ПЕСНЬ ПЯТАЯ Комментарии
Вниз во второй; он менее, чем тот,
Но больших мук в нем слышен стон печальный.
Допрос и суд свершает у порога
И взмахами хвоста на муку шлет.
Пред ним предстанет с повестью своей,
Он, согрешенья различая строго,
Хвост обвивая столько раз вкруг тела,
На сколько ей спуститься ступеней.
Подходят души чередой на суд:
Промолвила, вняла и вглубь слетела.
Вскричал Минос, меня окинув взглядом
И прерывая свой жестокий труд, -
Не обольщайся, что легко войти!"
И вождь в ответ: "Тому, кто сходит Адом,
Того хотят – там, где исполнить властны
То, что хотят. И речи прекрати".
И дальний стон; вот я пришел туда,
Где плач в меня ударил многогласный.
И словно воет глубина морская,
Когда двух вихрей злобствует вражда.
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
Взлетают крики, жалобы и пени,
На господа ужасные хулы.
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.
В дни холода, густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла
Там нет надежды на смягченье мук
Или на миг, овеянный покоем.
С унылой песнью в высоте надгорной,
Так предо мной, стеная, несся круг
И я сказал: "Учитель, кто они,
Которых так терзает воздух черный?"
Ее державе многие языки
В минувшие покорствовали дни.
Что вольность всем была разрешена,
Дабы народ не осуждал владыки.
Семирамида, древняя царица;
Ее земля Султану отдана.
Которой прах Сихея оскорблен;
Вот Клеопатра, грешная блудница.
Виновница; Ахилл, гроза сражений,
Который был любовью побежден;
Он назвал мне и указал рукой,
Погубленные жаждой наслаждений.
Воителей и жен из уст поэта,
Я смутен стал, и дух затмился мой.
От этих двух, которых вместе вьет
И так легко уносит буря эта".
Поближе к нам; и пусть любовью молит
Их оклик твой; они прервут полет".
"О души скорби! – я воззвал. – Сюда!
И отзовитесь, если Тот позволит!"
Поддержанные волею несущей,
Раскинув крылья, мчатся без труда,
Покинули Дидоны скорбный рой
На возглас мой, приветливо зовущий.
Ты, посетивший в тьме неизреченной
Нас, обагривших кровью мир земной;
Мы бы молились, чтоб тебя он спас,
Сочувственного к муке сокровенной.
Мы рады говорить и слушать сами,
Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.
Где волны, как усталого гонца,
Встречают По с попутными реками.
И он пленился телом несравнимым,
Погубленным так страшно в час конца.
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
В Каине будет наших дней гаситель".
Такая речь из уст у них текла.
Я голову в тоске склонил на грудь.
«О чем ты думаешь?» – спросил учитель.
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!"
Сказал: "Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая.
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?"
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой.
Злосчастную любовь ты полон жажды,
Слова и слезы расточу сполна.
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа".
Другой рыдал, и мука их сердец
Мое чело покрыла смертным потом;
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ Комментарии
Который был не в силах устоять
Пред горестным виденьем и рассказом, -
Средь новых жертв, куда ни обратиться,
Куда ни посмотреть, куда ни стать.
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится.
Пронизывают воздух непроглядный;
Земля смердит под жидкой пеленой.
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.
Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
Ворочаются в исступленье муки.
Червь гнусный. Цербер, и спокойной части
В нем не было от головы до ног.
И, взяв земли два полных кулака,
Метнул ее в прожорливые пасти.
Смолкает, в кость вгрызаясь с жадной силой,
И занят только тем, что жрет пока, -
Чей лай настолько душам омерзел,
Что глухота казалась бы им милой.
Тяжелый дождь, мы шли вперед, ступая
По пустоте, имевшей облик тел.
И лишь один, чуть нас заметил он,
Привстал и сел, глаза на нас вздымая.
Сказал он, – ты меня, наверно, знаешь;
Ты был уже, когда я выбыл вон".
Что кажешься чужим в глазах моих
И вряд ли мне кого напоминаешь.
И скорбных мест и казни ежечасной,
Не горше, но противней всех других".
Столь полный, что уже трещит квашня,
Был и моим когда-то в жизни ясной.
За то, что я обжорству предавался,
Я истлеваю, под дождем стеня.
Не одинок: их всех карают тут
За тот же грех". Его рассказ прервался.
Тоской о бедствии твоем загробном.
Но я прошу: скажи, к чему придут
И кто в нем праведен; и чем раздор
Зажжен в народе этом многозлобном?"
Прольется кровь и власть лесным доставит,
А их врагам – изгнанье и позор.
Они падут, а тем поможет встать
Рука того, кто в наши дни лукавит.
Что вновь чело на долгий срок подъемлют,
Судив осаженным плакать и роптать.
Гордыня, зависть, алчность – вот в сердцах
Три жгучих искры, что вовек не дремлют".
И я ему: "Из бездны злополучий
Вручи мне дар и будь щедрей в речах.
Все те, чей разум правдой был богат,
Арриго, Моска или Рустикуччи, -
Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших:
Их нежит небо или травит Ад?"
Их тянет книзу бремя грешных лет;
Ты можешь встретить их в кругах дальнейших.
Напомни людям, что я жил меж ними.
Вот мой последний сказ и мой ответ".
Он наклонился и, лицо тая,
Повергся ниц меж прочими слепыми.
Он до трубы архангела не встанет.
Когда придет враждебный судия,
И, в прежний образ снова воплотясь,
Услышит то, что вечным громом грянет".
Теней и ливня, в разные сужденья
О вековечной жизни углубясь.
По грозном приговоре, как – сильней
Иль меньше будут, иль без измененья?"
Что, чем природа совершенней в сущем,
Тем слаще нега в нем, и боль больней.
К прямому совершенству не прийти,
Их ждет полнее бытие в грядущем".
Я всей беседы нашей не отмечу;
И там, где к бездне начал спуск вести,