ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ Комментарии
А над ручьем обильный пар встает,
От пламени плотину избавляя.
Меж Бруджей и Гвидзантом, чтоб заране
Предотвратить напор могучих вод,
Чтоб замок и посад был защищен,
Пока не дышит зной на Кьярентане,
Хоть и не столь высоко и широко
Их создал мастер, кто бы ни был он.
И сколько б я ни обращался раз,
Я к ней напрасно устремлял бы око.
Смотрели снизу, глаз сощуря в щелку,
Как в новолунье люди, в поздний час,
И каждый бровью пристально повел,
Как старый швец, вдевая нить в иголку.
Я был опознан. Вскрикнув: «Что за диво!»
Он ухватил меня за мой подол.
Когда рукой он взялся за кайму,
И темный образ явственно и живо
Склонясь к лицу, где пламень выжег пятна:
«Вы, сэр Брунетто?» – молвил я ему.
Чтобы, покинув остальных, с тобой
Латино чуточку прошел обратно?"
А то, хотите, я присяду с вами,
Когда на то согласен спутник мой".
Помедлит миг, потом лежит сто лет,
Не шевелясь, бичуемый огнями.
Потом вернусь к дружине, вопиющей
О вечности своих великих бед".
Бок о бок с ним; но головой поник,
Как человек, почтительно идущий.
Спуститься раньше смерти в царство это?
И кто, скажи мне, этот проводник?"
В долине заблудился я одной,
Не завершив мои земные лета.
Но отступил; тогда его я встретил,
И вот он здесь ведет меня домой".
И в пристань славы вступит твой челнок,
Коль в милой жизни верно я приметил.
То, видя путь твой, небесам угодный,
В твоих делах тебе бы я помог.
Пришедший древле с Фьезольских высот
И до сих пор горе и камню сродный,
Среди худой рябины не пристало
Смоковнице растить свой нежный плод.
Завистливый, надменный, жадный люд;
Общенье с ним тебя бы запятнало.
Тебя взалкают; только по-пустому,
И клювы их травы не защипнут.
Пожрут себя, не трогая росток,
Коль в их навозе место есть такому,
Тех римлян, что когда-то основались
В гнездилище неправды и тревог".
Ответил я, – ваш день бы не угас,
И вы с людьми еще бы не расстались.
Ваш отчий образ, милый и сердечный,
Того, кто наставлял меня не раз,
И долг пред вами я, в свою чреду,
Отмечу словом в жизни быстротечной.
Чтоб с ней другие записи сличила
Та, кто умеет, если к ней взойду.
Мне душу совесть, я в сужденный миг
Готов на все, что предрекли светила.
Так пусть Фортуна колесом вращает,
Как ей угодно, и киркой – мужик!"
Чрез правое плечо и говорит:
«Разумно слышит тот, кто примечает».
На мой вопрос, кто из его собратий
Особенно высок и знаменит.
Об остальных похвально умолчать,
Да и не счесть такой обильной рати.
Ученые, известные всем странам;
Единая пятнает их печать.
Аккурсиев Франциск; и я готов
Сказать, коль хочешь, и о том поганом,
От Арно к Баккильоне, где и скинул
Плотской, к дурному влекшийся, покров.
Недолгий срок беседы и пути:
Песок, я вижу, новой пылью хлынул;
Храни мой Клад, я в нем живым остался;
Прошу тебя лишь это соблюсти".
Как те, кто под Вероною бежит
К зеленому сукну, причем казался
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ Комментарии
Воды, спадавшей в следующий круг,
Как если бы гудели в ульях пчелы, -
Метнувшись к нам, от шедшей вдоль потока
Толпы, гонимой ливнем жгучих мук.
"Постой! Мы по одежде признаем,
Что ты пришел из города порока!"
Являл очам их облик несчастливый!
Мне больно даже вспоминать о нем.
И обратясь ко мне: "Повремени.
Нам нужно показать, что мы учтивы.
Разящие, как стрелы, в этом зное,
Что должен ты спешить, а не они".
Возобновили пенье; к нам домчась,
Они кольцом забегали все трое.
Друг против друга кружат по арене,
Чтобы потом схватиться, изловчась,
Лицом ко мне, вращая шею вспять,
Когда вперед стремились их колени.
Воззвал один, – и облик наш кровавый,
Ты нас, просящих, должен презирать;
Сказать нам, кто ты, адскою тропой
Идущий мимо нас, живой и здравый!
Хоть голый он и струпьями изрытый,
Был выше, чем ты думаешь, судьбой.
И звался Гвидо Гверра, в мире том
Мечом и разуменьем знаменитый.
Теггьяйо Альдобранди, чьи заслуги
Великим должно поминать добром.
Я, Рустикуччи, распят здесь, виня
В моих злосчастьях нрав моей супруги".
Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,
И мой мудрец одобрил бы меня;
Я побоялся кинуться к теням
И к сердцу их прижать с приязнью нежной.
А скорбь о вашем горестном уделе
Вошла мне в душу, чтоб остаться там,
Сказал слова, явившие сполна,
Что вы такие, как и есть на деле.
И я любил и почитал измлада
Ваш громкий труд и ваши имена.
Обещанного мне вождем моим;
Но прежде к средоточью пасть мне надо".
Ответил он, – душою в теле здравом;
Да светит слава по следам твоим!
Еще живет ли в городе у нас,
Иль разбрелась давно по всем заставам?
Теперь казнимый, – вон он там, в пустыне, -
Принес с собой нерадостный рассказ".
Пришельцев и наживу обласкав,
Флоренция, тоскующая ныне!"
Они переглянулись, вняв ответу,
Подобно тем, кто слышит, что был прав.
Ты утоляешь, – отклик их гласил, -
Счастливец ты, дарящий правду свету!
Простясь с неозаренными местами!
Тогда, с отрадой вспомянув: «Я был»,
И тут они помчались вдоль пути,
И ноги их казались мне крылами.
Чем их сокрыли дали кругозора;
И мой учитель порешил идти.
Послышался так близко грохот вод,
Что заглушил бы звуки разговора.
От Монте-Везо в сторону рассвета
По Апеннинам первая ведет,
Чтоб устремиться к низменной стране
И у Форли утратить имя это,
К Сан-Бенедетто Горному спадая,
Где тысяча вместилась бы вполне, -
Мы слышали, багровый вал гремит,
Мгновенной болью ухо поражая.
Я думал ею рысь поймать когда-то,
Которой мех так весело блестит.
Вручил ее поэту моему,
Смотав плотней для лучшего обхвата.
Не зацепить за выступы обрыва,
Швырнул ее в зияющую тьму.
Сказал я втайне, – явит глубина,
Раз и учитель смотрит так пытливо?"
Близ тех, кто судит не одни деянья,
Но видит самый разум наш до дна!
То, что я жду и сам ты смутно ждешь;
Сейчас твой взор достигнет созерцанья".
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь;
Моей Комедии клянусь, о чтец, -
И милость к ней да не прейдет с годами, -
Взмывал какой-то образ возраставший,
Чудесный и для дерзостных сердец;
Который якорь выпростать помог,
В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,