Зачем они это надувают? — спросил Упырь.
Ну ты и баран, — хихикнул Вырвиглаз. — Самая глубина в центре, а возле берега один ил и головастики. Поэтому они с камер и купаются. На это весь наш расчёт.
То есть?
Вырвиглаз указал пальцем на воткнутые в песок рогатки. На рогатках была развешена одежда. Я подивился продуманности Вырвиглазова плана — и про рогатки знает, и про камеры, наверняка не первый раз тут зависает.
Баторцы тем временем накачали камеры, связали их в подобие плота и спустили на воду. Вырвиглаз приложил к глазу полбинокля.
Ну и коряги, — сказал он через минуту. — Девчонки коряги, парни доходяги, все ребристые, как караси...
Да они ещё маленькие совсем, — возразил я.
Всё равно коряги. Правду говорят, что баторские девки сплошь коряжистые...
Ты что, сюда баб пришёл рассматривать?
Да я не на баб смотрю, я на пацанов смотрю, ищу...
Узнаёшь кого-нибудь? — спросил я. — Кто тебя по морде бил?
Не-а... Да какая разница, кто. Надо это... выскакивать и... Короче, я не могу...
Вырвиглаз скосился в мою сторону.
И что ты на меня смотришь? — прищурился я. — Я не пойду. У тебя же не нога повреждена, а рожа. Ты же не рожей ходишь?
Они меня издали заметят, — довольно невразумительно сказал Вырвиглаз.
Я в свою очередь поглядел на Упыря.
Что? — не понял тот.
На это я и рассчитывал.
Точно! — обрадовался Вырвиглаз. — Знаешь, в нашей компании такая традиция — каждый новоприбывший должен... показать себя. Ну, проявить себя, понимаешь?
Опять враньё. Никакой такой традиции у нас нет. И самой компании у нас тоже нет.
Понимаю, — кивнул Упырь.
Теперь ты должен пойти туда, — Вырвиглаз указал на карьер, — и осторожно стянуть их одёжку и обувь. Чтобы эти жабы не заметили только. Ясно?
Ясно.
Ну, давай иди. А мы тебя поддержим.
Вырвиглаз подтолкнул этого дурня. Упырь скрючился и в полусогнутом состоянии стал подкрадываться к пляжу. Осторожно, как африканский охотник в саванне, копья не хватало. Он двигался, расставив треугольные локти, ненормально изогнув спину, здорово походил на хорька. Это было видно и по шее, и по локтям, и по затылку — хорек крадется в курятник.
Опасная личность, особенно если со спины, дайте мне томагавк.
Вырвиглаз на Упыря не смотрел — зажмурившись и приложив к другому глазу обломок бинокля, он наблюдал за баторцами на плоту, ничего больше не видел. А я видел. Как с другой стороны, со стороны кладбища, появилась компания взрослых и опасных уже баторцев лет пятнадцати. Упырь их не замечал, сосредоточившись на тряпках. Но и они его не замечали, болтали о чём-то, смеялись, кидались шишками.
Вырвиглаз глядел на тех, кто был на плоту.
Упырь и баторцы уверенно и неотвратимо, как пароходы в тумане, шли на пересечение.
Я молчал.
А вон та ничего, — вдруг сказал Вырвиглаз, не отрываясь от бинокля. — Вон та, постарше которая. Правда, швабра, конечно, но волосы длинные. Я люблю, когда волосы длинные. Ты любишь, когда волосы длинные?
Что? — не понял я.
А я уважаю, — не обратил на меня внимания Вырвиглаз. — Чтобы космы были и чтобы такая... жилистая. Крепкая. Вон та коряга как раз подходит... А это что?
Вырвиглаз перевёл подзорную трубу на Упыря.
Блин! — Вырвиглаз аж подпрыгнул. — Ты что, не видишь?
Что не вижу?
Баторцы! Старшаки!
Вырвиглаз заёрзал, затем позвал:
Эй! Эй, ты!
Упырь не слышал. Продвигался. Ещё шагов двадцать — и баторцы его заметят.
Стой, жаба! — засипел Вырвиглаз громче.
Упырь замер.
Как его зовут?!
Денис.
Ден! — начал громко шипеть Вырвиглаз. — Ден, назад! Назад давай!
Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг и, чуть выждав, принялся пятиться. Не оборачиваясь.
Давай! Давай! — шептал Вырвиглаз.
Взрослые баторцы скатились на пляж и уже вовсю располагались на песочке. Я им даже слегка позавидовал — будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза — нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.
Подполз Упырь.
Там эти... — объяснил он. — Пришли...
Припёрлись, жабы. — Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. — Обломилось. Ну ладно, в другой раз.
Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Выглядел немного разочарованно.
Что дальше? — спросил Упырь.
Ходить отсюда, — сказал я хмуро, — что ещё тут делать...
Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время замедлится. Бесконечность — это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.
Да, надо уходить, — согласился Вырвиглаз. — Жабы победили.
Вырвиглаз сел.
Пойдём, — он свернул верёвку, — пока пойдём. А вернёмся в воскресенье или в субботу лучше. Или в пятницу. Я на ту досковитую запал вообще... И тебе, Леденец, подберём кочерёжку. И тебе, Дениська. Ты каких девок любишь?
В смысле? — не понял Упырь.
Ну как «в смысле»! Вот мне волосатые нравятся, тощие и белобрысые, Леденец... не знаю, какие ему нравятся, он тип мутный. Мутант, короче. А тебе? Как тебе баторки?
Я не знаю...
А мне баторки самое то. Это ничего, что у них туберкулёз, надо просто жареную собачатину есть, тогда тубер не прилипнет...
Упырь глупо улыбался.
Шучу, шучу, собачину можно не есть, — успокоил Вырвиглаз. —Да и вообще, пошли эти баторцы!
Вырвиглаз отпустил неприличный жест в сторону карьера и поковылял в лес. Мы за ним. В этот раз Вырвиглаз не хитрял, мы быстро выбрались на тропинку и направились к дому.
Я шагал последним и думал, что мне делать сегодня. От Упыря отвязаться не получилось, вряд ли он отвяжется добровольно, вторая половина дня испорчена. А я мог бы к Катьке сходить. Или поспать, или, не знаю, что-нибудь сделать хорошее. Но вместо этого мне предстоит Упырь. А вчера, когда мать допытывалась, почему я не сходил к отцу, я ничего не ответил. Сегодня тоже наверняка поинтересуется. Вот так — я должен и с этим дружить, и в больницу ходить, и, что самое позорное, при всём при этом я ещё должен делать нормальное лицо, точно у меня всё в порядке, точно ничего не происходит...
Так какие тебе нравятся? — продолжал допытываться Вырвиглаз. — Некоторым такие пухленькие нравятся, но в баторе пухленьких нету, только такие чурчхелы...
Мне та девочка понравилась, — сказал Упырь, — ну, которая в музее работает.
Вырвиглаз счастливо хлопнул в ладоши.
Какая-какая девочка? — переспросил он.
Ну, из музея. Кажется, её Катя зовут.
Катя! — провыл Вырвиглаз. — Катя!
Идиот. Этот Упырь просто идиот. Просто все идиотические рекорды побивает, никогда таких не видел. Точно, в прошлой жизни я был редким гадом. Распространял поддельные пилюли для похудения. Оттого мне и воздаяние.
А знаешь ли ты, Денис, что эта самая Катя — это не просто Катя? — вкрадчиво прошептал Вырвиглаз. — Эта самая Катя — она ведь...
Я вот что подумал. Что если сейчас Вырвиглаз перегнёт, то я ему добавлю. Рожа у него разбита, но зубы ещё некоторые целы. А зачем такой сволочи зубы? Пусть кашей питается.
Но мне всё-таки повезло — навстречу из-за поворота тропки выскочил синего цвета парень лет десяти. В шлёпанцах, в плавках, на голове — заклеенная во многих местах камера. Он увидел нас и всё понял, у них вообще понятливость повышенная, у баторцев. Но отступать было уже нельзя, он не отступил.
Идём ровно, чтоб не спугнуть! — прошипел Вырвиглаз. — Не дёргаемся!
И уже громко сказал:
Белые, они в Оленьем бору растут. Я туда завтра пойду. А вы пойдёте?
Пойдём, — тоже громко ответил я. — А потом засушим.
Баторец шагал нам навстречу и осторожно, одними глазами, оглядывался. Мы поравнялись, и Вырвиглаз сдвинулся баторцу наперерез.
Какая встреча! — рявкнул Вырвиглаз. — Какие люди в нашем стойле!
И драматическим жестом снял очки.
Баторец испугался. Он увидел Вырвиглаза без очков и, наверное, всё понял.
Что по-хорошему не уйти.
Провиденье лишило врагов моих разума и послало их в руки мои! — Вырвиглаз облизнулся. — Ну, привет, жаба!
Баторец бросил камеру и попытался удрать. Но Вырвиглаз с неожиданной ловкостью его догнал, повалил, заломил руку за спину. Сильно так заломил, но баторец не закричал, крепкий попался.
Вяжите его! — Вырвиглаз повернулся к нам. — Дайте верёвку!
Сам вяжи, — ответил я.
Ладно, жабы, без вас справлюсь... Вырвиглаз попытался снять с плеча верёвку, но не
получилось, и он выдернул из штанов ремень, уткнул баторца рожей в мох, связал ему руки. Баторец молчал. Немой, что ли, попался?
Сейчас мы тебя, жабу, судить будем, — довольно промурлыкал Вырвиглаз. — По всей строгости.
За что?! — Значит, не немой.
За это! — Вырвиглаз ткнул пальцем себе в лицо.
Это ведь не я! Это старшаки, наверное...
Старшаки... — Вырвиглаз злобно сощурился. — Ты вот тоже через пару лет станешь...
Вырвиглаз задумался, а потом визгливо крикнул:
А потом, значит, мне в морду?! Да?! Баторец съёжился.
Я тебя на сто лет отучу меня по морде бить! — заорал Вырвиглаз. — На тысячу лет!
Скрипнул громко зубами.
Кто такие эти баторцы? — прошептал мне в ухо Упырь.
Санаторно-лесная школа. Для детей-сирот. Батор.
Лесная?
Лесная.
А почему батор?
А кто его знает...
А где баторцы учатся? В нашей школе? Какой любознательный попался Упырь.
Какая им школа, — усмехнулся я. — Они же туберкулёзники. Заразные многие — открытая форма. У них свои учителя, они в противогазах им преподают.
В противогазах?
В противогазах.
Что-то меня перекосило, я взял и прямо в лесу на тропинке рассказал Упырю сразу несколько наиболее популярных среди населения баек. Рассказал про мертвецкую в баторском подвале, про бродячий баторский тополь, про их столовую, про кролика само собой, про случай с бухгалтером Серембаевым. Упырь слушал.
А пока я рассказывал, Вырвиглаз придумывал экзекуцию, это по его роже читалось. Можно было просто отлупить этого попавшегося дурачка, но Вырвиглаз алкал (красивое слово!) большего, душа его беспокоилась. И Баторец поглядывал на него со страхом. И на нас со страхом.
Я рассказывал.
Не так! — вдруг остановил меня Вырвиглаз. — Что ты гонишь, жаба! Они Серембаеву не ногти вырвали! Они его постригли, а на голову углей насыпали!
И без всякого перехода:
Его надо посадить на муравейник!
И указал на баторца.
Пойдём домой лучше, — предложил я.
Ну, спереть одежду — куда ни шло, но в муравейник сажать... Не люблю перегибов.
Вы что, мне не друзья? — Вырвиглаз принялся раздуваться. — Я на вас понадеялся, а вы меня кидаете...
И что? Нам теперь по всему лесу муравейник разыскивать?
Упырь с интересом смотрел на баторца.
— Ну давайте хоть немного поищем! — стал упрашивать Вырвиглаз. — Ну немного!
Мы согласились.
Не знаю, что уж такое, но с муравейниками в лесу оказалась просто засада. Болтались туда, болтались сюда — ничего. Один раз, правда, Упырь крикнул, что он видит муравейник, но это был совсем не муравейник, это была чага.
Вырвиглаз злился и ругал матушку-природу, которая не позаботилась о том, чтобы разместить на нашем пути надлежащее количество муравейников и, напротив, раскидала под ногами несметное количество коряг и трухлявин. К тому же ему передвигаться в штанах без ремня было не очень удобно, приходилось поддерживать.
Упырь глядел на всё это с наивным блеском в глазах, в подобных забавах он явно раньше не участвовал. Жил себе где-нибудь в Лондоне, а теперь вот у нас. В лесу, в поисках муравейника, в который мы собираемся посадить несчастного туберкулёзника.
Контраст, однако. А чего он хотел?! Это тебе не Пикадилли, это Нечерноземье, край суровых мужчин и верных женщин.
Баторец безропотно таскался за нами. То ли с участью своей уже смирился, то ли привык в муравейники садиться. А скорее всего, здорово испугался просто. Лицо у него покраснело, вот-вот захнычет, даже жалко.
Муравейник нашли почти у дороги. Большой, небоскрёбный, наверное, год строили. Даже с мухомором на верхушке.
Красота! — обрадовался Вырвиглаз. — Жаба, вот он — твой трон!
И захихикал.
Не надо, — пронюнил баторец.
Так жалобно пронюнил, что даже самое суровое сердце, сердце Вырвиглаза, дрогнуло.
Да не ной ты, — сказал он, — чего, как жаба, в самом деле? Ну посидишь пять минут, ну покусают. Больно, но зато потом пороть будут — совсем не больно. Вас ведь в баторе по пятницам порют?
Не-ет... — Баторец совсем расклеился.
Ну всё равно полезно. Давай, чего тянуть, садись.
Вырвиглаз подобрал корявую палку, плюнул на неё и воткнул в самую макушку хвойной горы. Муравьи взбесились, всё как полагается. Забегали, засуетились.
Готово, — удовлетворённо сказал Вырвиглаз. — Давай, жаба, садись.
Не-е... — помотал головой баторец.
Как это нет? — Вырвиглаз забыл про штаны, они упали.
Я сам боюсь...
Тебя что, сажать прикажешь? — разнервничался Вырвиглаз.
Баторец дрожал. Наверное, от холода. Хотя было жарко.
Может, отпустим его? — робко предложил Упырь.
Что значит «отпустим»?! — заорал Вырвиглаз. — Они меня искалечили! Его надо в муравейник!
Со стороны военного городка пэвэошников послышался вой. Сирена.
Уже три! — возмутился Вырвиглаз. — А мы тут! Давай быстро!
Он сжал кулаки и шагнул к баторцу.
Но я не могу сам... — пронюнил тот.
Время пришло.
Ну давай, — я кивнул Упырю.
Что «давай»? — не понял тот.
Давай сажай его.
Баторец заскулил.
Да я сам его посажу... — влез было Вырвиглаз.
Нет, — я оттолкнул Вырвиглаза. — Это он должен. Пусть он посадит!
Я не хочу... — Упырь помотал головой.
Ты сам согласился, — напомнил я. — Ты же хочешь в нашу компанию? Это твоё испытание, это традиция. Так что давай.
Упырь поглядел на Вырвиглаза. Тот пожал плечами.
Я никогда не пробовал... — с сомнением сказал Упырь.
Мы дружно хихикнули.
Отпустите меня! — попросил баторец.
Он вообще... Я вдруг увидел его сандалии. Сандалии были тоже древними, такими же, как камера. И так же, как на камере, на этих сандалиях красовалась целая куча заплаток.
Отпустите...
Но отпускать уже было нельзя. Если бы мы его отпустили, то всё вообще было бы тупо. Тупейше. Видимо, Вырвиглаз это тоже понимал.
Давай! — Я подтолкнул Упыря.
Он шагнул к баторцу. Они были почти одного роста, Упырь чуть повыше и чуть, может, покрепче, всё-таки он был старше. Упырь обхватил баторца за плечи и неловко толкнул.
Баторец опустился в муравейник.
Отлично! — Вырвиглаз подскочил с другой стороны, надавил пленнику на плечи. — Сейчас прочувствуешь! Будете знать, как меня по морде!
Баторец сидел спокойно. Несколько секунд. Потом муравьи взялись за дело.
И он заорал.
Ничего, — хищно улыбался Вырвиглаз, — ничего, всю жизнь мне потом спасибо говорить будешь! Муравьиный яд полезен!
Баторец стонал и пытался вырваться. Но Вырвиглаз и Упырь держали крепко, и все эти виляния и дёрганья приводили лишь к одному — муравьи ярились ещё шибче. Неприятно смотреть, но я не отворачивался.
Вырвиглаз отпустил его только тогда, когда баторец обмяк и съехал вбок, перестал сопротивляться, только подвывал и корчился.
Вырвиглаз отряхивал Муравьёв, которые успели забраться и на него. Упырь выглядел испуганно. Он присел над баторцем и тупо тыкал его в руку. Баторец вздрагивал, по голым плечам и ногам носились озверевшие красные насекомые.
С ним всё в порядке будет? — спросил Упырь.
Да конечно, — заверил Вырвиглаз. — Эй, батор, ты живой?
Баторец кивнул.
Ну, тогда поднимайся, а то дожрут тебя.