ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ Комментарии
Где груда скал под нашею пятой
Еще страшней пучину открывала.
Навстречу нам из пропасти валившей,
Мой вождь и я укрылись за плитой
"Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший".
Чтоб к запаху привыкло обонянье;
Потом мешать уже не будет он".
Чтоб не пропало время", – я сказал.
И он в ответ: «То и мое желанье».
Так начал он, – лежат, как три ступени,
Три круга, меньше тех, что ты видал.
Чтобы потом лишь посмотреть на них,
Узнай их грех и образ их мучений.
Цель всякой злобы, небу неугодной;
Обман и сила – вот орудья злых.
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной.
Который на три пояса дробится,
Затем что видом тройственно оно,
Насилье, им самим и их вещам,
Как ты, внимая, можешь убедиться.
Чрез смерть и раны, или подвергаясь
Пожарам, притесненьям, грабежам.
Громилы и разбойники идут
Во внешний пояс, в нем распределяясь.
И своему добру; зато так больно
Себя же в среднем поясе клянут
Кто возлюбил игру и мотовство
И плакал там, где мог бы жить привольно.
Хуля его и сердцем отрицая,
Презрев любовь Творца и естество.
Клеймит огнем Каорсу и Содом
И тех, кто ропщет, бога отвергая.
Приносит вред и тем, кто доверяет,
И тем, кто не доверился ни в чем.
Но только лишь естественную связь;
И казнь второго круга тех терзает,
Волшбу, подлог, торг должностью церковной,
Мздоимцев, сведен и другую грязь.
Союз любви, вдобавок не щадит
Союз доверья, высший и духовный.
Воздвиг престол и где ядро вселенной,
Предавшего навеки поглотит".
Ты образ бездны предо мной явил
И рассказал, кто в ней томится пленный.
И хлещет дождь, и мечет вихрь ненастный,
И те, что спорят из последних сил,
Заключены, когда их проклял бог?
А если нет, зачем они несчастны?"
Так отступить от здравого сужденья?
И где твой ум блуждает без дорог?
Из Этики, что пагубней всего
Три ненавистных небесам влеченья:
И что несдержность – меньший грех пред богом
И он не так карает за него?
И вспомнив тех, чье место вне стены
И кто наказан за ее порогом,
От этих злых и почему их муки
Божественным судом облегчены".
Ты учишь так, что я готов любить
Неведенье не менее науки.
В чем ростовщик чернит своим пороком
Любовь Творца; распутай эту нить".
Не раз философ повторил слова,
Что естеству являются истоком
И в Физике прочтешь, и не в исходе,
А только лишь перелистав едва:
Как ученик ее, за пядью пядь;
Оно есть божий внук, в известном роде.
Из книги Бытия, господне слово
Велело людям жить и процветать.
И самою природой пренебрег,
И спутником ее, ища другого.
Блеснули Рыбы над чертой востока,
И Воз уже совсем над Кавром лег,
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ Комментарии
Спускаться вниз, и зрелище являл,
Которое любого бы смутило.
Обрушенный на Адиче когда-то
Землетрясеньем иль паденьем скал,
Что для идущих сверху поселян
Как бы тропинкой служат глыбы ската,
А на краю, над сходом к бездне новой,
Раскинувшись, лежал позор критян,
Завидев нас, он сам себя терзать
Зубами начал в злобе бестолковой.
Ты думаешь, я здесь с Афинским дуком,
Который приходил тебя заклать?
Твоей сестрой мой спутник не учен;
Он только соглядатай вашим мукам".
Рвет свой аркан, но к бегу неспособен
И только скачет, болью оглушен,
И зоркий вождь мне крикнул: "Вниз беги!
Пока он в гневе, миг как раз удобен".
И часто камень угрожал обвалом
Под новой тяжестью моей ноги.
Где этот лютый зверь не тронул нас? -
Промолвил вождь по размышленье малом. -
Шел нижним Адом в сумрак сокровенный,
Здесь не лежали глыбы, как сейчас.
Явился тот, кто стольких в небо взял,
Которые у Дита были пленны,
Что я подумал – мир любовь объяла,
Которая, как некто полагал,
Тогда и этот рушился утес,
И не одна кой-где скала упала.
Течет поток кровавый, сожигая
Тех, кто насилье ближнему нанес".
Вы мучите наш краткий век земной
И в вечности томите, истязая!
И всю равнину обходящий кругом,
Как это мне поведал спутник мой;
Кентавры, как, бывало, на земле,
Гоняя зверя, мчались вольным лугом.
А трое подскакали ближе к краю,
Готовя лук и выбрав по стреле.
Кричал: "Кто вас послал на этот след?
Скажите с места, или я стреляю".
Дадим Хирону, под его защитой.
Ты был всегда горяч, себе во вред".
За Деяниру, гнев предсмертный свой
Запечатлевший местью знаменитой.
Хирон, Ахиллов пестун величавый;
А третий – Фол, с душою грозовой.
Стреляя в тех, кто, по своим грехам,
Всплывет не в меру из волны кровавой".
Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы
Густых усов, пригладил их к щекам
Сказал другим: "Вон тот, второй, пришлец,
Когда идет, шевелит камень грубый;
Мой добрый вождь, к его приблизясь груди,
Где две природы сочетал стрелец,
Я – вождь его сквозь сумрачный простор;
Он следует нужде, а не причуде.
Сходя ко мне, прервала аллилуйя;
Я сам не грешный дух, и он не вор.
Так пусть же с нами двинется в поход
Один из вас, дорогу указуя,
И переправит в месте неглубоком;
Ведь он не тень, что в воздухе плывет".
И молвил Нессу: "Будь проводником;
Других гони, коль встретишь ненароком".
Вожатый нас повел без прекословии.
Был страшен крик варившихся живьем.
Кентавр сказал: "Здесь не один тиран,
Который жаждал золота и крови:
Здесь Александр и Дионисий лютый,
Сицилии нанесший много ран;
Граф Адзолино; светлый, рядом с ним, -
Обиццо д'Эсте, тот, что в мире смуты
Поняв мой взгляд, вождь молвил, благосклонный:
«Здесь он да будет первым, я – вторым».
Толпе людей, где каждый был покрыт
По горло этой влагой раскаленной.
Несс молвил: "Он пронзил под божьей сенью
То сердце, что над Темзой кровь точит".
Других, являвших плечи, грудь, живот;
Иной из них мне был знакомой тенью.
И под конец он обжигал лишь ноги;
И здесь мы реку пересекли вброд.
Сказал кентавр, – мелеет кипяток,
Так, дальше, снова под уклон отлогий
И, полный круг смыкая там, где стонет
Толпа тиранов, он опять глубок.
И Аттила, когда-то бич земли,
И Пирр, и Секст; там мука слезы гонит,
Риньер де'Пацци и Риньер Корнето,
Которые такой разбой вели".