, проговорил: