ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Комментарии
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.
Чего ты ищешь, – мне сказал Вергилий, -
Среди калек на этом скорбном дне?
Знай, если душам ты подводишь счет,
Что путь их – в двадцать две окружных мили.
Недолгий срок осталось нам скитаться,
И впереди тебя другое ждет".
Что я хотел увидеть, ты и сам
Велел бы мне, быть может, задержаться".
Уже я шел, а впереди вожатый,
И я добавил: "В этой яме, там,
Один мой родич должен искупать
Свою вину, платя столь тяжкой платой".
Что ты его не встретил, – нет потери,
И не о нем ты должен помышлять.
Он на тебя указывал перстом;
Его, я слышал, кто-то назвал Джери.
Готфорского приметив властелина,
И не видал; а он ушел потом".
Которой не отмстили за него
Те, кто понес бесчестье, – вот причина
Он и ушел, со мною нелюдимый;
И мне тем больше стало жаль его".
Над следующим рвом, и, будь светлей,
Нам были бы до самой глуби зримы
И вся ее бесчисленная братья;
Когда мы стали, в вышине, над ней,
Как стрелы, заостренные тоской;
От боли уши должен был зажать я.
Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи и в одной
Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.
Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал
Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.
Была над вымирающей Эгиной,
Когда зараза стала так люта,
Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,
Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.
Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
По скорбному передвигался дому.
Склоняя взор и слух к толпе болевших,
Бессильных приподняться от земли.
Как две сковороды поверх огня,
И от ступней по темя острупевших.
Когда он знает – господин заждался,
Иль утомившись на исходе дня,
Ногтями, чтоб на миг унять свербеж,
Который только этим облегчался.
Как чешую с крупночешуйной рыбы
Или с леща соскабливает нож.
А пальцы, словно клещи, мясо рвут, -
Вождь одному промолвил, – не могли бы
Каких латинян? Да не обломаешь
Вовек ногтей, несущих этот труд!"
На двух латинян и на их беду.
Но кто ты сам, который вопрошаешь?"
Из круга в круг по темному простору,
Чтоб он увидел все, что есть в Аду".
Они, дрожа, взглянули на меня,
И все, кто был свидетель разговору.
Сказал: «Скажи им, что тебе угодно».
И я, охотно волю подчиня:
В том первом мире, где вы рождены,
Но много солнц продлится всенародно!
Вы ваших омерзительных мучений
Передо мной стыдиться не должны".
Ответил дух, – спалил меня, хотя
И не за то, за что я в царстве теней.
«Я и полет по воздуху изведал»;
А он, живой и глупый, как дитя,
Не вышел из него, то тот, кому
Он был как сын, меня сожженью предал.
Минос, который ввек не ошибется,
Меня послал в десятую тюрьму".
Народ беспутней сьенцев? И самим
Французам с ними нелегко бороться!"
Откликнулся: "За исключеньем Стрикки,
Умевшего в расходах быть скупым;
Которую он первый насадил
В саду, принесшем урожай великий;
Ашанский Качча и сады, и чащи,
А Аббальято разум истощил.
Над сьенцами, всмотрись в мои черты
И убедись, что этот дух скорбящий -
Алхимией подделывал металлы;
Я, как ты помнишь, если это ты,
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ Комментарии
Из-за Семелы гневом на фивян,
Как многократно это показала, -
И, на руках увидев у царицы
Своих сынов, безумством обуян,
Со львятами и путь им преградим!" -
И, простирая когти хищной птицы,
И раздробил младенца о каменья;
Мать утопилась вместе со вторым.
Фортуна Трою свергла в глубину
И сгинули владетель и владенья,
Увидев Поликсену умерщвленной,
А там, где море в берег бьет волну,
Залаяла, как пес, от боли взвыв:
Не устоял рассудок потрясенный.
Свирепей не являли исступлений,
Зверям иль людям тело изъязвив,
Которые, кусая всех кругом,
Неслись, как боров, поломавший сени.
И с ним помчалась; испуская крики,
Он скреб о жесткий камень животом.
Промолвил аретинец. – Всем постыл,
Он донимает всех, такой вот дикий".
Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный,
Скажи, кто он", – его я попросил.
Старинный дух, той, что плотских утех
С родным отцом искала в страсти блудной,
Себя подделав и обману рада,
Как тот, кто там бежит, терзая всех,
Подделал старого Буозо, лег
И завещанье совершил, как надо".
Свирепый дух, мой взор, опять спокоен,
К другим несчастным обратиться мог.
Ему бы лишь в паху отсечь долой
Весь низ, который у людей раздвоен.
32 Водянка порождала в нем застой
Телесных соков, всю его середку
Раздув несоразмерно с головой.
Распялил губы, как больной в огне,
Одну наверх, другую к подбородку.
Сошедшие в печальные овраги, -
Сказал он нам, – склоните взор ко мне!
Я утолял все прихоти свои,
А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.
С зеленых гор свергающие в Арно
По мягким руслам свежие струи,
И я в лице от этого иссох;
Моя болезнь, и та не так коварна.
И вот теперь – к местам, где я лукавил,
Я осужден стремить за вздохом вздох.
Крестителем запечатленный сплав,
За что и тело на костре оставил.
Тень Гвидо, Алессандро иль их братца,
Всю Бранду я отдам, возликовав.
На этих буйных, бегающих тут.
Да что мне в этом, раз нет сил подняться?
Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий,
Я бы давно предпринял этот труд,
Хотя дорожных миль по кругу здесь
Одиннадцать да поперек полмили.
Для них я подбавлял неутомимо
К флоринам трехкаратную подмесь".
Как на морозе мокрая рука,
Что справа распростерты недвижимо?"
Так и застал, когда был втянут Адом;
Лежать им, видно, вечные века.
Троянский грек и лжец Синон; их жжет
Горячка, потому и преют чадом".
Заслуживает знатная особа,
Ткнул кулаком в его тугой живот.
Но мастер по лицу его огрел
Рукой, насколько позволяла злоба,
И мне в движенье тело непокорно,
Рука еще годна для этих дел".
Ты был не так-то на руку ретив,
А деньги бить она была проворна".
Куда правдивей, чем когда троянам
Давал ответ, душою покривив".
Всего один проступок у меня,
А ты всех бесов превзошел обманом!"
Ответил вздутый, – и казнись позором,
Всем памятным до нынешнего дня!"
Гнилой водицы, жаждой иссушен
И животом заставясь, как забором!"
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнен,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало".
Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво?
Я рассердиться на тебя готов".
Я на него взглянул с таким стыдом,
Что до сих пор воспоминанье живо.
Во сне хотел бы, чтобы это снилось,
О сущем грезя, как о небылом,
Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,
И я не знал, что мне уже простилось.
Сказал мой вождь, – и то, о чем мы судим,
Тебя уныньем пусть не тяготит.
Идти, быть может, так же взор склонив
К таким вот препирающимся людям: