Зато служители музея жаловались, что по ночам донимала их неугомонная тень Александра Васильевича. Якобы витала она по комнатам с дуновением ветра и зловещими шорохами. Кого касалась тень Кикина — с тем случались какие-нибудь напасти. А в Кунсткамере от нее гасли свечи, но воск продолжал плавиться, и в наступившей темноте при этом оживали человеческие уродцы и чучела животных.
Кикины палаты
Но особенно пугало служивых, когда тень Александра Васильевича выводила кровью на стене: «Государь Алексей I».
На рассвете надпись поспешно соскребали со стены, а вот докладывать о том императору Петру опасались.
Ходила по столице молва, будто за несколько дней до своего ареста светлейший князь Александр Данилович жаловался своим близким, что стала посещать его по ночам тень Кикина. Она грозила пальцем и предвещала: «Скоро сам в железо будешь закован и околеешь от лютой стужи, а богатство твое часть в казну уйдет, часть в земле навсегда останется…»
Являлась или не являлась тень казненного главы Адмиралтейства к Меншикову — неизвестно. Но грозное предсказание светлейшему князю сбылось. Арест, полная конфискация имущества, смерть в северных землях… И о том уже свидетельствует не городская молва и мистические байки, а неопровержимые исторические документы.
В новом здании
Конечно, не тень казненного Кикина заставила очередных властителей империи завершить постройку специального помещения для Кунсткамеры. Такова была воля Петра Великого.
Музей переехал из Кикиных палат у Смольного двора в новое здание на Васильевский остров.
В 1727 году туда перевезли коллекции Петра I, а 25 ноября 1728 года состоялось торжественное открытие Кунсткамеры.
Многие жители Петербурга сошлись во мнении, что место для постройки музея выбрано удачно. Здание Кунсткамеры было видно издалека из разных концов города.
Вид на здание Кунсткамеры
Михаил Ломоносов даже заметил по этому поводу, что Петр Великий хотел, чтобы на Кунсткамеру все «взирали среди своих упражнений, о науках помышляли и к ним бы любовию склонялись».
Однако как ни старались музейные служители, чтобы из старого помещения в новое не попала «зловредная нечисть» — не получилось… Взбунтовавшиеся, покинувшие своих владельцев тени экспонатов продолжали свое зловредство и в здании на Васильевском острове.
5 декабря 1747 года Кунсткамера внезапно загорелась. Пожар быстро уничтожил два верхних этажа и башню музея.
Работавшие в этом здании Михаил Ломоносов и знаменитый механик и изобретатель Андрей Нартов одними из первых кинулись спасать музейные ценности.
Увы — многие экспонаты погибли в огне.
Служители Кунсткамеры объясняли вспыхнувший пожар кознями «зловредной нечисти», но Ломоносов и Нартов не очень-то в это верили. Тем более, что они сами видели, как музейные сторожа распивали у себя в помещении водку. Но обрекать на каторгу служивых ни Михаил Ломоносов, ни Алексей Нартов не стали.
Набедокурила нечисть — ну, так с нее и спрос…
А. К. Нартов
Лишь спустя семь лет, в 1754 году, по приказу императрицы Елизаветы Петровны начались работы по восстановлению Кунсткамеры. Но довести работу до конца не удалось.
Одни говорили, что у государства не хватило средств, другие намекали на козни «зловредной нечисти». Как бы то ни было, когда в 1759 году восстановительные работы завершились, башня осталась недостроенной.
Многие петербуржцы не раз видели, как в лунные ночи над той башней появляются неясные тени. Покружив над зданием Кунсткамеры, они разлетались по разным уголкам Северной столицы, чтобы с первыми лучами солнца собраться на недостроенной башне Кунсткамеры.
Часы, идущие назад
В XIX веке появилось особенно много анекдотов, баек, легенд, связанных с Кунсткамерой. Любили потешить, удивить и попугать честной народ, особенно приезжих, музейные сторожа, истопники, полотеры.
Собирались они в «Красном Василии» — трактире, что находился неподалеку от Кунсткамеры, и отводили душу «волнительными историями». Конечно, каждый из них старался рассказать были и небылицы так, чтобы побольше привлечь людей к себе. Больше слушателей — больше шансов получить от них бесплатное угощение.
Рассказчики немало привирали да приукрашивали свои истории. А между собой служители Кунсткамеры нередко спорили: так или эдак было на самом деле. И порой доходило у них дело до иной потехи в «Красном Василии». Споры музейных работников перерастали в потасовки.
Чаще всего вспоминали служители Кунсткамеры историю с «часами, идущими назад».
Вернулся в Петербург из военного похода один офицер. В какие времена, где он воевал, в каких побывал странах — о том у рассказчиков не было единого мнения. Но соглашались в одном: из всех заграничных вещиц, привезенных тем офицером, самой замечательной являлись дорогие часы в корпусе из красного дерева.
Обустроившись после долгого отсутствия в своей квартире на Васильевском, офицер приказал слуге достать эти часы из баула, завести их и поставить в гостиной, на видном месте.
Повозился слуга с дорогим механизмом: не заводится. Видно, в дальней дороге до Петербурга что-то разладилось или сломалось. Вызвали часовщика.
Пришел старичок-мастер, увидел замечательную вещицу и почему-то нахмурился. Покопался он в механизме, устранил поломку и быстренько стал собираться восвояси. Даже о положенной ему оплате позабыл.
Остановил его офицер уже на пороге. Сунул старичку деньги, а тот, не глядя в глаза, поблагодарил и поспешно удалился.
Хозяин часов вначале даже не посмотрел на циферблат. Ну, идут себе часы: цокают-тикают… Что еще надо?
А через какое-то время решил он проверить, верно ли заграничное приобретение часы и минуты указывает. Взглянул офицер на циферблат и обомлел. Стрелки-то в обратном направлении двигались!
Выругался хозяин и решил завтра же отыскать часовщика и наказать шельмеца за такую нерадивую работу.
Странное совпадение
На следующее утро часы вдруг и вовсе остановились. Показывали стрелки 9 часов 45 минут. Еще крепче ругнулся офицер по адресу нерасторопного мастера.
А тут вдруг слуга доложил:
— Пришел письмоносец, бумагу в конверте из губернии доставил.
— Ну, так живо неси послание! — сердито приказал хозяин.
Распечатал тут же офицер конверт и чуть не выронил письмо. А в нем сообщал сосед по имению в далекой губернии, что брат офицера свалился с лошади, попал под копыта и от удара в голову скончался.
А случилось это несчастье в 9 часов 45 минут утра.
Долго стоял в растерянности хозяин квартиры. Дело в том, что эта смерть могла наступить ровно три года назад. Именно тогда они с братом отправились вдвоем на верховую прогулку.
Брат скакал впереди и вдруг без всякой видимой причины свалился на землю. Конское копыто лишь скользнуло по виску незадачливого всадника. Каких-нибудь полсантиметра уберегли от смертельного удара.
Офицер ясно помнил, как он помог брату подняться на ноги, а потом взглянул на карманные часы. Время было 9 часов 45 минут.
После поездки в далекое имение на похороны офицер вернулся в Петербург. Сразу обратил внимание, что часы преспокойно идут, но стрелки снова движутся в обратном направлении.
Кликнул хозяин слугу узнать, вызывал ли тот часовщика.
Но слуга доложил:
— Никак нет… Звать никого не звали, механизм сам по себе заработал.
А на следующее утро стрелки на циферблатах снова замерли на 9 часах 45 минутах. Только заметил это офицер, как явился письмоносец. И опять было извещение о смерти. На сей раз пришло сообщение о гибели на дуэли друга. Пуля противника поразила его в самое сердце.
Тут уж офицер не на шутку разволновался. Ведь ровно два года назад его друг тоже дрался на дуэли. Пуля во время поединка лишь слегка оцарапала кожу в области сердца приятеля.
И в тот раз карманные часы показывали 9 часов 45 минут.
Погоревал офицер, но не стал долго ломать голову над этим мистическим случаем. Велел он слуге выкинуть странные часы.
А лакей не дурак был. Смекнул: зачем же бросать, хоть и с причудами, но дорогую вещь, когда можно ее продать.
Потолкался слуга среди торгового люда, стал предлагать часы по неброской цене. Да никто не польстился на его товар. Все приценивались, трогали, стучали пальцем по циферблату, а покупать почему-то опасались. Наконец кто-то надоумил слугу снести часы в Кунсткамеру.
Лакей так и сделал. Поглядели в музее на дорогую вещь, подивились, что стрелки в обратном направлении движутся, да и приобрели товар за бесценок.
За черной дверью
Часы, идущие назад, не стали выставлять на всеобщее обозрение. Отправили их сразу в кладовую за черной дверью.
Была в те годы в Кунсткамере огромная кладовая, где хранились загадочные предметы, изготовленные неизвестно когда и неизвестно где.
Конечно, лакей офицера ничего не рассказал покупателям о мистической истории с часами. Но служивых Кунсткамеры не проведешь. Среди чудес работают — чудесами и живут. Казалось, вести о таинственных явлениях и случаях со всех концов света сами летят к ним.
Вскоре пошел тревожный слух среди музейных работников. Кто-то поведал им, что как только стрелки часов в футляре красного дерева остановятся на 9 часах 45 минутах, так один из них помрет.
И в самом деле, случилось подобное раз… другой…
И тут уж самые неверующие, отвергавшие мистику и фатализм, поверили.
Кто-то из служащих Кунсткамеры перевел стрелки подальше от цифр 9 и 45, остановил механизм, а сами часы задвинул на самую дальнюю полку кладовой за черной дверью.
Казалось бы, на том и закончилась эта мистическая история. Но, как утверждали завсегдатаи «Красного Василия», стоило только помереть кому-то из работников Кунсткамеры, как часы опять показывали 9 часов 45 минут.
Снова музейные служащие переводили стрелки на другое время и останавливали механизм. Но, повинуясь неведомым законам, стрелки опять начинали скользить по циферблату непостижимым образом, замирая на 9 часах 45 минутах.
Моргающая кошка
По-разному относились в «Красном Василии» к рассказам служителей музея. Одни таращили глаза от изумления, другие посмеивались, третьи вовсе не слушали.
Иногда в тот трактир захаживали студенты, хоть и было это строжайше запрещено начальством. Но дешевая выпивка и закуска толкали их на подобное нарушение.
Однажды, услышав очередную историю от служителей Кунсткамеры о загадочном экспонате — бронзовой кошке «из неизвестных времен и земель», которая к тому же моргает как живая и губит взглядом людей, — студенты заспорили между собой.
— Только неисправимые идеалисты могут поверить в эту моргающую кошку и прочие чудеса в кладовой за черной дверью! — убеждал один из студентов своих товарищей.
— В Кунсткамере совершаются и не такие чудеса, — с усмешкой отвечали ему приятели. — Ну, раз ты убежденный материалист, подкрепи свои выводы собственным опытом. А иначе твои речи — пустое ниспровергательство и необоснованное критиканство…
Призывающий не верить россказням служителей Кунсткамеры от их слов распалялся все больше.
— Неужели вы в самом деле считаете, что в кладовой за черной дверью хранятся какие-то мистические предметы, неизвестно кем, когда и где изготовленные? Неужели нужны доказательства, что кошки бронзовой, которая моргает и тем самым убивает людей, просто не может существовать? Опомнитесь! Ведь не в темном средневековье живем! Девятнадцатый век на дворе!..
Но студентов не убедили слова товарища.
И тогда кто-то из них предложил пари.
Молодой человек, утверждавший, что рассказы служителей Кунсткамеры — сплошной вздор, тут же согласился в одиночку провести ночь в кладовой за черной дверью.
Поздним вечером компания студентов отправилась в музей. Как проникли они в помещение — неизвестно. Скорее всего, молодые люди подкупили сторожей.
Когда испытуемый спорщик решительно вошел в кладовую, за ним закрыли на засов черную дверь. Другого выхода из кладовой не было. По крайней мере, так утверждали сторожа.
Договорились, что вернутся студенты утром и освободят товарища.
Сказано — сделано.
Пришла утром задорная компания. Отодвинули засов, распахнули дверь. Никто не выходит. Молодые люди окликнули товарища… Может, задремал или трясется от страха и не верит в свое освобождение?
Никто не отозвался. Позвали студенты сторожей, объяснили, в чем дело. Те зажгли фонари и, крестясь и ругаясь, зашли в кладовую. Обшарили все закоулки, шкафы и сундуки.
Нет студента!..
Бронзовая кошка из неизвестных времен и земель — на месте, а человек пропал…
Всполошились не на шутку и студенты и сторожа. Перевернули в кладовой все вверх дном. Безрезультатно.
Кто-то принялся разглядывать бронзовую кошку, будто надеялся найти в ней разгадку исчезновения человека.
Но, как и положено древнему изваянию, кошка не раскрывала тайн и, конечно же, не моргала. Лишь на морде ее застыла какая-то презрительно-зловещая ухмылка.
И студенты, и сторожа побоялись сообщать о загадочном исчезновении начальству и полиции. Все они какое-то время еще надеялись, что вдруг волшебным образом пропавший студент объявится. Но тот не появился ни на квартире, которую снимал, ни в университете. В общем, волшебство не состоялось…
Или все же состоялось?
Наверное, ответить на вопрос могут лишь старинные стены Кунсткамеры, повидавшие и хранящие множество чудес и загадок.
Ну и шуточки!
Как у нас то было, братцы, на святой Руси,
Во той ли во палате государевой
Почестей пир идет на вечере,
Беседушка идет навеселе.
Тут на пиру да напивалися,
Тут на пиру да наедалися,
Тут на пиру да порасхвастались:
Еще кто-то хвалится своей силою могучею,
Еще кто-то хвалится да саблей острою,
Еще кто-то хвалится да золотой казной,
Еще кто-то хвалится да молодой женой,
Еще кто-то хвалится да платьем цветным…
Народная песня времен Петра I
Через праздники и веселье
Современники Петра Великого вспоминали, что государь придавал праздникам и различным увеселительным действам большое значение. Они были для него не просто отдыхом и приятным времяпрепровождением. С их помощью он зарождал новые традиции на Руси, отчасти менял жизненный уклад своих подданных, «приближал Русь к Европе».
Царь знал, как выгодно использовать праздники и веселье, превращать их в политическое оружие, с их помощью выяснять потаенные мысли приближенных, подданных и иноземных гостей.
Умел Петр Алексеевич казаться пьянее, чем был на самом деле. Умел зорко видеть, цепко слушать: кто как ведет себя во хмелю, о чем говорят гости, запоминал их жесты и выражения лиц.
Северная столица была как раз тем местом, в котором поспешно рождались новые праздники, традиции, увеселительные действа. Но и от старых — вековечных — в Петербурге не отказывались. Разве можно было обойтись в новый праздник без исконного русского обильного застолья?
Неизвестные на Руси до той поры праздники Петр Алексеевич стал вводить в первые же годы своего царствования, еще до основания Санкт-Петербурга.
19 декабря 1699 года государь издал указ «Описании впредь генваря с 1 числа от рождества Христова, а не от сотворения мира».
Отныне, согласно указу, впервые на Руси Новый год надо было отмечать не 1 сентября, а 1 января.